Нечто о мадонне и кошачьем хвосте

Она с усмешкой листает журнал,
Порой лениво глядит в окно.
Ирония: женщина – Ювенал,
Мадонна, вляпавшаяся в говно.
От дня до дня – отрывной календарь,
Считает числа, смывает сны.
Окна оплавленная киноварь.
Стихи, лишенные новизны.

В холодном городе встретить ночь.
В фонарном отблеске бросить тень.
Туманом бархатным оторочь
Скучающую по постелям лень.
Какая скука, накатит блажь,
Уносит тело. И улиц вдоль
Проходит вечный беспечный страж
И прочь уносит чужую боль.

А город холоден, город слеп,
А город чужд суете людской,
И тянет тени, как черный креп,
По жирно тающей мостовой.
И каждый шаг в забытье квартир,
В подъезды с затхлым ночным теплом…
Мы износили себя до дыр
И пустотою своей живем.

Моя мадонна!… нелепый бред.
Смешные чувства, бесцветный холст.
Пожмешь плечами, ответишь нет. –
Мечты и краски коту под хвост. –
Мой город холоден, пуст и сер,
Он открестился от суеты…
А я свечою на дне портьер
Опять рисую твои черты.

Но что же, к черту нелепый вздор:
Чертить ночами созвездий крен.
Моя мадонна!… – мой приговор… –
Окно затянуто в черный креп.
Меня несет сумасшедший мир,
Меня и город, что прочим чужд.
Живу – и прочих зову людьми,
И отражаюся в грязи луж…

Но если вечер: глаза в глаза,
Весь душный месяц: лицом к стеклу.
И пошло: напрошенная слеза.
И в прошлом: забытая тень в углу.
И куцым тельцем в окне ночном
Обмылок-месяц – кастрат и плут.
И подыхает горбатый гном,
Как жук, насаженный на иглу.

Дрожат картины. И вдоль стены –
Невнятный шорох. Помятый страх
Шершаво катится вдоль спины,
Чтоб знобкой дрожью застыть в ногах.
Раздвинешь веки. Припомнишь сон.
Раскинешь руки в упругий мрак…
Сад. Вечер. Ужин на шесть персон,
Гарсон, затянутый в узкий фрак;

Слова, поклоны… Балкон в цветах.
Качалка, свечи, вино и плед.
А до утра соловей в кустах…
Пожмешь плечами. Ответишь нет…
Отброшен локон (небрежный жест).
Души изнанка – истертый холст.
Любовь и верность – мечты невест…
Мечты о счастье коту под хвост.

Чужие руки. Чужие сны.
Какая проза – семейный быт.
В трех измереньях своей вины
Душа мятется. Душа болит…
Нелепый сон. Распахни окно. –
И снег на веки, и иней в грудь.
Одна навеки. Одна давно.
Пошли ей, Боже… кого-нибудь.

А впрочем, прочим какой расчет?
Им снятся пальмы, песок, волна.
И дай им веру, как дал почет
Достигнуть края земного дна.
Моя мадонна, строка остра.
Змеиным ядом не станет кровь.
От ран зазубренного пера
Давно ли сдохла твоя любовь?…

Она с усмешкой листает журнал.
Стихи и чувства – коту под хвост.
Ночного лакомства люминал
Люминесцентной тоской оброс.
Сгорели свечи, и стансов рой,
И танцы теней. А по углам
Больной апостол, слепой герой,
Паяц и трагик из пошлых драм.

Острят и тоже скрипят пером.
А с неба куксится месяц-брат.
И машет каиновым топором
Давно свихнувшийся ретроград.
И по колено в своем бреду
Дорожкой лунного забытья,
Моя мадонна, к тебе иду,
Мечта опошленная моя…


Она с усмешкой поднимет взгляд,
Пожмет плечами, ответит нет.
И из-под ног не уйдет земля.
И не погаснет небесный свет.
От дня до дня отрывной приговор.
Моя мадонна – истертый холст.
И Ювенала нелепый вздор
Ненужной жизнью – коту под хвост.