Ложное движение

Опустив голову на барную стойку, она впала в забытье, алкогольное небытие. Она лежала на краю опасной пропасти, зубчатыми краями рассекающей разреженное горное пространство. Было нечем дышать. Прокуренные легкие не могли насытиться свежим ароматным воздухом, обтекающим ее распластанное на холодной вершине тело. Ее била дрожь, ритмичные конвульсии погибающей души, разъеденной молью разнузданных попоек. Последняя порция самбуки, кофейным дурманом ударившая в голову, плескалась в области сердца. Она была явно лишней. Как и все в ее жизни. Лишняя, никому не нужная жизнь. Лишнее, никому не нужное сознание.
Лучи предзакатного солнца растекались по бархатистым покровам заснеженной горы, осторожно касаясь умирающего тела. Уткнувшись носом в снег, она жалела лишь об одном: она никогда больше не увидит ясного неба, не утонет в его обманчиво прозрачной глубине, не расправит крылья души на потоке безмятежной бесконечности. И хотя она не видела неба и солнца, гор и бездны, она точно знала, что небо в вечерних сумерках очень светлое и лучезарное, а солнце теплое и мягкое. И так захотелось раствориться в этом болезненно белоснежном естестве, запомнить этот мир именно таким, спокойным, отрешенным, прекрасным в своей простоте форм, красок, движении.
Невероятным усилием воли, разлившейся по мерцающим в неоновом свете бокалам самбуки, она перевернулась на спину. Вот она! Вот ее бесконечность, которая скоро закончится в ней. Стоило ли менять ее на прокуренный воздух баров, тусклым светом отражающихся в затуманненом взгляде посетителей? Стоило ли распылять свои чувства на однодневные любови? Это неправда, что нервные клетки не восстанавливаются! Не восстанавливаются чувства. Если каждую ночь развеивать чувства на случайных знакомых (Ты помнишь их имена?), то в итоге не остается ничего, и ты умираешь самой жестокой смертью. Диагноз – полное опустошающее бесчувствие. И уже небо не кажется таким ясным, а солнце приветливым. Перед потухшими глазами только пропасть, и тебе в нее падать. А так хочется лететь!
Мысли бесформенным липким комком застряли в ее опьяненном сознании.
Ночь, морозная, черствая, скупится на тепло и уют. Ночь в баре, где каждый, веселясь в большой шумной компании, пьет с самим собой, а дойдя до той степени опьянения, когда позволить влажным губам малосимпатичного соседа по столику прикоснуться к раскрасневшейся коже миловидного личика не кажется зазорным, позволяет настойчивому соседу проводить себя до дома, только до парадной, а уже потом позволяет то, что непозволительно в обществе благородных девиц. Утром очень тошно, от собственного скомканного в лапах незнакомца тела. И нет никакого желания взглянуть в зеркало, потому что страх испугаться своей никчемности и жалости глушит утренний порыв смыть старательно наведенную вечером красоту и живость.
Утром на раскалывающуюся орехом голову снисходит трезвость. И ей нечего противопоставить. Оправданий она не принимает, а жестоко бьет по макушке и душе.
Ради этих ночей она лишила себя светлого дня. И неба, и солнца.
Звон разбившегося бокала вонзился в пьяную дрему. Она встрепенулась всем телом, живым, еще расслабленным со сна. От него пахнет свежестью. Она искупалась в исцеляющих волнах белоснежной природы. Она никогда не была так близко к небу.
- Эй, кто проснулся! – наигранно бодро пронеслось над залом, тисками сжавшего ее, грязными столиками обступившего со всех сторон.
- Спящая красавица, пойдем выпьем. За здоровье и красоту твоей молодости!
Она вздрогнула и вдруг почувствовала, что больше никто не посмеет выпить ее молодость. Даже себе она это не позволит, сколько бы ночей не отсчитала ей судьба.
- Ну что же ты киснешь? – подружка подкралась сзади тихой сапой. – Скорее, самбука скоро закончится.
- Нет, - уверенно ответила она, как будто знала, сколько ядовитой жидкости осталось в бутылке. – Скорее закончится жизнь.
Вырвавшись из объятий ночного бара на улицу, она вздохнула полной грудью. И уверенно направилась домой. Одна, без провожатых.