и тишина...

Полдень. Минус тридцать по Цельсию.
Мороз прищёлкивает деревьями.
Лента траурной процессии
вьётся в пространстве и времени.

Врата погоста всосали медленно
толпу, да решёткой скалятся
над музыкантами: играть-то велено,
а ёжатся, сердешные, дыша на пальцы.

Умелый спич о дороге пройденной,
недоуменное прощание:
покойный просил зарыть на родине,
не на совещании — в завещании ...

Зимней палитры нищий двуцвет
бесстрастно-карандашно
штрихует финиш суеты сует
без полутонов, резко, страшно.

А парню и спросить-то не с кого
за чёрно-белую эту жизнь — 
ему, что в позе Александра Невского
стоит, на заступ опершись — 

не зная позёрства и актёрского флёра,
сквозь чужие равнодушие и боль
размашисто и без суфлёра
играет привычную главную роль.

Гвозди в кармане теряют смысл:
защёлками клацнул, как засов в сенях заложил.
Роскошный гроб цену действу повысил.
Шальная мысль:
"Чтоб я так жил..."

Секунды комьями отстучали,
отпрянули родственники, отошли,
стуча перчатками, словно стряхивая печали,
и тяжесть жизни, и пух земли.

В сотню взмахов отточенным титаном
парень закрыл последний земной приют,
не удостаивая ни курганом,
ни даже холмиком, который охлопают-прибьют.

Чёрный мрамор улёгся барственно,
придавливая, запечатывая
то ль родовитого, то ль начальственного,
то ль знаменитого, то ль вороватого.

Но более нет в жизни постоянного,
чем у черты последней, запредельной
встретить грешного иль покаянного
и уложить без колыбельной...

Суют извечные "поллитра".
Что ж, валюта неразменная, исконная...
Всё та же чахлая палитра,
а над страной ещё и беззаконная...

Пузырь хоронит в телогрейкину подмышку:
в райцентре у выпивохи-продавца
сменяет "горькую" на книжку
для сына, конопатого мальца...

Подслеповатые во тьме квартиры-камеры,
сонмы ангелов и блRдей...
А человек всё так же споро рубит мраморы
и тянет проволоку для гвоздей.
 
 4.11.2007