аз есмь язвля

I

в этот день все начиналось зря.
Я пришел, и заплакал, и не было там рояля.
В белой комнате снегом из-под вуали
порошило окно, темный паркет язвля.

было холодно, и на парчу небес
я смотрел, и молился, и стыли руки.
В комнате рядом кашлял сосед со скуки,
в старом журнале рассматривая невест.

шелком прикрываясь и лицом,
я ходил, и смеялся, а колокола звонили.
пО небу в буйных санях крупу и творог возили.
Рассоединяли сына с отцом.

в медной гаснущей позолоте крыш
видел я имена, и перебирал, светало.
Штора скрещенная упала.
родился малыш.
День завершался свыше.

Но впрягся возница в дышло –
вез-вез, никого не вышло.

II

Я плакал, заказывал порох.
Много-много сухого пороха.
Я плакал и делал сухое мокрым,
и из живого - дохлое.

Мир катился, а может быть, прыгал вверх.
С шарами всегда так – у них одни потрясения.
А в комнате вился дымок – пепел метался тех,
что дождались пасхи и воскресения.

Ты вышел и щекотало нос.
Серой, спички же — существа неизменные.
С крыши в небо зеленый бобовый рос.
Пронзал азотом подземное.

Мир останется, даже если уснет.
Даже если пороховым безумием.
Броуна танец, мартовских кошек взлет.
Был бы феникс, а угли раздуем мы.

Он поступал, и поступь равна прыжкам.
Ввысь, и неважно, кто-то в длину прорвется.
Мир отступал, главный по искрам ждал,
стоя с полным ведром у журавля-колодца…


III

Гори-гори ясно, жить с огнем опасно.
Но танцует Прометей-Водолей.
Голова и ствол свечи, тает тело на печи,
фитилек мой зимой под землей.

Гуру, пляшущий мужик, чай в пакетиках и жмых,
мы на кухне, газ родной, голубой.
Ты найди-найди его, выдох на единый вдох.
Яблок груду напечем, есть начнем.

На познании куртка, на научном пуху,
а кассандра-каурка и вовсе в поту.
Сбилась с ног, вот есть бог, где порог?
Через что преступать, даром, горбная стать,
на поклон, на подгон есть погон.

Ищет скорбно утех юный мальчик, чей смех
в детстве кошек смешил, снег сушил.
А кому расскажи, ни души, вороши
угольки, уголки губ во ржи,
ты лежи, ты лежи, не туши…