Глава xxvi

О том, как возник и что являл из себя Город Поэтов


Что ж, оставим пока пешеходов потеть,
Как рагу испекаяся в латах,
Мы ж свободною мыслью вперёд полететь
Не смутимся, ведь мысли крылаты.
Как приятно в такую жару ощутить
Трепыхание встречного ветра!
Но нам надобно всё же вращаться пустить
Колесо стихотворного метра,
Ибо цель уж близка, и видна уж совсем,
А любой человек знать обязан,
Что Валкения - город поэтов, и всем
Непоэтам в неё путь заказан.
И хоть нету у мыслей голов, кои с плеч
Нам могли бы отсечь вкупе с вами,
Даже духи должны слог в стихи свой облечь,
Трепеща пред Тремя божествами.
Стихотворцам одним предоставлен здесь кров
По веленью Трёх Бого-Поэтов.
Чтить закон их, хоть он и отменно суров,
Мы должны, опасаясь вендетты.

Первый в Тройке - хоть все в ней по силе равны,
Но мы следуем здесь алфавиту -
Некролюб, мясофил, почитатель войны -
ГОРОКОБ, карлобор-инквизитор.
Третья города часть, населения треть
И третина центрального храма,
Уважая диктат, в прошлом, ныне и впредь
Поклоняется doom’у упрямо.
Территория эта названье Пупырь
Горделиво и сумрачно носит.
Склепы, башни и замки растут ввысь и вширь
Средь угрюмых обугленных сосен.
И поэты, отдавшие душу войне,
А перо - воспеванью страданий,
Ждут от Дворника, коего нету главней,
У бойниц огневых приказаний.

Треть вторая к востоку оттуда лежит,
Не готовясь с соседями к бою,
Самодельная Пустошь - блистательный скит,
Одарённый счастливой судьбою.
Сластолюбец-отшельник, утешище дам,
Царь, что выстрадал дело Онана,
Бог второй - И. ван ОФФ, сей аскет-полигам,
Идол порно- и эротоманов
Повергает в экстаз всех, кто ленью разбит,
Не ползёт из соломенных хижин,
Чьё сообщество тайною страстью кипит,
Где Амуром никто не обижен.

И сверкает последняя часть, что брильянт,
Светом строек дворцов-небоскрёбов.
КОНОВАЛ, несравненный бумаги талант -
Третий Бог и Поэт высшей пробы -
Вдохновил своих слуг и послушных жрецов
Наслаждаться простором и светом:
Скипиандров и Струд держат пост мудрецов,
Дед Пердун управляет Советом.
Так и высится Струдель среди площадей,
Фонарей, электрических станций.
И бумагомараки не ведают дней
В вихре радостных жизненных танцев.

Валкенийцы готовы любому приют
Предоставить, лишь будь ты поэтом.
Им неважно, каков кровожад-чудоюд
Иль Химера ты будешь при этом.

Древний город хранит память прошлых веков,
Смертоносных сражений и схваток,
Когда солнце боялось руин и песков,
Скрывших весь человечий остаток.
Когда крылья железные, гордо сверкав,
Страхом корчили бледные лица,
И поднялась Валкения под облака -
Лорда Дреда оплот и столица.
И машины к победе желанной пришли,
Подавив бунтаря-капитана.
Дерзновенные роботы знать не могли,
Что придёт новый враг из тумана.
Но пришлось биодредам повергнуться ниц,
Наклонивши железные выи,
Когда встали стеной у столичных границ
Стихоплётов ряды боевые.
И поэты вошли в титанический град,
Покрошив супостата строфами,
Лорда Дреда в Гульбарий отдав напрокат
И андроидов сделав рабами.
Ни откуда взялось, ни куда оно шло,
Рифмописцев могучее племя,
Неизвестно, но как неизбежное зло,
Было принято землями всеми.

Три вождя - Коновал, Горокоб, И. ван Офф -
Поделили страну меж собою,
И поэзии орды без шляп и штанов
Предались кутежу и разбою.
Лишь конунг Коновал треть свою оградил
От нашествия алчущих сотен,
Шпилей, башен, дворцов красоту пощадил,
Не сожгя ни скульптур, ни полотен.
Горокоб обобрал до последней дыры
Биодредов пленённых жилища,
Их сокровища запер в подвалах сырых,
Ввергнув в тюрьмы андроидов нищих.
А воитель ван Офф третью долю пустил
Рати тучной своей на кормёжку,
И они даже улиц железный настил
Сожрали, не оставив ни крошки.

Так возникли три части столицы страны,
Полонённой рифмованным словом.
Нрав их жителей лучше прочнейшей стены
Разграничивал город сей новый.

Из угрюмых бетонных фортов Горокоб
Враз оформил Пупырь мрачноликий,
Где стонал раб стальной в тяжких кольцах оков,
Не открыв в пытках тайны великой -
Где пленённый Лорд Дред содержал бунтаря,
Капитана по имени Павер?
Крик мучений, скрежещущим свёрлам вторя,
Заблудился в подвалах и замер.

И-ван-оффцы, отъевшись, взглянули кругом,
Осознав, что замкнувшись на пище,
Съели поедом всякий порядочный дом
И остались - увы! - без жилища.
Но к пустыне отшельнику не привыкать -
Подчиняясь аскезы закону,
Подтыкает он рясу, и к вечеру - глядь! -
Сотни хижин сверкают соломой.
Ну а кто переел иль особо ленив,
Не мудря, полезает в пещеру,
Где от искуса день свой мольбой уклонив,
Ночью тайно приводит гетеру.
Так из ложных трудов и обильных хлебов
Самодельная Пустошь рождалась.
Хоть и здесь дреды служат подобьем рабов,
На аскета горбить легче малость.

Коновал сохранил циклопический стиль
В своём Струделе светом залитом.
Пленных он не отправил по злобе в утиль,
Но отдал в услуженье пиитам,
Хоть добры коновальцы, широк их карман,
Беззаботны в хозяйстве и прочем,
Столь возвышен язык их хозяйских команд,
Что пойди разбери, кто что хочет.

Постепенно приелся размеренный быт
Повелителям сонмищ поэтов,
И решили Божественной Троицей быть,
Бремя власти взвалив на Советы.
Переделке подвергнув, центральный дворец
Превратили в подобие храма.
На алтарь его каждый Валкеньи жилец
В жертву нёс кучи всякого хлама.
И для этих сокровищ под храмом царей
Вырыт был лабиринт безысходный,
А в отверстье, устроенное в алтаре,
Храмовые спускали доходы.
В преисподнюю ту был низвергнут тремя
Ослеплённый калёным железом
Боргес-кладохранитель. Ключами гремя,
Он покоился в кресле облезлом
Иль ходил, бормоча заклинанья-стихи,
Лабиринта кривыми ходами,
Призывая к отмщенью безумства стихий,
Когда вниз ему пищу кидали.

Так и жили три Бога, скрывая лицо,
Сибаритствуя в тлене и гнили,
Каждый лично общался с одним лишь жрецом,
Но потом и его упразднили.
И исчезли как боги - один за другим,
Не оставив и пыльного следа,
А народ проявление божьей руки
В том узрел, о пропаже проведав.

И бытует Валкенья, не зная стыда,
Охраняя сложившийся строй,
Мы ж вернёмся к воротам, поскольку туда
Направляется книги герой.