Вестерн

Вестерн. Шайка плохих парней. Много пыли,
большинству мужиков изрядно за сорок.
Хорошие парни кого-то недострелили,
на съемках использован бездымный порох.
В кадре вокзал, паровоз выпускает пар,
предки дантистов, газетчиков, адвокатов
спешат выгодно сбыть залежалый товар
представителям населения западных Штатов.
Сигары. Мужество, разгул пиротехники,
Линкольн прячет отсутствие подбородка
в бороду. Слышится наглый смех Ники –
француженки, ее вызывающая походка,
голос воздействуют на местный бомонд.
Третий дубль она поправляет волосы,
ни тени сомнения – естественно, блонд.
Много патронов, повсюду звезды и полосы.
Надежно, и разумеется, навсегда.
Братва стреляет, не целясь, и попадает.
Лет через ... здесь будут новые города,
ну а пока тут галопом несется гнедая.
Индейцы жуют промокший маис,
посменно, сутками не вылезая из грязи.
Главный герой отстреливает как крыс
злодеев. Ники снимает блузку в экстазе,
обнажив целомудренно грудь до сосков,
гул восхищения где-нибудь в Аризоне.
Несколько кинематографических мазков,
ставших штампами, уйдя от погони,
«хорошие» наполняют фляги водою ручья,
крупным планом – живодерские шпоры.
Бен морщится: рваная рана плеча.
«кольт» у бедра, за спиной неизвестные горы.
После десятка минут понятно: главный подонок
судья. Плохие парни – его кровавая банда.
Главарь, скаля рот (искры платиновых коронок),
цитирует отцов-основателей и Иммануила Канта,
прежде, чем продырявить жертву насквозь.
Душа-человек. Хочется быть таким, как он,
вбивать пулями в столб трехдюймовый гвоздь,
раз в полгода по делам посещать Вашингтон.
Бен узнает о судье от спившегося старика,
благородно слоняюшегося по городу.
Пока Бен не в форме – побаливает рука,
но сил достаточно, чтобы расквасить морду.
«Плохой»: «адамс» в ладони, лицо закрыто платком,
подъезжает к судье: «Босс, пора поделить добычу,
ребята волнуются». Бен, пробираясь ползком
за камнями, видит развязку, восходящую к Линчу.
Судья спокоен, усмехаясь тонкогубым ртом,
медленно произносит: «Ублюдки, кем вы были вчера...»
нож в горле «плохого». «Жил и умер скотом».
Ржание лошади. Смерть. Полуденная жара.
Бездарно, нелепо поставленный мордобой,
отдающий вкусом плохого виски.
«Послушай, Бен, (пауза) я недоволен тобой», –
говорит шериф, просматривая списки,
прибывших в город за последние две недели.
Судья играет хромированным револьвером
тридцать восьмого калибра, лежа в постели
с Ники, забывшей горного инженера
ради карьеры с представителем власти.
Судья бормочет: «Боже, Боже, Николь»
и срывает с нее панталоны в порыве страсти.
Ники думает: «В дикой стране судья – это король».
Выбивая дверь, вбегает Бен, (в русском прокате
кричит: «Ах ты, сука!»). Судья успевает нажать
на спуск. Выстрелы, щепки из спинки кровати
летят, как положено щепкам, в стороны. «...Твою мать», –
голосом переводчика восклицает Бен
(дырка во лбу судьи, кровь на подушке),
поднимая трясущуюся Ники с колен,
плеснув в заплаканное лицо из кружки,
чем-то похожим по запаху на мадеру.
Слышны шаги и выкрики в коридоре.
Это люди шерифа. Бен, утративший веру
в баб, закон, выпрыгивает в окно. Свое горе
он пронесет на коне в сторону Мексики.
В общем, удачно прожитых полтора часа,
если лежишь на диване и ешь персики.
А на улице ночь, и видимо, будет гроза.
 
 Июнь 2002