Январские стихи

1.

Садясь на стул, забуду о друзьях.
Застопорив движение в дверях,
ты спросишь - «Что, бессовестный?». Я – «Ах!»,
сказать об этом, означает – врать.
На Новый год мы выпили, того…
Ещё добавив, падали мертво,
проспали ночь, проспали Рождество…
Под нами грязь и потная кровать,

жена соседа, рваное тряпьё,
к стене плевком присохло – «Я б ее!»,
а буква «я» - похожая на «ё»...
На пол свисают лампочка и ток.
Таков итог – ты выдержала. При
плохом раскладе мнутся короли,
тузы, валеты, дамы… Или три
халдея ходят, не жалея ног.

Я не писал стихами «про люблю» -
боялся слова этого, чтоб лю-
ди знали, что такая моя ю-
ность не желает желтого кольца,
в котором мат, расписанный сортир –
кино. Театр, заигранный до дыр,
своим душком напоминает сыр –
а зритель ждёт счастливого конца!

Подите прочь – в одиннадцатый Рим,
там диссиденты стряхивают грим.
Гниёт искусство с Вашей головы.
Подите прочь, я к Бродскому – на Вы.

декабрь 1990 г.


2.

Я сижу в темноте
в комнате.
За окном - городок
с окнами.
Я хотел не болеть –
в холоде
согласиться не смог
с догмами.

Снег как будто обшит
пленками.
Тишина у кустов
с галками,
и народ не бежит
с елками –
это время ментов
с палками.

Новогодний комок
радости
перетянут тугим
поясом –
ожидаю пирог,
сладости
и подарки. Другим –
боязно.

Из-под ели глядит
дедушка
на спине со значком
качества,
а за дедом стоит
девушка –
повернулась бочком,
прячется.

Там – таинственно, здесь –
правильно.
Я сижу за столом
праздничным,
телевизор мой, весь
кабельный,
разбиваю ключом
гаечным –

я-то думал, что он
истину
излагает всегда,
трудится
шевелюрой, потом
лысиной –
тут же, бес, как юла
крутится.

Одинокий сижу,
думаю,
что люблю аромат
елочный,
что стихами пишу
юными,
что не стал умирать
сволочью,

что я не был казну
крадущим,
что всегда прославлял
славное,
что сегодня усну
жаждущим
и пойму, что узнал
главное –

я увижу, как в дни
оные,
потому и Христос –
маленький,
Он ладони, воды
полные,
как подарок поднес
Маменьке.

декабрь 1990 г.


3.

Лежит лесной заиндевелый снег.
Ютясь в цветное кружево манишки,
бреду по следу сказочного мишки
и оставляю по-кошачьи след.

Мороз и ночь, блестящий серпантин.
Смотрю на ель, придерживая шапку –
среди ветвей вылизывает лапку
пушистый кот, мой белый господин.

Я ни о чем его не попрошу –
так хочет лес, нехоженый, невинный.
И аппетитный тортик именинный
на детских санках дальше увожу.

январь – июль 1991 г.


4.

Выхожу на снег босой с воздушным шариком.
Перепутаны два праздника до времени.
Доигралась гопота слепым пожарником –
стала глупая зима огнем беременна.

Как в засвеченную душу – в небо черное
унеслись деревья белые, смертельные.
Разрывает в клочья песня просветленная,
руки-ноги непослушные, поддельные.

Подождите исчезать, лесные ангелы,
сосчитаю вас четыре – за четыреста…
Нет, остались олимпийцы – в воду факелы,
и свободой упиваются, до выезда.

Ты прощай, пустое бремя – время ложное,
знай – со всеми веселиться мне не хочется
перед Светлым Рождеством Младенца Божьего
и с похмелья на диване утром корчиться.

февраль – август 1991 г.


5.

Из жалости к себе я выпустил из рук
пустой – воздушный! – шар, и горестнее плачу,
и враг – еще не враг, а друг – уже не друг,
за дверью Дед Мороз отсчитывает сдачу.

Неправда все, обман! Ни капли не болит
нечаянный укол капроновой иголкой,
мишурный хоровод, не двигаясь, стоит –
ведь я один хочу быть спрятанным под елкой.

Я буду там смотреть, сквозь шишки и шары,
сквозь маски пышных дам и сказочных героев,
на лес и на Луну с заснеженной горы,
и с трепетом внимать величию покоя…

Давно и далеко, но рядом – как в груди,
мертвеющая жизнь довыдавила горе –
вон, падает Звезда с небесного пути!
Я чувствую, что мне идти за ней по морю

от страха и греха, от немощи и снов,
ступая по следам на пенящихся волнах,
в сомнении упасть, тонуть – но плыть на зов,
распутывать себя в последних Вавилонах…

Но я еще малыш с заплаканным лицом,
впервые познаю искрящуюся радость –
родился Божий Сын у Матери с Отцом
и сбросила Земля уродливую старость!

январь 1993 г.