Турки и мы 2

Ссылка на статью
http://www.nv.am/27oct/lica.htm


Предыдущая публикация отрывков из книги западноармянского писателя и поэта Шагана НАТАЛИ “Турки и мы”, недавно впервые вышедшей в Москве на русском языке в переводе Раздана Мадояна, вызвала большой читательский интерес. И неудивительно: автор затрагивает важнейшие для нашего народа проблемы взаимоотношений с Турцией, целый комплекс соответствующих вопросов. Натали радикален, порой резок, он не боится говорить подчас нелицеприятную правду. “Турки и мы” была написана в 1928 году, многое с тех пор изменилось — время и жизнь внесли в проблему существенные коррективы, так что с автором далеко не во всем можно соглашаться. Бесспорно одно: верна его общая концепция, основные постулаты. Они актуальны и через 80 лет.

Предлагаем еще несколько отрывков из книги Шагана Натали.

Умирают ли народы? Да. История тому свидетель. Все народы, не имеющие Родины, обречены на смерть, потому что нет народа без Родины и нет Родины без народа. Однако с удивительным упорством в своем самообмане наши национальные деятели, обращаясь к истории, перечисляют мертвые народы, неизменно добавляя, что вот мы, наоборот, не умрем.

Сегодня уже нет ни Турецкой Армении, ни турецких армян. Рассеянная по свету диаспора, что бы мы ни писали, как бы ни тщились, обречена на смерть. Повторим для прекращения пустых споров: наше заявление не отрицает важности предпринимаемых усилий, а лишь подчеркивает их бесполезность. Мы начинаем постепенно понимать, что все наши усилия бесполезны, что научить армянскому языку армянского малыша, рожденного во Франции, Америке или даже в Сирии, не черпающего сил и памяти из камня и земли Отчизны, еще не значит сделать из него армянина в политическом смысле этого слова. Рассказывает американский армянин, армянин до мозга костей, занимающийся и живущий национальными проблемами, дашнакцакан, отец 24-летнего сына, получившего высшее образование: “Всю свою душу, всю боль вложил я в воспитание сына армянином, обучил армянскому, сделал все, чтобы он вырос патриотом. Часто говорил о своей мечте: “Геворг, вот когда мы поедем в Армению... и вот” “Мне там делать нечего, — как-то оборвал он меня, не дав закончить фразу. — Я американец”. Я долго размышлял со слезами на глазах, смогу ли уговорить его поехать в Армению, как... и наконец, справедливо ли мое требование? Сын мой хочет стать стопроцентным американцем, хочет быть равным им, он считает, что время, потраченное им на изучение армянского, он мог использовать с большей для себя пользой. Сейчас он вообще перестал говорить и читать по-армянски, интересоваться жизнью армян. И делает он это совершенно сознательно”. Такова реальность, хотим мы того или нет. Вот так мы будем таять изо дня в день, пока не прекратим существование как народ. Во Франции чуть раньше, в Сирии чуть позже, но результат будет тот же. В чем разница между Америкой и Турцией? Америке не нужен ятаган, у нее много других способов. И мы уже свыклись, примирились с нашей смертью, утешаясь ее “мирным” исходом. Не будем забывать: мы примирились со смертью. У Турции нет возможностей Америки, ее культуры, но, как и американцы, турки хорошо усвоили науку создания нации. Несуществующую культуру они заменяют ятаганом, им плевать, что их называют “преступниками”. А мы перед лицом этой трагедии продолжаем утверждать, что не вымираем, утешаясь лозунгом “народ не уничтожить”.

...Желания жить более недостаточно — нужно уметь жить, овладеть наукой жить. Понятно, что речь идет о жизни народа и Родины, а не индивида, и в этой науке турки накопили многовековой опыт и новые турки намного способнее и успешнее в этом, чем мы, армяне, — если не сойдем со старой тропы, ведущей в забвение... Не будем опять объяснять причин — они не изменят фактов. Нам бы научиться видеть факты; видеть, как турки создают нацию и Родину и как мы умираем как нация и Родина; это конечно, не воскресит наших отцов, но придаст нам волю к жизни. Если мы найдем в себе волю учиться у турок, а это еще и сегодня в наших возможностях, то мы поймем также, что причина многих внешних происков, отношения к нам других народов — в нас самих. И не надо больше спрашивать по всякому поводу — почему Англия или Франция защищают турок или помогают туркам.

Мы должны наконец понять, что в политике руководствуются только законом, и забыть про справедливость. Потому, наконец, что справедливость — понятие относительное: то, что несправедливо для нас, справедливо для других. Горько сознавать нам это. Горько сознавать, что Абдул Гамид, вырезая тысячи людей, уничтожая целые области и насильно заставляя нас становиться туркоязычными, что младотурки, вырезав миллионы, последовательными действиями своими создали турецкую нацию и доказали, что в полной мере овладели этой наукой. Да, нам горько сознавать, что XX век провозгласил: чтобы жил я — он должен умереть. И мы стоим в первом ряду тех, кто дает жизнь другим ценой своей смерти.

Ежедневно, ежечасно видим мы этот лозунг в действии и все не хотим понять его. Как несмышленые дети, мы бросаем камни в турецкое дерево, сбивая отдельные листья, между тем как они топором рубят ствол армянский. И после этого заявляем, что турок погибнет, а армянин выживет... К сожалению, правда то, что народы вымирают. Вчера это были другие, сегодня — наша очередь. Мы вымираем не потому, что нас мало, а потому, что не постигли науки выживать. И это на нашей совести, наша, а не чья-либо, вина.

Турки — нация или нет? Нужно до идиотизма быть ослепленным ненавистью и местью, чтобы не признать, что все время своего существования турки имели тот же национальный облик, что и теперь. И назло всем нашим мечтам и статистическим выкладкам, потере огромных территорий турки только теперь стали нацией. Мы должны принять, что и без ремесленников, торговцев, земледельцев, всего богатства Османской империи турки, варящиеся сегодня в собственном соку, бросающие Константинополь и удовлетворяющиеся Анкарой, сегодня более чем когда-либо являются нацией. Каким образом?

Мы, все армяне, знаем — каким! В первую очередь и более всего убивая, вырезая, затем — ассимилируя национальные меньшинства. Вчера еще они пробовали растворить в себе, отуречить, сделать турками по языку и психологии. Добились немногого, потому что кусок был слишком велик и желудок их еще не привык переваривать такое. Но и отрицать — значит, не видеть вокруг ставших туркоязычными армян, немногие из которых сохранили еще армянский дух, а большинство вместе с языком потеряли и душу. И теперь турок, вооруженный знанием создания нации, раздробил уже несъедобные прежде кости и пожирает уже и мясо. И недалек уже тот день, когда мы своими глазами увидим бывших армян, уже не только говорящих, но и думающих и чувствующих по-турецки. А наши усилия?

Повторим еще раз: мы подобны детям, бросающим камешки в чужое дерево, когда рубят их собственное. Насколько тщетны и смешны их усилия! Наконец, если наши старания преследуют политические, национальные цели, чего они стоят, когда оторванные от своих корней армяне вместо турецкого переходят на английский, французский или немецкий, не говорят и не чувствуют себя армянами. Стоит ли стараться ради того, чтобы человек не перешел на турецкий, но и не говорил по-армянски? Месть ради самой мести уже ценна для нас. Но мы даже не можем потерю языка компенсировать этим святым чувством. Не видно, что франкоговорящий или англоговорящий армянин чем-то хуже или лучше туркоязычного. Не думаем, что кто-то возьмется вернуть к армянскому языку армянина спустя 10 лет жизни во Франции. И мы уже примирились с этим. Инстинктивно чувствуем, что сопротивление бесполезно.

Большую часть своего бюджета турки выделяют на внутренние дела, т.е. на создание нации, что означает могилу для всех других. Армяне потратят свой мизер на что угодно, но не выроют простого окопа для самозащиты. Могли ли мы, турецкие армяне, еще вчера, пусть и не имея государства, стать нацией, опираясь на наши силы, на нашу землю и камни? Да, и тысячу раз — да! Можем ли мы стремиться к этому даже и сегодня? Да, но только пока живо поколение, пережившее кровь и резню, еще сохраняющее силу своей земли и камня. Вот то, что мы не поняли, не понимаем и, самое страшное, не хотим понимать. К счастью, есть еще горсть армян, живущих на живительной земле и черпающей от нее свои силы.

И абсолютно все равно, какого цвета та земля, что зовется сегодня Арменией; достаточно того, что на ней живут армяне. Язык искажен, нравы изуродованы, цвет — чужой... и тем не менее это единственное место, где даже армянин-преступник представляет политическую ценность. Разве можно отрицать, что даже турок — преступник, амбал является гражданином своей страны и представляет большую политическую ценность, чем мыкающийся по чужбине талантливый армянин. Именно поэтому только эту часть нашего народа можно считать нацией. И что же мы видим там? То же самое! Какие речи о братстве, какая трепетная дружба, турецко-армянское амшерийство!.. Да, так прекращаются месть и кровопролитие. Турок — брат армянину!... Нужно быть немного дипломатом, нужно даже не показывать виду, притворяться другом, обманывать турка. Первые — извращенные умы. Вторые — политики. И главное — верят, верят самим себе, что умнее, хитрее, изобретательнее, дипломатичнее, политичнее турок, что могут его обмануть. И в этом тоже виноваты другие?

Не отрицая вовсе ни вины чужой, ни их ответственности за нашу трагедию, дважды, трижды повторяем: чем больше мы будем связывать свои надежды с чужими дядями, кто бы они ни были, тем меньше мы имеем права говорить об ответственности, и наоборот. В понимании этого крайне важного принципа турки оказались намного умнее нас, армян. В применении этого принципа — одна из главных причин их победы, а нашего — поражения. Потому что этот принцип, независимо от всего, не только сделал турка представляющим ценность в глазах внешнего мира, но и сделал возможным рождение в его утробе Мустафы Кемаля. Возможно ли когда-нибудь сравнить пусть даже самую большую трагедию турок с самой малой нашей трагедией? И тем не менее то, что они сумели породить Мустафу Кемаля, создавшего турецкую нацию, факт. Мы здесь вовсе не сомневаемся в живительной плодотворности лона армянского народа потому, что это сомнение означало бы не только отрицание животворящей и очищающей силы страданий, но и отрицание жизни наших героев, которые сделали бы честь любому народу.

Андраник никогда не был героем менее, чем Кемаль. И однако, когда из одного сделали квазисвятого, другого мы, армяне, не смогли оценить даже в десятую долю его заслуг. Почтение, выказанное к его гробу, заслуженно соответствовало его величию, но мы не заметили, что оно доказывало еще и преступную отсталость армянина. Андраник не умер; это мы убили его. Это говорил нам гроб с его прахом, но наше желание создать нацию было настолько слепо и глухо, что мы не увидели и не услышали его. Скажем больше: Андраник сам, в свою очередь, как армянин, не понял, что он будет убит, в тот день, когда расстрелял своего солдата за уничтожение турок, в то время как кемалисты украшали наградами груди своих солдат, вырезавших армянских женщин и детей. Расплата за нарушение закона неотвратима. И в своем постижении этого армянин отстает от турка так же, как Андраник от Кемаля.

Сколь бы велики ни были ответственность и происки чужих, сколь бы ни было плодотворно армянское лоно, мы должны были проиграть и проиграли, потому что не поняли этого закона. Мы боялись, что другие — чужие — назовут нас зверями. Турок не побоялся этого определения, цену которому знает хорошо. Мы молились, неизменно повторяя: “Поднявший меч от меча и погибнет”. Турок приветствовал своего Аллаха обнаженным мечом, с которого стекала армянская кровь. Продолжайте дальше... Все это — выражение нашего восприятия или непонимания ЗАКОНА. Что мы делаем сегодня, хоть теперь мы поняли этот закон? Повторяем то, что вчера стало причиной нашего поражения. В вечной своей надежде на чужого дядю мы лишь плачем, когда оказывается, что он не хочет, забыв свои боль и выгоду, страдать с нами, печалясь о нашей боли и выгоде.

Да, у них много вины перед нами. Да, они, независимо от наших сил и возможностей, связаны с нами тысячью связей. Но чужак всегда чужак, он не армянин. Он реально смотрит на вещи и готов платить за них ровно столько, сколько они стоят. Нечего удивляться и обижаться на то, что они отдали туркам Лозанну и отдают Женеву, а нам — грош. Да, мы сейчас стоим столького и потому должны признать хотя бы сегодня, что, независимо от всех внешних спекуляций, мы как товар на политическом рынке не смогли назначить себе настоящую цену.

Понимание этого вовсе не отрицает расчетов сильных мира сего, но всего лишь прямая и немного грубая демонстрация нашей собственной ценности, назначенной нам себе самими цены. Сколько всего мы могли сделать, но не сделали, даже чтобы оценить себя в глазах сильных мира сообразно нашим страданиям. Кто удержал нас за руку, не дав покарать убийц? Кто ослабил наш дух, не дав отомстить за нашу пролитую кровь? Лгут все те, кто указывает на внешние причины. Обманщики все те, кто кивает на других. МЫ, МЫ и только МЫ отрезали себе руки, унизили наш дух и стали всего лишь посредниками по продаже армянской крови и ходим сейчас по дворам, испуская вопли и прося милости как милостыни.

Мы стали нищими побирушками-беженцами во всех странах света. Это наша цена. И большей нам не дадут, сколько бы мы ни плакались. Мы плачем, что за наши кости, рассеянные в песках пустыни, дают не больше, чем стоит этот песок. Мы обижаемся, что змея, ползущая в этой пустыне, стоит в их глазах дороже, что за зверя дают хотя бы цену его шкуры. Платят продавцу, но не нищему с заплаканными глазами, смотрящему на этот торг. Чем мы отличаемся сегодня от этого нищего? Были бы мы сегодня обитателями этого кладбища, хоть и одичавшими и озверевшими, с нами бы и считались, нам бы предлагали цену. Или мы не могли быть? Могли, но не захотели, потому что не постигли жестокого закона: чтобы были мы, не должно было быть турок. Не постигаем и сегодня. И все ждем, что другие, чужие оценят нас дороже, чем мы сами себя ценим. И утешаем себя тем только, что в один прекрасный день турки окажутся в нашем положении. Да, в тот день, когда турок опустится до нашего уровня, за него дадут столько же. Конечно же, это для нас надежда. Но надежда еще вовсе не спасение. Самое важное то, что мы делаем для осуществления этой надежды и имеем ли мы право ждать, пока чужие сделают это для нас?

Турок очень хорошо знает правила этой торговли и дорого просит за себя. Каждый раз при первых проявлениях кризиса, ослаблении своих позиций или неудачах он выносит на продажу алмаз из короны, кувшин золота или скважину с нефтью. И мы знаем, что продаст он это с большим барышом для себя. А мы опять в роли нищего со своими слезными просьбами, потому что не смогли отрубить руку купца на глазах всего мира и сжечь проданную скважину с нефтью. Справедливо, что покупателей много, как много и скважин. Но даже единственное действие имеет ценность, является знаком понимания закона, и это понимание мы должны были углублять, что обязательно найдется покупатель — если есть продавец; нужно, значит, чтобы не существовало продавца. Продавец, турок, однако, к сожалению, существует. Он есть, потому что мы этого допустили. То, что были обязаны сделать мы, мы оставили делать чужим, тем и удовлетворились. Так мы поступили вчера, так поступаем сегодня. Потерпели поражение вчера, должны будем потерпеть поражение завтра. Потому что мы столького стоим.

Подготовила Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН