сказка о Кешке-стрельце

Жил был на свете простой, как бубен шамана, чукча.
был у него чум и нарта,
собак не было.
И бегал он по тундре на широких лыжах,
подбитых нерпичьей шкурой,
чтобы обратно не скользили,
когда в сопку идти приходится.

Имя ему дали русское - Федот. Заезжал поп из ближайшей церкви, что в Анадыре.
А тут как раз роды случились у одной чукчанки, вот и окрестил поп младенца, по русскому обычаю! А родичи все его Кешкой звали.
Рос Кешка-Федот, учился премудростям жизни в тундре. Было у его родичей связка оленей для выезда, да собака одна, для охоты на зверя.
Ожнажды нашли его отца растерзанного большим белым медведем, поплакали всем стойбищем, да и дело с концом...а после и мать Кешка-Федот похоронил.
Хоть и учил он грамоту тундры прилежно, но мало удачи ему выпадало, часто в долгах у шамана был, только на еду и ружейный припас и хватало. Ружьишко у него старенькое было, бумажным патроном с дула заряжалось. Дробь или пули отдельно носил в мешочке. Все больше он капканами да "кулемами" пушнину добывал, а на белого медведя китовый ус в нерпичий жир замораживал - скатает пластинку уса в колечко, в жир обмакнет и на мороз, так шариков наморозит, да потом выследит белого медведя, готовящегося спать улечься на зиму, вокруг "зимовки" зверя шариков-то и набросает. Медведь найдет такой шарик, проглотит. Жир расплавится в желудке и пластинка уса китового распрямится и начнет медведю кишки распирать. Больно зверю, лютым становится, ничего не видит вокруг, себя по животу когтями дерет, от боли избавиться хочет. Тут Кешка-Федот подкрадется, вложит патрон и пулю в ствол, поставит ружье на сошку, насыпет пороху на полку, вставит кремень, взведет курок, прицелится и уложит зверя, наповал, однако.
Да только мало ему с этой охоты достанется, все шаману за долги уйдет. Притянет Кешка-Федот, тушу убитого зверя к чуму шамана, тот достанет долговую "книгу", на моржовом клыке написаную, и скажет, что должен ему, шаману, Кешка-Федот еще много, однако. Но одарит щедрой рукой шаман Кешку-Федота, знает, что не будет у того добычи, не есть вкусно и много самому шаману. Так и держит шаман все стойбище "в должниках".

А стойбище было большое.
самый богатый чукча в стойбище - шаман!
У него десять собачьих выездов,
стадо оленей несчетное,
чум весь устлан одеялами из песцов и соболей.
В другом чуме-амбаре, мяса и жира вдоволь, живет не тужит, шаманит вовсю.
Чего попросят сородичи, о том и шаманит, нерпы нет у берега - нерпу призывает,
удачи на белого медведя просят и эту прихоть выполняет.
Дары ему несут за работу - за год одному не съесть.

Бежит по тундре чукча-Кешка-Федот, добычу выискивает,
"кулемки" и капканы проверяет, не попался-ли зверек пушной.
За плечами мешок пустой, есть хочется,
зверек пушной весь в тайгу ушел, там сытнее, пусто в тундре стало.
Вдруг видит, на ветке корявой тундровой ели, невысоко "дикуша" сидит, головой вертит,
на чукчу глазенки пялит. Думает чукча - "Еда, однако!"
берет кожаный ремешок (патрона жалко) завязывает петельку и
привязывает к концу ствола ружья, этакая удочка-удавка получилась.
Приблизился осторожно к ели, поднял ружье к ветке, на которой птица сидит и...
она сама в петельку головку-то и просунула.
Кешка-Федот дернул и ... птица затрепыхалась и в его руках оказалась.
"Сейчас сверну ей шею и разведу огонь, подкреплюсь, однако!"- думает радостно чукча, удерживая бьющуюся в руках "дикушу".
А слышится ему вдруг, будто говорит кто-то слабым женским голосом - "Не губи меня, я тебе женой стану!"
Огляделся по сторонам - нет никого, а голос-то вновь повторяет - "Возьми меня к себе в чум, женой тебе буду, заботится о тебе стану, деток нарожаю, богатым сделаешься!"
Понял тут Кешка-Федот, что это птица с ним разговаривает, подивился, однако, сунул птицу в мешок и побрел домой, день к вечеру склонился, солнце низко и так висит , но тут уже совсем скрыться хочет. А небесным огням еще пора не пришла, темно станет.
Прибавил голодный чукча ходу, думает - "Схожу к шаману, не откажет, однако, в помощи, правда, потом три шкуры сдерет.
Но ничего, отработаю, однако. Нерпа придет, много добуду, рассчитаюся с шаманом."
Прибрел к своему чуму, снял лыжи, прислонил к чуму.
Вошел, развел огонь под крюком на камнях, повесил котел с водой над огнем и собрался идти к шаману, но тут вспомнил про птицу, что в мешке у него была.
Развязал ремешки, видит птица жива, глазками блестит, на чукчу смотрит.
Пустил он её на пол чума, устланый вытертыми до дыр оленьими шкурами, ходи, мол, гуляй, пока я к шаману схожу.
А птица вдруг встрепенулась и... оказалась перед Кешкой-Федотом девица- красавица, глаза карие, раскосые, волосы черные, черней чем северная ночь, в косу заплетеные, до полу коса висит.
Кухлянка бисером вышита, узоры затейливые - глаз не оторвать, до чего хороша девица.
Торбаса на ногах нерпичьи, непромокаемые.
Говорит она:- "Вот я твоя жена, теперь , однако! Куда собрался, муж мой верный?"
"К шаману, еды просить, в чуме пусто, как в бубне, удача отвернулась от меня!"- с горечью поведал свою беду Кешка-Федот
, новоявленой жене своей.
"Не горюй, милый муж, сейчас я все устрою"- хлопнула в ладошки и в котле, что над огнем висел, уже мясо варится, кипит, аромат распространяет. Слюни у чукчи горным ручейком побежали.
"Садись, муженек, ешь. Набирай силы перед первой ночкой нашей.
Сама уже чайник повесила на крюк и в кипяток ароматного чаю засыпала.
Чукча выхватил из котла кусок мяса, вонзил в него зубы, тянет, недоварилось, но есть так сильно хочется, а ждать некогда, однако.
Выдернул Кешка-Федот нож из ножен деревянных, с которыми никогда не расставался и лезвием по мясу - чирк.
Отрезаный кусок проглотил не жуя. Таким образом расправился чукча со всем мясом, что в котле варилось, лег на шкуру и блаженно прищурился на огонь, сытно, однако, поел.
Тут жена ему чашку с чаем подает - "Пей муженек, устал, однако, бродить по тундре без упряжки, но ничего - это дело поправимое, и у тебя упряжка будет!"
Тут уже огонь в очаге прогорел почти, темновато стало в чуме, и в сон его потянуло: от тепла, от усталости и от еды сытной.
Укрылся он одеялом из оленьей шкуры и заснул.

И снится ему прекрасный сон: - будто он летит по тундре на нартах, в упряжке десяток здоровых крепких собак, вожак хорошо с ними управляется, не дает строй нарушать, чинно и бысторо бегут собаки, летит нарта по тундре, только ветер свистит. Солнышко высоко стоит в небе, тепло пригревает. Весна, однако, думает Кешка-Федот и только вперед смотрит. Не видать ли где среди сопок невысоких оленя дикого "согжоя". Олень в тайгу не прячется. Ему мох-ягель кушать надо. Копытит он его по верхушкам сопок. Там его очень много растет. А летом лежит он ковром толстым, сухой, под ногами шуршит, следы от ног зверей и людей надолго остаются. Горит он ярким пламенем, бесшумно, пламя сильное, высоко взметается, дыма нет. Страшно, если от такого пламени стланник кедровый займется, шибко горит, однако!
Вдруг приметил Кешка-Федот точку серую на фоне снега у развала каменного, пригляделся - "согжой" копытит. Направил он упряжку в обход сопки, чтобы незаметно к оленю подобраться, и добыть удачно. Ветерок от оленя поддувает легкий. Не услышит запаха собак "согжой", не убежит прежде времени. И тут почувствовал Кешка-Федот, что упряжка, будто по воздуху полетела, у него аж дух перехватило: сколько ходил не видел ничего возле этой сопки, а тут он понял - летит он в пропасть глубокую и не поймет, как и когда она здесь образовалась. Замахал руками, закричал что есть мочи, а чувствует, что звука-то нет...и навалилось на него что-то темное, страшное и...проснулся Кешка-Федот.
Темно в чуме, под одеялом жарко и кто-то к нему так сильно прижимается и шепчет что-то.
Вспомнил Кешка-Федот вчерашнее приключение, руками стал ошупывать, того, кто к нему прижимался, жаркий. Понял - жена его, новоявленая, дышит жарко, руками Кешку-Федота обнимает, стонет, шепчет слова нежные.
Растерялся Кешка-Федот, не знает что делать, первый раз такое с ним. Хоть и слышал он от других парней про сладкую жизнь с женщиной, но с ним такое впервой случилось, вот и оробел от новизны ощущений.

Затуманилось его сознание. Кажется ему, что он на небе очутился, сидит на облаке, себя внизу видит. Сладко-горячая волна голову распирает, вот она потекла рекой по спине вниз, заполняет его чресла горячим теплом. Видится ему, что его жена снимает с него одежду, руками нежно-пушистыми, прикасается к его телу. Горячо. Сладко. Неистово томит в груди. И тут он вообще чуть сознание не потерял, когда почувствовал что, что-то жгуче-горячее обволокло его тело. Растеклось по жилам пульсирующей волной и стало Кешке-Федоту так хорошо, как никогда не было до этой поры. Грудь его вздымалась, дыхание было таким, будто он за соболем на сопку бежал, без лыж по глубому снегу.
И тут произошло то, от чего он долго не мог прийти в себя - он, сидя на облаке, увидел как из него фонтаном устремился вверх, к небу, мощный поток кристалльно-чистой воды.
Поток бушевал и пульсировал, не кончаясь. Кешка-Федот был в таком восторге, и ему показалось, что он вдруг падает вниз с облака и летит прямо на скалы, у которых все так же, копытит "согжой", он падает прямо на его мохнатую спину и... приходит в себя.
Горячее тело его новоявленой жены лежало на нем сверху. Дыхание понемногу успокаивалось.
 Кешка-Федот высвободил голову из под одеяла из оленьей шкуры.
Огонь в очаге медленно поедал остатки дров на камнях. Лампа-жирник слабо освещала чум. Глаза жены блестели в полумраке чума, восторженно смотрела она на Кешку-Федота. Ей тоже было хорошо, однако.
Прижавшись к источнику своих новых ощущений, не решаясь поверить,
что все это происходит имено с ним, а ни с кем-нибудь другим, Кешка-Федот уснул.

Проснулся Кешка( для краткости опустим русское имя Федот на время), огонь в очаге прогорел, лампа-жирник, тоже не светила, но в чуме уже довольно светло было, так сладко и долго спал Кешка, что настал новый день и свет пробивался через отверстие вверху чума, куда всегда выходил дым от очага. Огляделся. Пошарил руками под одеялом - никого. Откинул его, видит, что он один лежит, жены нет. Вскочил, как был голый, откинул полог, чтобы свет наступившего дня осветил внутреннее пространство чума и обомлел. На дровах, что лежали приготовленными для очага, сидела "дикуша" и смотрела на Кешку, своими глазками-бусинками. Неловко ему так стоять голым, да и холод дал о себе знать, не оделся, а впрыгнул в штаны Кешка, рубашу одел и кухлянку сверху, чтобы согреться и начал огонь разводить на камнях очага. Бьет кресалом по кремню, руки дрожат от увиденного, волнение, однако. Пальцы разбил немного, но огонь высек, задымил трут, взялась береста и сухие корявые поленья кедрового стланика, взялись быстро и жарко. Птица шажками отошла подальше от огня и все так же смотрела на Кешку.
Повесил он на крюк котелок с водой и вышел из чума. Северное солнце висело низко над горизонтом, тени от чумов тянулись длинные. "Скоро ночь наступит, однако" - подумал Кешка и побежал за ближайший сугроб нужду справить.
Взбудораженый вчерашним происшествием, он не видел вокруг себя сородичей, которые занимались каждый своим делом. Мужчины уже давно ушли в тундру. По стойбищу бегали малыши, да бродили старые собаки.
Вернувшись в чум, Кешка засыпал в кипяток заварку чая и снял котелок с огня. Котел с варевом был пуст, после вчерашнего "пиршества", но на втором крюке висели длинные ленты вяленого оленьего мяса. Откуда оно? - подумал Кешка, но снял один кусок, начал жевать его, запивая горячим чаем.
"Ну что ты на меня все смотришь?"- сказал Кешка птице. Та встрепенулась, но промолчала, однако. Утолив голод, Кешка собрал мешок и закинув его на плечи, вышел из чума. Одел лыжи и побежал в тундру проверять свои снасти - кулемы да капканы. Каково же было его удивление - когда в каждой почти ловушке и в каждом капкане он обнаружил добычу. Попались песцы и несколько соболей. В одну кулемку даже куропатка попала. Набралось столько, что Кешка с трудом тащил на спине тяжелый мешок, но, проверив последнюю ловушку, радостный побежал домой весело. День северный короток. Вот уже снова Солнце за кромку земли спряталось. Кешка добрел до стойбища почти без сил едва снял лыжи, ввалился в чум. Бросил тяжелый мешок на пол чума увидел....в очаге ярко горел огонь, птицы не было, но его...новоявленая жена стояла у огня и снимала с крюка котел с варевом. Повернувшись к Кешке она поклонилась ему и сказала: " Муж мой, такое будет всегда со мной, днем я - птица, а ночью - девица."

Утолив голод, предложенной его неовоявленой женой, едой, Кешка, как был в одежде, так и отключился, сморила его сытая еда и усталость взяла свое. Набегался за день однако.
И снова снится ему сладкий сон: Он верхом на олене, гонит стадо в тундру, туда где сопки невысоки и на их пологих склонах не так много снега, олень легко до ягеля доберется, сытый будет, весной много прибавки в стаде будет. Стадо большое, счастлив Кешка, его собственное стадо, богатый Кешка, всё у него теперь в достатке. Вот видит он, что темная пелена надвигается с юга, наверное, пурга будет, решил Кешка про себя и....проснулся. Его жена, уже сняла все шкурки с добытых соболей и песцов, на правилки натянула, сохнут, однако. Хлебнул Кешка приостывшего чая, снял с себя верхнюю одежду и залез под одеяло.
Позвал жену. Она потушила жирник и в темноте чума, прошелестев снимаемой одеждою, юркнула к Кешке под одеяло. Снова ощутил Кешка небывалое томление и сладость во всём теле. Горячее тело его жены вызвало в нем неистовый трепет....по спине пошла сладкая судорога, прошла по животу к ногам и жарким огнем ударила в голову. Привлек Кешка жену к себе и провалился снова в такое необыкновенное блаженство, что потерял связь с окружающим: не знает где он и что с ним.

Так потянулись счастливые дни для Кешки: удача не покидала его - много добычи приносил, с шаманом рассчитался, нет больше долгов у Кешки. Много внимания и старикам уделял он, мясо давал и шкуры. Завел себе оленей ездовых и нарту. Весело на охоте по тундре гоняет. Уважает народ его в стойбище. Шаман-то сначала не понял, почему же Кешка из долгов вырвался, но нечего не поделаешь, шкурки соболей и песцов вот они, однако. Решил он предложить Кешке свою дочку в жены. Удача Кешке так и прет. Богатым будет, однако, почему-бы не выдать за него дочь. И шаман решает прийти к Кешке в чум, со сватаньем. Ну, это конечно по-русски, сватанье, у них ,там на Севере, всё это несколько проще.
Кешка в это время в тундре был, шаман к нему в чум заглянул, никого не нашел, однако. Позже приду, решает и вдруг видит, на приготовленных дровах птица сидит и на него, шамана смотрит. Глазками сверкает. Странно, подумал шаман, зачем птицу в чум принес, зачем не отпустил в тундру. Странный, этот Кешка-Федот, однако.

А Кешка, в это время, по тундре едет, олени справные, несут нарту легко и быстро, только снежок струится - завихряется из-под полозьев. Ружье у него теперь тоже новое, исправно бьет. Два ствола у ружья, вертикально расположены, верхний - крупной пулей заряжен, нижний маленьким патроном, на белку или соболя, чтобы шкурку не портить, точно в глаз бить. Но и старое ружье у Кешки в чуме лежит, память отцовскую бережет Кешка.
Дорогой припас для нового ружья, но не унывает Кешка, добыча сама под прицел попадает, не жалеет он шкурок песцов и соболей, на припасы для ружья, все ему теперь легко достается. Догадывается Кешка, откуда такая удача, но сам себе наказал не думать об этом, чтобы не спугнуть удачу. В тундре у него заветное место есть, еще с отцом туда наезжали, идол там каменный среди каменных обломков небольшой копки стоит, на Кешку смотрит, Кешка маленький был, смущался. Теперь он вновь, изредка наведывался к этому идолу, ритуал выполнял, которому отец его научил. Вот и сейчас, на исходе дня решил Кешка наведаться в заветно местечко в тундре, и, гикнув на вожака, повернул упряжку к той самой сопке. Быстро добежали олени до места. Спрыгнул Кешка с нарты, на землю, ноги поразмял и пошел к идолу. Видит, а вокруг него снег утоптан и так с землей и камнями перемешан, будто толпа огромная здесь побывала, и…идол был весь в свежих отметинах на каменном лице. Камнями били его, однако, а кто неведомо, следов на чистом снегу, которые могли указать, откуда напасть пришла, не было, словно по воздуху кто-то прилетел, да и улетел, однако, следов не оставил. Расстроился Кешка, поправил идола, погладил его, жалеючи, исполнил заветный ритуал, да и домой в стойбище направил свою нарту.

Солнце уже закатилось за верхушки сопок низких, и в сумерках уже добрался Кешка до своего чума. Распустил упряжку, привязал чонгай каждому оленю и отпустил их бродить свободно по стойбищу, нарту к стенке чума прислонил. Сам в чум вошел, мешок с плеча скинул, на пол бросил. Жирник свет слабый дает, Жена его, у огня присела, в котле варево помешивает, ласково на Кешку смотрит. Радостно у Кешки на душе, приятно ему, что есть у него в чуме достаток и жена красавица, но смутное чувство чего-то неуверенного, сказочно-несбыточного в душе поселилось. Он и рад и счастлив, но и тревога поселилась в его сердце, чувствует Кешка, что недолговечно это сказочно-волшебное время, которое может в любую минуту так же неожиданно закончиться, как и началось.

Присел на шкуры Кешка, на жену смотрит, не нарадуется. Сняла она котел с огня, поставила рядом с очагом. Другой, с водой повесила, для чая. Привычным движением Кешка вынул ножик из чехла, подцепил кусок из котла и начал свой пир, праздник живота. Пока Кешка утолял голод свой, неотрывно смотрел на жену, все в ней ему нравилось, красавица, да и только. Тут и чайный котелок вскипел, на угли кипятком плеснул, зашипело в очаге, огонь пригас на минутку, темнее стало в чуме и показалось Кешке, что не жена перед ним в девичьем обличье, а огромная птица, со страшно-острыми когтями и хищным, криво загнутым клювом. Страшно стало Кешке, никогда ничего не боялся он и на белого медведя ходил, не боялся и на бурого, а тут страх подкрался к нему,
аж в груди захолодело.

Но огонь в очаге снова разгорелся ярко и в колеблющемся свете его, видит Кешка перед собой все ту же, жену красавицу, ласково смотрящую на Кешку. Муж любимый, однако.
 Начал Кешка жене рассказывать, как день в тундре прошел, сколько дичи встретил, а сколько домой принес, жена сама увидит, когда разделывать добычу станет. Про капище свое, он промолчал, тревога в душе, не давала ему покоя и желания делится произошедшим, даже с женой своей. Слушает жена, головой кивает в знак согласия, что хорошая удача у Кешки. Мало говорит она, Кешка всё сам больше говорит, а она всё слушает. Молча.
От еды и чая снова начал на Кешку наваливаться сон и он быстро раздевшись, залез на спальном месте, под теплое меховое одеяло. Дрова прогорели и только жирник освещал скудно пространство в чуме, да глаза-бусинки его жены поблескивали в полумраке.
Подошла она к спальному месту, опустилась на одеяло и стала раздеваться медленно, Кешка смотрит на неё, разгорается у него в груди пламя нежности и страстное желание. Понял Кешка, что такое обладать женщиной, вспомнил слова своего дружка, который когда-то ему про это рассказывал, забилось взволновавшись сердце его учащенно. Дыхание прерывистым сделалось. Шумно задышал Кешка. А жена его уже под одеяло к нему юркнула, обдала его горячим сладким духом женского тела.
Почувствовал Кешка, как внизу живота у него такое напряжение возникло, что немного больно сделалось ему, в голову кровь ударила, чувствовать свое тело начал Кешка, повернул жену свою к себе прижал, уткнул свой нос в её шею, вдыхает запах тела. Приятно ему сделалось, еще сильнее застучало сердце, а жена горячая, на ласки отзывается, бедрами шевелит и ими о Кешкины ноги трется, животом прижимается. Сладостно Кешке, истома вовсю завладела им, уж и в голове мутно сделалось и, не помня себя, перевернул жену на спину. Она ноги приподняла и…. навалился Кешка на неё всей своей тяжестью тела, и вошел в неё, огненно-раскаленную.
Совсем замутился разум у Кешки, мерещится ему, что он восседает на огромной птице. Размахивает птица крыльями и качается Кешка в такт с ними, ветер в ушах свистит, лицо обдувает, но не холодно Кешке на высоте, а даже жарко. Жар волнами струится по его телу. Птица все сильнее машет крыльями, все сильнее раскачивают Кешку эти взмахи.
Видит он, что птица на такой огромной высоте, что даже речка внизу ниткой кажется. Вдруг видит он, что птица крылья сложила, и вниз камнем ринулась, захватило дух у Кешки тут и вовсе. Летит он к земле, она со страшной скоростью надвигается и…тут Кешка почувствовал, как у него начало сводить спину, и… он закричал от испуга, но ощущения были такие сильные, пульсирующие, горячие, жар разлился по телу, сердце готово было вырваться из груди вместе с криком, но вот горячая волна отхлынула
и такое блаженство вдруг охватило его. Пришел в себя, видит, что лежит он сверху жены своей, свет в чуме слабый, но жена его, лежит под ним, распластавшись, словно нерпа, убитая на берегу моря. Едва дышит. Глаза закрыты. Испугался Кешка, приподнялся на локтях, а жена открыла глаза и говорит ему:- « не останавливай упряжку муж мой, гони дальше своего оленя. Хорошо мне с тобой!». «Я на птице летал, жена моя» - ответил ей Кешка. «Высоко она меня несла, а потом к земле понеслась, да вот потом пропала куда-то!» Эти слова на жену его странно подействовали. Заблестели глаза ее хищным блеском, тело напряглось. Но она вдруг обмякла и охватила шею Кешки руками, притянула его к себе – «Почудилось тебе муж мой, не верь видению, это от счастья тебе почудилось, ведь ты впервые вошел в меня. А такое бывает!» «А как же раньше?» «Раньше у тебя все без моей помощи было, само происходило, так всегда бывает, однако!»
Так Кешка – Федот обрел мужественность.

Проснулся Кешка снова поздно, видит, а его птица-жена на дровах сидит, глазками поблескивает. На очаге котел с вареной медвежатиной висит, парок над ним поднимается. Огонь уж прогорел почти, только угольки слабо подсвечивают пространство чума, да дневной свет проникает в отверстие для дыма.

Тут полог откинулся и Кешка увидел голову шамана, который быстро вошел в чум и прикрыл полог за собой, чтобы не напустить холода.
«Здравствуй, однако», - сказал шаман Кешке. «Пришел я по делу. Обсудить надо, однако!».
-«Скажи мне Кешка, зачем птицу в чум принес, зачем в тундру не выпустил?»
-«Хотел на приманку в кулему положить, да жалко стало, живая, вот и принес в чум!»-ответил Кешка. «Пусть живет! Слышал я, что где-то у других людей за морем, птицы в домах живут, павлины называются, да, она не павлин, однако, но пусть чум украшает!»
Хмыкнул шаман, но виду не подал, присел у очага и дров в огонь подкинул. Птица отошла подальше, место потемнее выбрала, спряталась.
-«Вот ты Кешка, удачу поймал, хорошо охотишься, зверь к тебе сам идет. Скажи в чем дело? Может ты шаманить, у кого выучился, меня заменить хочешь?» - спросил Кешку шаман.
«Не шаманю я, да и не умею, это само происходит, капкан ставлю – соболь-песец попадаются, на медведя иду, а он и вовсе как глупый, не нападает и не убегает, сам не пойму, стреляю, вот и добыча, однако!» - ответил Кешка шаману. Но шаман умный был, помнит нужду Кешкину, мытарства его у него в долговой книге записаны. Все помнит шаман. Недовольный ответом шаман - врет Кешка, однако.
«А не пора-ли, тебе Кешка жениться?» - сказал он.
«Да, женат я уже!» - чуть было не вырвалось у Кешки, но удержался.
Заметил шаман волнение и восторг в глазах у Кешки и вовсе уверился в мысли, что врет Кешка, правду рассказать не хочет, однако. Но решил свое дело до конца довести и говорит Кешке:
-«А у меня невеста есть для тебя!»
-«Кто же это?» - спросил Кешка шамана.
-«Да дочка моя!» - сказал шаман и стал смотреть на огонь, трубку с табаком покуривая.
Вспомнил Кешка дочку шаманову, давно она на него поглядывала, но когда удача бегала от Кешки, не очень приветливой была. А тут Кешке мысль пришла в голову – неспроста она привечать его стала, удача в охоте этому послужила, значит, жадная она, как и её отец.
Думает Кешка, мысли в голове одна другую теснят, то сбегаются в стороны, то в кучку сбиваются. Не может он определить, стоит ему согласие шаману на женитьбу давать или остаться верным птице, жене своей. И неизвестно, как еще с нею жизнь обернется.
Понимает Кешка, что и удача в охоте и жена, всё это не совсем правильно, непривычно. Бурлят в его голове мысли, кипят, словно вода в котле.
Помнит Кешка время, когда к ним большая лодка приплывала из моря, выходили из неё люди, разные вещи привозили, шкурки взамен их требовали. Тогда у всего стойбища менять нечего было, только шаман с теми людьми мену вел, ружья новые брал, припасы огневые к ним, табак и еще воду огненную выменивал у них шаман на пушнину.
Ножи и материи цветные, словно тундра весной расцвеченные, брал.. Бисер привозили люди - женщинам, для украшения одежды.
Рассчитался когда Кешка с Шаманом, у него новое ружье взял с припасами, нож красивый острый и кресало новое. На воду огненную не хватило у Кешки добытой пушнины, да и не горевал он по этому поводу, придет время, мол, еще возьмет он этой волшебной воды!
Думает Кешка. Шаман сидит, уже много трубок выкурил, терпеливый, однако. Думает Кешка, шаман не просто так сватает ему свою дочку, наверное, хочет, чтобы Кешка всю добычу ему приносил, не раздавал людям в стойбище. Жадный, однако!
-«Ты мне дай подумать!» - говорит Кешка шаману. - «Быстро так решить я не могу, много думать надо!»
-«Думай, однако, как надумаешь, приходи в мой чум!» - ответил шаман и вышел наружу.
 Так в голове у Кешки теперь одна мысль и поселилась, как же ему поступить: - с женой-птицей остаться или в зятья к шаману идти. Не может решиться Кешка, оставить жену-птицу, видимо плохо ему снова будет, перестанет удача помогать зверя промышлять.
Такое блаженство он испытал со своею новоявленной женой, что тут никакая дочка пусть даже шаманова, не в силах дать ему такое блаженство, думает Кешка. Крепко думает.
 И решил он на свое капище наведаться среди бела дня, солнце еще не совсем за край земли спряталось. Пожевал Кешка немного мяса вареного. Чайком теплым запил и пошел оленей в нарту запрягать. Они уже давно около чума лежали, отдыхали. Уложил в нарту припас кое-какой, ружьё за спину на ремень вскинул и…. помчалась упряжка по снегу в слабом свете наступающего северного дня.
 Оглянулся Кешка на удаляющееся стойбище, дымы над чумами вверх тянутся, - мороз крепчает, однако – подумал Кешка и весело гикнул на вожака. На прогулку едет, оленей всего четверка нарту тянет, легко им. Стоит Кешка на нарте на одном колене, другая нога на полозе нарты, весело бежит упряжка, ветер морозно лицо обжигает. Привычная дорога. Вот уде за поворотом замерзшей речки и сопки знакомые. Очертания их Кешка с детства знает, отец часто с ним здесь шамановых оленей на кормежку гонял, на склонах ягеля много, да и снег не такой плотный и глубокий. Олень легко копытит его, ягель достает.
 Видит Кешка, над той сопкой, на каменных развалах которой идол стоит, какие-то черные птицы стаей кружат, кричат гортанно, словно вороны. Пригляделся Кешка из-под рукавицы, нет, на воронов не похожи, да и не сбиваются вороны в стаи, по двое всю жизнь живут. Все ближе упряжка к сопке подъезжает, разглядел Кешка, что птицы по очереди падают в низ и снова взлетают, вверх и кружат, над его местом.
 Вот уже и идола видно стало, тут Кешку птицы заметили и с криками устремились к нему. Не испугался Кешка, вскинул ружье и стал целиться в самую крупную птицу, Выстрел был негромкий. Пулька маленькая, но разлетелась голова у этой птицы и она камнем рухнула к его ногам. Остальные, видя, что их главная птица упала на снег у ног Кешки, прокричали громко и улетели вдаль. Нагнулся Кешка над птицей, рассмотреть ему захотелось, что же это за птица, невиданная и … вспомнил вдруг, что когда в чуме кипяток огонь пригасил, выплеснувшись из котелка, видение ему было, вместо его жены-куропатки, птица страшная показалась. Так вот, перед ним как раз и лежала, точно такая же птица, что ему привиделась. Посмотрел Кешка на птицу, потом на идола. Видит, идол совсем облик изменил, просто камнем сделался, ни лица, ни рук, ни ног не видно стало, Все исклевали птицы своими крепкими клювами.
Не понял Кешка причины всему этому. Но все-таки решил эту птицу в стойбище отвезти показать шаману, может он знает, что это за птица. Укрепил её на нарте и погнал оленей домой, за всем происходящим он и не заметил, что солнце уже краем вершин дальних сопок коснулось, скоро ночь наступит. Долгая, полярная. На небе черном сияния всполохами начали разноцветные полотнища распускать. Красиво, однако.
 









 


продолжение будет, однако....