Жрец дымного зеркала

 Тецкатлипока коварный, идол кровавый, рубиновоокий,
Алкавший славы, и силы новой, и новой правды, и требы страшной,
За стойкой барной подсел ко мне.
 Он плёл рассказы о мифе древнем, о власти прежней,
О власти странной, неугомонной, неукротимой, и несмиримой сети корней.
 Он помнил то слово, что било прежде
Обсидианом, в нутро до сердца минуя рёбра,
Вчера и завтра сводя в цене.
Он был мне так страшен, и был так горек
Его пьянящий, и мятно-свежий, солоноватый, карминный взгляд.
 Я был истерзан душой и телом, я был повержен,
Я был раздавлен, я был отравлен, и... я был рад.
Я обречён был, но я был им, и я сломался, и я поверил,
И тёк над стойкой зеркальной дым...
 Что было дальше, что было ближе,
И что не было сейчас и прежде, и что тянуло меня назад -
Жреческим зрел я взглядом, но... так и не смог принять.

 Он умирал у меня на руках, умоляя верить,
Тецкатлипока коварный, кровавый идол.
Я... я промолчал, провожая в серость
Нового сна эту кошмарную Силу,
Огонь любимый, и ненавидимый.
Провожая в серость дым надзеркальный,
В котором видел смерть свою от руки его.