Стихи о цфате

СТИХИ О ЦФАТЕ

ДВА ЦВЕТА КАББАЛЫ

Цфат – второй по святости после Иерусалима город. Город астрологии и каббалы. Здесь только два цвета – белый и голубой: белые дома с сине-голубыми дверями и оконными проемами. Город мудрецов и святых праведников, древних иешив и творца книги «Зоар» – мудреца Бар-Йохая… Не случалось ли всем нам сходиться здесь в прошлом?


Иудаизм старинных амулетов!
Вещей и цифр таинственный запал,
Астральных чисел роковой оскал
И знаковость мистических заветов…

От солнца белый, синеглазый Цфат –
Йерушалаиму молочный брат…

Здесь в свитках Торы мистика живет,
Как безотказность древнего обряда,
Как вечность иудейского наряда –
Сюртук и шляпа, белый отворот…

От солнца белый, синеглазый Цфат –
Йерушалаиму молочный брат…

Здесь словно разговариваешь с Богом,
Освоив вмиг еврейский алфавит…
И на ухо мне что-то говорит
Сам Бар-Йохай в том граде белолобом…

От солнца белый, синеглазый Цфат –
Йерушалаиму молочный брат…



 
БАЙКА ПРО ХУДОЖНИКА

Он был просто художником. Однажды, расписывая здание синагоги, прямо над входом он нечаянно нарисовал женское лицо, а потом вспомнил о запрете. Но лицо было столь прекрасным, что стирать не захотелось, как не хочется расставаться с уходящими в глубь цфатских легенд веселыми байками, сложившимися в незамысловатые стихи.

Лишь художник способен об этом забыть:
На бейт-кнессете женщину изобразить!
Аппетитную лапушку с розовым ртом
И глазами, зовущими в сладостный дом.

Он любил свою «пышечку» и каждый раз
Рисовал соблазнительный, ласковый фас.
И признания кистью своею дарил,
Как богине, которую сам сотворил.

Безграничны талант и искусство любить…
Только как синагогу с девицей открыть?

Лишь Господь чистоту его помыслов знал,
И художнику сон во спасенье послал:
Сам египетский Сфинкс в Цфат к нему прилетел
И еврейскую песню тихонько запел.

А потом подмигнул и тихонько сказал:
«И меня ведь когда-то еврей изваял.
Коль рука не ленится, – скажу как еврей, –
Сделай «кошечку» львицей – сестрицей моей!»

И, кипу нацепивши, – в Египет, домой,
А художник очнулся с больной головой.

Беззастенчива кисть: два волшебных мазка –
И любимая смотрит на мир свысока
И свирепою львицей лежит на пути,
А ударит хвостом – никому не пройти.

И раввин согласился: такая навек
Сохранит Иудейский священный Ковчег!
И народ в синагогу с любовью идет...
В светлом Цфате веселая байка живет!





СКРИПАЧ

В искусстве может черпать силы лишь тот, кто им владеет.
 «Скрипач на крыше» – давняя струна...
  Сколько их, не знающих иной предопределенности судьбы, и поныне играют на крышах Цфата, но теперь уже в дни музыкальных фестивалей.

Я тебя полюбила в светлом городе Цфате –
Высоко и красиво – в звуках звучных объятий,

В злате струнных отлучий твоей скрипки певучей –
Здесь, где ткутся талиты иудейских созвучий.

Иешивы, как дети, слыша скрипку на крыше,
Крутят чуткие пейсы, чтоб казаться повыше,

И молитву возносят высоко-невесомо
К небу, отчему небу, как к единому дому.

В этом доме небесном у любви нет предела,
И голубкою белой я к тебе прилетела

И струною запела… И смычок «втрепенулся»,
И скрипач мой очнулся – от России очнулся…

Зазвенело «Семь сорок», и «не скрипнет калитка»…
Светит Цфата улыбка, и поет твоя скрипка.

















МАМА
Жертвам террора

В Израиле взрослеют рано, сгорают быстро.
Девочка выросла и покинула Цфат.
19 октября 1994 года она села в тель-авивский автобус номер 5. Произошел взрыв, унесший двадцать четыре жизни, в том числе и девушки из Цфата…
Ее мама стала художником-кукольником – в память о дочери и всех детях-жертвах террора.
 Цфат – священный огонь печали, беспомощности человека перед насилием…

А ты однажды не пришла домой,
Во взорванном автобусе осталась.
И только мама в детстве затерялась,
Чтоб быть с тобою – навсегда с тобой.

Дала ей смерть единственный завет:
Стать мамой куклам до скончанья лет…

Она из ситца кукол мастерит,
Как на тебя, им платья примеряет,
И, как тебе, прическу поправляет
И, как с тобой, о жизни говорит.

Лишь через них живет твоей душой.
И по цицитам Цфата прямо к Богу,
Вывязывает ниточку-дорогу
К тебе, родной, как к дочери живой…











ГОРОД ВОЗДУХА

Цфат – «молочный брат» Иерусалима. Божественная гармония духовности. Дыхание неба, солнца, камня. Здесь, как нигде, дышится легко и свободно…

Неба синий отвес
И искусства замес…
Это город чудес!
Это город небес!

Книга «Зоар» в руках
И секрет синагог.
Ты всегда – в облаках,
Где единственный Бог…

Каббалистика зрит
В глубине твоих глаз.
И, как солнце, горит
Камня фас и анфас…

Невесомый на вес!
Ты паришь до небес!

 Цфат – город Воздуха…






















 ЯФФСКАЯ ЧАЙКА

Яффо – город на изломе волны. Легенды и истории слились в нем в замысловатую цепь серьезных и проходных событий. Морской ветер отшлифовал ее своим дыханием. Что-то отточил, переточил, заморочил, но, к счастью, «не выветрил» аромата старого приморского города. Так сложились эти стихи – прямо здесь в Яффо на берегу Средиземного моря, словно письмена переплетенных тут дорог, на которых, Б-г знает в каких пространных измерениях, и мне довелось быть...


ДАКТИЛИ МОРЯ
Ночью бесчисленное количество яхт отзывается мириадами огней на зов своего прадедушки – Яффского маяка. Мало кто, кроме гидов, помнит, когда его построили. Кажется, что он стоял вечно и всем помогал своим красным мигающим огоньком на белой лебяжьей шее. А уж кто сюда только ни заплывал даже в «гудящее» тяжелыми дактилями море…
В мареве моря, окутанный пеной махровой,
Город семитский заснул на портовых цепях.
Слушают кнехты морское соленое слово,
Что, словно рыба, трепещет в ловецких сетях.

В Яффо везли финикийцы все лучшее в мире,
Хоть возмущались немало Ашдод, Ашкелон:
Кедр ливанский, что рос в чужеплеменном Тире, –
Кедр для Храма – и выстроил Храм Соломон;

 Яффо-цирконий отдал Клеопатре Антоний,
Выспренний вкус покорив игрой граней простых.
В сладостном стоне застыл ее вздох в полутоне –
Очень ценила царица мужчин «золотых».

«Яффо Яффета»… – гудит посейдоново слово…
Зоркий маяк, как стрела, вверен Яффо судьбой.
Город семитский, заснувший, как грузчик портовый,
Он и во сне слышит моря соленый прибой…

ВОЙНА И ЧУМА

Все в истории начинается мятежом и заканчивается диктатурой, если только сама природа не вмешивается в ход событий, неожиданно внося стойкое равновесие в жесткость мира. Это вмешательство порою бывает еще более жестоким, но именно оно выявляет сильных духом. Так произошло и во времена, когда Наполеон, двигавшийся из Египта на Акко, занял Яффо, теряя армию, пораженную чумою.

Он был для армии законом,
Как карманьола всех времен…
Пал Яффо под Наполеоном –
Покорен или покорён?

Военный гений и диктатор
Здесь словно выбился из сил,
Здесь утомленный император
Солдатский госпиталь разбил.

Чума своей косой косила
Всех, кто был прав и виноват.
Лишь кармелитка жизнь дарила
И поднимала вновь солдат,

Чтоб гильотине не молились,
Чтоб не страшил их эшафот,
Чтоб человечности учились,
Пусть войны, пусть чума грядет...

















ЛЕГЕНДА

Согласно морским поверьям линия горизонта означает границу между мирами, а чайка – морскую душу. Но человек так устроен, что, сползая с полюсов легенд, в какой-то момент начинает творить собственные, словно пламя, замурованное в безднах, вырывается наружу. И тогда рука обретает уверенность, размах – силу, фантазия – плоть.

Как гроздья солнц над морем разлиты,
Летят судьбы мистической хозяйки –
Летят, летят стремительные чайки –
Бесстрашные, как дерзкие мечты.

Но тайну птиц приморских прокричал
Проказник ветер эхом семиструнным,
Что залетел на городской причал
К легендам и сказаньям златорунным.

Хочу, как чайка, морю присягнуть,
Мистическою тайной очарована,
И вот уже волной татуированной
Ласкает море чувственную грудь.

И пенный Посейдон ревниво мечется,
Чтобы, как встарь, любовь завоевать
Еще одной ракушки человечества -
Той, что посмела с вечностью играть.

Маяк сияет, как венец венчальный,
И перламутром волны налиты.
Парю над морем белой яффской чайкой
И не страшусь безумной высоты.

 
 
ЯФФСКАЯ ЧАЙКА

Фридрих Ницше утверждал, что высшую философию влюбленного в море можно заключить в тезис: «жить для того, чтобы исчезнуть». Но так заблудиться в лабиринтах собственных пещер может лишь гениальный философ. Приморские города, они живут у моря, хранимые магическими пентаграммами, выводимыми и смываемыми невольницами-волнами на берегу.

Чайки висят над водою и просят пощады,
Стонут, кричат одержимо в свинцовую пасть,
Море ревущее ропщет, рокочет тирады:
«Вы ли не рады морские припомнить обряды,
Вы ли не рады в пучине-кручине пропасть?»

«Нет! Не хочу! - И на пирсе стою осторожно, -
Есть светлый Яффо, как парус за хрупкой спиной.
Улочки жмутся, но тесно ль влюбленным на ложе?
Яффский причал – он, как пристань мечты неземной».

Яффская чайка парит, или снова мне снится?
Вон – от луны до волны – аметистом горит…
Яффская чайка, а, может быть, синяя птица –
В теплых ладонях моих, безмятежная, спит?

Затихло море. Воздух мокрый и чистый до просини, и, как всегда, с запахом рыбы, который, кажется, никогда «не выветривается» – даже в «завертях» налетающего и улетающего морского ветра. Яффо...