***

 ****
Приедешь в зиму: улицы-шаманки,
И снега ряженка, и Спаса курага,
И замок, ряженный в зипун по-атамански –
Все, что не сбудется отныне никогда.

Беседка Росси – тот же выцветший горчичник.
Двадцатый век прошел теперь как грипп.
Он был велик, и жалок, и возвышен.
Мы вместе многое тогда еще могли.

С тех пор мне лирикой так больно проникаться.
Иль, может, лирика все то, чем я живу?
Я покупаю булку за шестнадцать
Копеек ровно, след свой правлю на снегу,

Иду, кривясь, как в обрывающемся фильме,
И улицы глотаю, как погост.
И это значит: Боже, помоги мне.
Как умещусь я в свой же детский рост?

Не знаю я, зачем нужны потери,
Зачем душа распознавать должна
Весь этот мир, который так растерян,
Что нам для жизни послужил сполна?



 ****
Ангельщина бурана,
К небу встающая гладь!
Ты во мне древним обрядом
Стала теперь проступать.

Сани торопятся прямо.
Сердце торопит: «Назад!»
Свет называется: "мама!".
Страхом мне сыплет в глаза.

Скрип, перехлесты, просветы.
Голод, разруха, судьба.
В хлесте и в рокоте ветра.
В пальцах, в ресницах, в губах!

Дыбы, расстрелы, расправы -
В спину, в затылок и в лоб.
Свары, облавы, оравы -
Мимо - как град, как горох!

Только не просто, не просто
Снег или слякоть в лицо.
Это ведь братья и сестры
Наши и наших отцов.

Все они в спекшейся крови.
Не оставляет буран
Нам ничего, кроме горя
Спекшегося нутра.

Ангельщина бурана
Небо трясет позади.
Что-то в душе оборвалось.
Что-то проснулось в крови.

 ****
Прошлась буреломом во мне
Тишь проселка.
Опять на бессмертной губе
Прозрачные мерзнут иголки.

О чем эта страшная грусть?
Уедешь к лесистому шелку
И там пропадешь как-нибудь,
Как в воздухе елка-иголка.

 ****
И воздух пропах малиною.
Малиной весь мир пропах.
И автор живет с головою повинною,
За все, что сказать не сумел впопыхах.

 ****
Счищать со лба извилистую ряску
Решеток вымокших и знать, что в две весны
У нас, пожалуй, вырастет архангел.
Все на дрожжах михайловских густых.