Мой Пушкин

Часть первая.
«И жизнь, и слезы, и любовь».

Солдаты, что ж вы приуныли?
Встряхните кители от пыли,
Вставайте, стройтесь дружно в ряд,
Я поведу вас на парад.
Хоть нету с нами генерала,
А я едва ль гожусь в капралы,
Но все ж могу вас в строй привесть,
И отдадим герою честь.

Вначале пару слов о предках,
Он вспоминал о них нередко,
Происхожденьем дорожил,
И кипу грамот ворошил.
Он с самых первых детских дней
Любил от бабушки своей
Рассказы слушать о родне,
Об отдаленной старине.

Все разузнал о Ганнибале,
Его достоинствах и славе.
Был « сходно купленный арап,
Царю наперсник, а не раб».
В истории Карамзина
Встречал родные имена.
Заслуги предков подытожив,
Он славу рода преумножил.

Открыв истории завесу,
Я увидала жизнь повесы.
«Потомок негров безобразный»,
Он обладал душой прекрасной.
Такой открытой, чистой, нежной,
Хоть, может, не совсем безгрешной.
Сгорая в пламени страстей,
Глаголом жег сердца людей.

На свет родился ребятенок,
Какой-то странный негритенок.
Он был задумчив и ленив,
Упрям порою и строптив.
Но обладал он сердцем нежным,
«Воображением мятежным
Умом и волею живой,
И своенравной головой ».

Рос диковат и нелюдим.
Семьей не очень был любим.
Но были родственные души,
С волненьем сказки няни слушал.
Предпочитал всегда рассказы
Он детским играм и проказам.
И наполнялся юный ум
Очарованьем сладких дум.

Волшебный поэтичный слог
Рождал в душе переполох.
Манил божественный язык.
В тиши, где лебединый клик
В край поднебесный призывал,
Он сладострастье узнавал
«Высоких мыслей и стихов»
В узорном сочетанье слов.

Лицей пошел поэту впрок,
Он отточить перо помог.
«Беснуясь стихотворной думой»,-
(Считал учитель так угрюмый),
В труде часов не проводил,
Легко на рифмах говорил.
Задумавшись, взмахнув руками,
Речь молвил резвыми стихами.

Узнав свое предназначенье,
Здесь дружбы оценил значенье.
В счастливом том соединенье
Все было: ссоры, примиренья.
Крепчал под сенью братских уз
Судьбой означенный союз.
И память дружбу ту хранила
До самых «хладных врат могилы».

В пылу ребяческих утех
Вкусил он первый свой успех.
Лицей окончив, наш герой
С владыками затеял бой.
Ввел музу в лабиринты споров,
«Грозы полуночных дозоров».
И теска вдруг рассвирепев,
Послал его в чужой предел.

Там жизнь текла лениво, вяло,
И тем повесу огорчала.
Природа только оживляла,
Из дремы томной вызволяла.
Он с музой край тот облетал
И для венка цветы срывал.
Обычаи детей Кавказа
Он описал в своих рассказах.

Но так друзей не доставало,
«Зеленой лампы», где бывало
Сидело милое равенство,
Где дружбы пылкой знал блаженство.
Скрепляли творческий союз
Бокалов звоном, гулом муз.
Но здесь, вдали от балагурства
Он испытал другие чувства.

В Крыму впервые узнавал
«Любви неясный идеал»:
Там, между хижинок татар
«Какой во мне проснулся жар!»
Душа томилась, изнывала,
Мечта знакомая витала:
«Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами».

Так жил он от друзей в изгнанье
И в безотрадном ожиданье
Любви слепой, любви несчастной,
И пламень полыхал напрасно.
Признаний не произносил-
«Отказа б он не пережил»,
Уныл и сир он удалился,
Но жар души в стихах излился.

Так сотворил поэт «Полтаву»
Непризнанной любви во славу.
И много ярких, чудных строк
Тот образ воссоздать помог.
Фонтана робкое теченье
И «лани быстрые стремленья»,
Писал об Ольге умиленно:
«Цвела как ландыш потаенный».

А в Кишиневе он резвился,
Арабский бес в него вселился.
Того побил, того пугнул.
Друг Инзов ставил караул,
Всегда обуянный тревогой,
К его конурке тихой, строгой.
Но все ж в перипетиях светских
Был с лирой дружен повсеместно.

Но бес в него всерьез вцепился,
В стихах порочных проявился.
Позднее в полуночном бденье
«Змеи сердечной угрызенья»
Напоминали о себе, -
О грешных подвигах в судьбе.
Он сокрушался: Как мне быть?
Слезами грустных строк не смыть.

Но в этом бесовском потоке
И чистые рождались строки.
В «Овидии» судьбы печали
Поэта душу раскрывали,
Смиренную к любым свершеньям.
Не умоляя снисхожденья,
Без слез в изгнании он жил,
Лишь с музой верною дружил.

Края чужие, рощи сонны
К поэту были благосклонны.
Там сквозь магический кристалл
Еще неясно различал
Он даль свободного романа.
Онегин, милая Татьяна
Впервые появились там
В виденьях смутных по ночам.

Перемещение в Одессу
Не облегчило жизнь повесы.
Проблемы с службою, деньгами…
Но здесь душа звенит стихами.
Пучину светскую отринув,
Он погрузился в мир незримый.
«Там грезы чудные рождались,
В размеры стройные стекались».

Опять любовь в нем встрепенулась,
Желанья прежние проснулись.
«Тоскою долгой изнуренный»
Нашел он образ незабвенный.
И озаренный вдохновеньем,
Пред ней дышал он упоеньем
Любви поэзии священной,
И забывал о тяжбе пленной.

Татьяны образ был срисован
С нее, кем был он околдован.
«Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива.
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех».
Но был назначен день разлуки,
Влюбленных он обрек на муки.

И даже строки девы милой
Одна лишь память сохранила.
Письмо любви не мог беречь,
Чтоб разговоров не навлечь:
Прощай письмо, она велела.
Душа так долго не хотела
Сказать реликвии: гори,
Смиряясь, говорю: умри.

Но при прощании был дан
Ему волшебный талисман,
Чтоб уберег он от терзаний,
От новых встреч и расставаний,
«Измены и сердечных ран».
Но снова мрак, опять обман-
«Души волшебное светило
Оно, сокрылось, изменило».

Теперь желаньем славы полный,
Писал, отчаявшись, влюбленный:
Желаньем новым я томим,
Хочу, чтоб именем моим
«Все, все вокруг тебя звучало»,
И память сердце обжигала.
Чтоб помнила мои моленья
В саду в минуту разлученья.

В Михайловском, в усадьбе деда
Он забывал мирские беды.
Красой природы наслаждался,
Душою здесь преображался:
«Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет родился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился».

Там буря мглою небо крыла,
Подружка песню заводила,
И было вместе веселей
Переносить суровость дней.
Изгнанье красили соседки,
Их навещал поэт нередко.
Они повесу чаровали
И вдохновенье вызывали.

И мимолетные виденья
Мелькают всюду словно тени.
Я их описывать не буду,
Они живут едва ль минуту.
«Я вас любил, любовь, быть может»,
В унылом сердце горе множит,
Но не крушился от утрат,
Был сам обманываться рад.

Когда в столице бунт поднялся,
Наш друг в деревне оставался.
Отсутствие вестей томило.
Но в этот раз судьба хранила.
Пытался ехать, и не раз,
Но появлялся вдруг тотчас
Недобрый для дороги знак:
То заяц в поле, то монах.

В скитанье горестном по свету
Он верил в мир иной, в приметы.
Носил он перстень сердцу милый,
«И с негой робкой и унылой»
В последний раз пред заточеньем,
Судьбы пред роковым стеченьем,
Прощаясь, мысленно ласкал
Души небесной идеал.

Увы, его от преступленья,
Измены гнусной и глумленья,
Очередных сердечных ран
Не уберег тот талисман.
Поэт взывал с сердечной силой:
«Я тень зову, я жду Леилы!»
«Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь…, но тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!»

Но волшебство не приключилось
И ничего не изменилось.
Рок неотступно шел за ним.
Лихим предчувствием томим,
Писал в бессонные он ночи:
О, скучный шепот, что ты хочешь,
Зовешь куда или пророчишь?
Старался суть его понять,
Души смятение унять.

Тот смысл был понят им однажды.
Не утолив сердечной жажды,
Давно замыслил он побег
В страну трудов и чистых нег:
Пора, покоя сердце просит.
Нас время к пристани уносит.
И мы не чувствуем подчас,
Когда наступит смертный час.

Ну что ж, немного отдохнем
И снова с вами в путь пойдем.
Всего сказать мы не успели.
Надеюсь, вам не надоели
Литавров звон и строгий ряд
У нас, ведь, праздничный парад.
Виват поэт, виват герой!
Помянем век мы золотой.



Часть вторая.
"Ум ищет божества, а сердце не находит".

Я начала с твоей черты,
Презрев никчемность суеты,
Низринула цепей оковы,
Когда узнала сладость слова.
И впредь ничем не отягченной,
Пошла тропинкой освященной
Туда, где брезжит правды свет.
Путь указал анахорет.

Туда ты рвался и не раз.
Блаженство там царит для нас.
В своем суждении был прав:
В тени таинственных дубрав,
Там, вдалеке от прозы мира,
В глуши « звучнее голос лирный»,
«Живее творческие сны»,
Предания веков слышны.

Там в тишине глубокой ночи
Направишь к небу ясны очи,
Расскажешь чем живешь, чем дышишь,
И глас небес в ответ услышишь.
Понятен будет каждый шаг.
И если сам себе не враг,
Ты сомневаться не посмеешь
И с пользой все уразумеешь.

Твой враг коварен был, незрим,
Тобою был неукротим.
Искусно слуха он касался,
Ты вмиг робел и сомневался.
И бесприютным мир казался,
И свод небес не открывался .
Ты сиротою оставался.

«Приют отчаянья слепого»,
«Не жажду твоего покрова!
Мечтанья жизни разлюбя,
Счастливых дней не знав от века,
Я все не верую в тебя,
Ты чуждо мысли человека!»-
Так демон злобный искушал,
Побеги веры разрушал.

Но все ж завидовал ты тем,
Кто в царстве хаоса, проблем
Смог отыскать свою дорогу,
Поддержкой заручившись Бога.
«Почто,- ты рек,- не можно мне
Страстей в смиренной тишине,
О разуме забывши строгом,
Лишь с верою предстать пред богом»?

Но сердце пусто, празден ум,
И "однозвучный жизни шум"
Отягощал всечасно грудь,
И отуманенным был путь.
И вот в ущелье мрачных скал
Вопрос Всевышнему послал:
Кто из ничтожества воззвал
И ум сомненьем взволновал?

Призыву горькому в ответ
К тебе явился Филарет.
Огнем священным грел он душу.
С благоговением ты слушал.
И ранам совести твоей
«Отраден чистый был елей».
Отверг мрак суетных услад
И новый путь начать был рад.

Но тут опять вверг «злобный гений»
В пучину новых искушений.
В любви не зная наслажденья,
Изведав только огорченья,
Мечтал в финале испытаний:
Улыбкой озарит прощальной
Любовь закат души печальной.

И вот явился наконец
Красы чистейшей образец.
Лишь на дорогах проторенных
Есть счастье, - думал так влюбленный.
«Жениться? Ну…зачем же нет?»
Чем плох супружеский обет?
Когда ты «молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов».

«Местечко получу – Параше,
Препоручу хозяйство наше»,
«Рука с рукой дойдем мы оба»
Тропой единою до гроба.
«Так он мечтал. И грустно было»,
Дул ветер, как на грех, уныло,
Сердито дождь в окно стучал,
Души мечтанья омрачал.

Искал ты женщину с душой
Открытой, пламенной такой,
Какой ты рисовал Татьяну.
В ней отразил ты без обмана
Свою чувствительную душу.
И в жизни меркантильной, душной
«Сгорая негой и тоской»
Алкал ты пищи роковой.

«Блаженство темное» искал,
Души неясный идеал.
На сердца крик ты ждал ответ,
Хотя слыхал, « что Божий свет
Единой дружбою прекрасен»,
Но был совет такой напрасен.
Тебя влекло другое чувство,
Поскольку сердце было пусто.

Хотя мучительно оно
И душу «язвой тяжкой» жгло,
Но ты любви такой алкал
И исцеляться не желал.
И вновь за призраком летел,
Остановиться не хотел.
«Души волшебное светило
В край неизведанный манило».

Я осуждать тебя не смею,
Сама жила такой идеей,
Нелепой, призрачной мечтой.
И потеряла вмиг покой.
Бес к краю пропасти манил,
Но благо Бог меня хранил.
Была мне истина дана:
«Любовью шутит сатана».

Так ты когда-то утверждал,
Но сам в силки любви попал.
И если бы сейчас здесь был,
То верно вот, что б говорил:
«Амур, бог возраста младого
Я твой служитель верный был.
Ах, если б мог родиться снова,
Уж так ли б я тебе служил».

Возможно, будут возраженье.
Есть у поэта выраженье,
Такое младости решенье:
Мне дорого любви мученье-
Пускай умру, умру любя!
Унынье позже истребя,
Жизнь не хотел свою отдать,
Чтоб дальше мыслить и страдать.

Другая есть любовь на свете,
Ее лик чист, прекрасен, светел.
Когда с душою окрыленной,
Живешь ты в целый мир влюбленный.
Она крылом своим коснется,
Блаженство в сердце отзовется.
Тебя влекла она всечасно,
Но был призыв души напрасным.

«Увы, напрасные желанья.
Она отвергла заклинанья,
Мольбу, тоску души моей,
Как божеству, не нужно ей».
«Она одна бы разумела
Стихи неясные мои,
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви».

Но не слились в одну дороги,
Судьбы законы слишком строги.
Нам ничего не изменить,
Не разорвать сплетений нить.
Но нужно верою лишь жить,
И на вопрос: «Кого любить?
Кто нас заботливо лелеет»
Кто ежечасно душу греет?

«Кто не изменит нам один?
Услужливо на наш аршин
Кто все дела, все речи мерит?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Трудов напрасно не губя»,
Ты говоришь: люби себя.

И добавляю я сердечно:
Лишь Бог наш друг и спутник вечный.
Он нам желает сто из ста.
И эта истина проста.
К себе прислушивайтесь чаще,
Тот голос всех призывов слаще.
Он в час греховный устыдит,
А в час ненастный ободрит.

И если с совестью в согласье
Живете, - это, право, счастье.
И пусть толпа подчас бранит
И шутовской колпак сулит.
Внимая злобе равнодушно,
Злословья не боятся души,
Которым Бог их Высший Суд.
Его любовь и милость чтут.


Твои живительные строки
Достойны мудрости пророка:
«Владыки! Ваш венец и трон
Дает закон, – а не природа!
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас закон».
Так окунувшись в светский омут,
Не отыскал дорогу к дому.

Где б мог душою отдохнуть,
Где б не томила ревность грудь.
«В мертвящем упоенье света»
Пришлось нести свой крест поэту,
Хоть был охвачен он огнем.
Но жил провидец яркий в нем,
Он сам подробно описал
Трагический судьбы финал.

Злосчастная «Гаврилиада»,
Найденная в «архивах ада»,
Вдруг выплывает перед нами
Тут судьбоносными словами:
О рогачей заступник верный,
Своею милостью безмерной
Дай мне терпенья вновь и вновь,
Мир в доме, к ближнему любовь.

Вот так порою бес нас крутит,
Легко судьбою нашей шутит.
Сама не раз я убеждалась:
Все, что писала, в срок сбывалось.
Поэт творил подчас шутя,
Как шаловливое дитя.
Стараясь в общем плыть потоке,
Он воспевал души пороки.

В порочном омуте страстей
Все ждали сплетен, новостей.
«А милый пол, как пух легок.
Закрутит бесовской поток,
И ваша верная жена
Бывает вмиг увлечена».
Похожи люди все на Еву.
«К себе, к таинственному древу

Вас непрестанно змий зовет.
Что вам дано, то не влечет,
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай»
Так искуситель лестью сладкой
Вливает в сердце яд украдкой.
В любви отчаянной признаньем
С ней добивается свиданья.

«И что ж она? – Чуть из пеленок,
Кокетка, ветреный ребенок!
Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена!»
Поэт не в силах снесть удара,
Считает: «пистолетов пара,
Две пули – больше ничего –
Вдруг разрешат судьбу его».

Иного выхода не видит,
Хоть сети эти ненавидит.
Но разорвать не в силах их,
Не заглушить глумленья визг.
«Пружина чести наш кумир!
И вот на чем вертится мир».
Он мыслил: Буду ей спаситель,
Наказан будет развратитель.

И вот час роковой настал.
Герой к барьеру смело стал.
«Не преставая наступать
Стал первый тихо подымать»,
Идя на правый бой поэт,
Орудье кары - пистолет.
Но враг его опередил,
В кровавой схватке победил.

«Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь».
«Быть может, он для блага мира
Был награжден всевышним лирой».
«Погиб животворящий глас»,
Светильник разума угас.

Навеки он унес с собою
Святую тайну, за чертою
«К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен».
Своей рукой когда-то вывел
Слова кровавые поэт:
«И всюду страсти роковые
И от судеб защиты нет».

Предчувствуя свою беду,
Писал: Я не готов к суду,
И смерть меня страшит всечасно.
Он каялся и не напрасно.
Указан был Всевышним свет,
Узрел спасенья путь поэт.
Но вырваться он не успел,
А может быть, и не сумел.

Хотя, как блудный сын, стремился
К тому, чьим именем крестился.
Его повсюду слышал глас,
И выручал он и не раз.
Домой он все же не попал,
Но образ этот волновал.
Так у смотрителя в светлице
Вдруг оживают те страницы.

Оставил нам на память гений
Ларец немеркнущих творений.
В одном из них нашла совет,
Идущий к нам чрез сотни лет:
«Потомки, тень мою любя,
Храните книги для себя».
И стих пронзительно-унылый
Проникнет в сердце с новой силой.

«Услышав поминальный звон,
Прерву я свой могильный сон,
Взойду и сяду между вами,
Утешусь вашими слезами».
И чувства добрые узря,
Пойму тогда я, что не зря
Гоним был роком в этом мире-
Живет душа в заветной лире!!!

Тут вспомнились слова поэта,
Что в песне русской есть примета:
Начав за здравие подчас,
За упокой сведем как раз.
Спасибо , братцы, за октавы.
Все потрудились вы на славу,
Шагали резво, дружно так
Парадным строем с музой в такт.