Часть1. слово обречённому. ещё не цикл

 1
 
 Летящая стрела забудет лук
 И руку, что сжимала оперенье.
 Стрел выпущены тысячи, мой друг, --
 Оставим сантименты и сомненья.
 От нас лишь направленье в той стреле
 Да выбор цели.
 И -- сожаленье через много лет:
 "Мы так хотели..."
 
 
 
 2
 
 Поговорим. Всё, чем в мире владею -- слова.
 Что ж, тем приятнее ими играть и делиться.
 Лица и губы, которые я целовал,
 Стали словами -- и с прочими это случится.
 Мы не беседуем -- мы лишь жонглируем тем,
 Что называется жизнями, верой, мирами.
 В этой Вселенной обилие мыслей и тем,
 Тем и ценна она (но только - чур! - между
 нами!)
 Что-то случилось с тех пор, как я понял
 секрет
 Связи, влекущей и нижущей слово к другому.
 Будь то наука иль магия -- выбора нет:
 Мне не вернуться к безмолвному миру.
 Мой голос,
 Как и мой слух, просит жертвы,
 он требует слов --
 Поговори же со мной, я измучен,
 я жажду.
 Весь этот мир, до кусочка, до самых основ,
 Реализуется в слове. Лишь в слове.
 Но в каждом.
 
 
 
 3
 
 Чужая жизнь -- вечерних окон свет.
 Там обо мне и мысли нет. В пространстве
 Они прожогами от сигарет
 Зияют и, похоже, есть ответ
 В их танце.
 
 И я из бездны улицы ночной,
 Чужой, кричу о том, что мир не познан...
 Но все они сияют глухотой,
 Мельчают, переходят с высото-
 ю в звёзды.
 
 Непонятый, с обидой на челе,
 Куда идёшь ты, Странник-по-Земле?
 Что ищешь?
 
 Вдоль тёмных улиц тянется твой век,
 И спишь ты чутко, не смыкая век,
 Как нищий...
 
 
 
 4
 
 Песня одна о себе и тебе,
 Мне и не надо другой.
 Каждому призраку свой скарабей,
 Каждому волку свой вой.
 Войны иллюзий в моей голове
 Молятся на палача.
 Я пропою эту песню. Поверь,
 Слишком уж больно молчать.
 
 
 
 
 5
 
 Смерть -- конец одиночеству,
 Искупление прошлого.
 Лишний повод для почестей.
 Разрешение сложного.
 
 Расставанье без жалости.
 Глухота и безмолвие.
 Окончанье усталости.
 Расслабление полное.
 
 Знак родства человечества
 И природы изменчивой.
 Плюс желание вечности.
 Повод быть незамеченным.
 
 Или наоборот... Но я
 В ней люблю не речёное.
 Смерть -- начало свободное
 И -- моя наречённая.
 
 
 
 6
 
 Пробуждение. В этом доме
 Солнце редкий и призрачный гость.
 Но не мучат ни скука, ни злость,..
 Нет похмелья и тело не ломит.
 Ритуальный обзор потолка.
 "Потягушки, сынок, потягуш-ки!.."
 Ощути: на соседней подушке
 Отзывается чья-то рука.
 Время тянется. Ты свободен
 От желаний и мыслей. Итак,
 Ты садишься... и делаешь шаг --
 И встаёшь. И ступаешь в сегодня.
 Душ. Бритьё. Созерцанье себя
 В запотелое зеркало. "Годен".
 Кофе. Радио -- хаос мелодий.
 Завтрак. Курево. Окна в Арбат.
 Вот и всё. Прости, что печально.
 Ты ведь вряд ли чувствуешь так.
 Утро -- ежедневный пустяк
 Изначально...
 Ты течёшь сквозь дни в неизвестность.
 Будет день, и вечер, и дальше.
 Может, так становятся старше,
 Сверстник...
 
 
 
 7
 
 На белом свете тысячи людей
 (Шесть миллиардов, если по науке).
 Почувствуй, осознай, похолодей:
 Они к тебе протягивают руки.
 Их много -- разных. Каждого судьба
 С твоей несхожа (старая легенда!).
 Меж тем их всех роднит одна мольба --
 Желанье быть услышанными кем-то.
 Не с просьбами о помощи влезать
 В чужую жизнь, не требовать трибуны --
 А отразиться в чьих-нибудь глазах,
 Лишь отразиться в чьих-нибудь глазах...
 И тех, с кем разделяет океан,
 Ты повстречать и выслушать бессилен,
 Всех языков не выучишь, всех стран
 Не посетишь -- но тех, что рядом были,
 Ничто не отделяло от тебя.
 Но -- умолкаю ("Не суди...") -- и слышу,
 Как нежно ворковалось голубям
 В моём далёком детстве -- там, под крышей...
 
 
 
 8
 
 Не будет писем из Бангкока
 И рукописей в тайниках.
 Ну, что ж, обыденность жестока,
 И все мы у неё в руках.
 Не быть явлению героя;
 И ни вчера, ни завтра нет,
 А труп Офелии прикроет
 Хрустящий пластиком пакет.
 Что ж... Свёртываясь, как пространство,
 В воронку собственной души,
 Скачусь я к ширеву ли, к пьянству --
 Меня всё это не страшит, --
 Но незнакомый мне в Бангкоке,
 Похожий чем-то на меня
 Живёт вот так же, служит в доке,
 Не прочь поеться и принять, --
 Как будто после амнезии
 Он видит мир -- и сознаёт:
 Не будет писем из России,
 Офелия не оживёт.
 И слёзы заслоняют город.
 Идёт (печаль его светла...),
 Не замечая светофора
 И "Лексуса" из-за угла.
 
 
 
 9
 
 Рождённый на заре,
 Чей голос тих и ясен,
 Поёт своей любви
 Багровый гимн разлук.
 Услышать и прозреть.
 Но гулок сердца стук,
 Не слышно слов -- лишь голос, что прекрасен.
 
 
 
 10
 Путешествие
 
 Лекарство: в спальный вагон -- и в путь.
 А может -- в омут. Иль пулю в грудь.
 Ведь даже смерть -- перемена мест,
 К тому же -- точно не надоест.
 
 Мой выбор -- бегство от снов и дум.
 И даже песня -- обычный глум.
 На глум не принято возражать --
 Никто не отговорит бежать.
 
 Но как, когда моё бегство зло
 вдруг в путешествие перешло?
 И как, когда в той ухмылке зла
 Жестоко мудрость меня нашла?
 
 И как (слепец!) я не мог понять,
 Что это счастье нашло меня!
 
 
 
 11
 Стихи
 
 На ступеньках театра, под тремя
 Лимонами фонарей,
 С наступающей ночью слиться стремясь,
 Трое мечтали о ней.
 В пыльном алом бархате кресел -- там,
 Куда лишних билетов нет, --
 Счастливый четвёртый смотрел -- не спектакль,
 И -- не на неё, о нет!
 Счастливый четвёртый смотрел в себя --
 И в нём был де Бержерак!
 Она -- на него смотрела любя,
 А он на неё -- никак.
 А трое влюблённых, которым она
 Дарила его стихи, --
 Друг от друга кутались в сумрак на
 Ступенях, досадны, тихи, --
 Словно вечная пьеса со сцены вон
 Сошла -- и вторгнулась в жизнь.
 Четыре сердца любили его,
 А он был обычный шиз.
 Четыре сердца любили его,
 А он, ****ь, и в ус не дул!
 Но с балкона поглядывал вниз, на твой
 Затылок в десятом ряду.
 А ты (достойный судьбы изгиб!)
 Ей взгляды шлёшь через зал...
 Тебе свои она слала стихи,
 Но этого он не знал...
 
 
 
 12
 Ни страны, ни погоста...
 
 Почтамт. Библиотека. Церковь.
 Жилая улочка. Мосток.
 Кто этот город исковеркать
 До чужеимчивости мог?
 
 Идёшь, сквозь ужас шепчешь снова:
 "Мне эта родина не мать..."
 Куда же ты, апостол слова,
 Теперь вернёшься умирать?
 
 
 
 13
 Балет
 
 Поговорим о балете. В закатную даль
 Дверь распахни -- и в проёме запляшут пылинки.
 Вечер -- в adagio, и напоён, как хрусталь,
 Звоном услышанной раз патефонной пластинки.
 
 Так ты поймёшь, что червоное золото -- пыль.
 (Танец, случается, красноречивее слова).
 И прогудевший за дачами автомобиль,
 Растормошив, даст понять, как ты был очарован.
 
 Лёгкое крошево музыки, как конфетти,
 Вдруг по прошествии праздника там или этам
 Будет встречаться тебе -- и (за правду прости)
 Ты непременно в минуту забудешь об этом.
 
 Только банальная серая пыль по углам.
 (Музыка). Смутное воспоминанье о лете.
 В поте лица твоего заработанный хлам.
 Это не страшно, что мы говорим о балете?
 
 Знаешь, сейчас оттолкнусь от земли, полечу.
 Я ведь вернусь всё едино: пыль к пыли,
 прах к праху.
 Дай, я станцую закатное пенье пичуг --
 Ветер, и вечер, и вечность наполнят рубаху.
 
 Если ты что-то не понял, мой друг -- не беда.
 Здесь объяснять бесполезно, да я и не буду.
 Дверь распахни на закате в топлёную даль.
 Но (вот секрет:) с обязательной жаждою чуда.
 
 
 
 14
 
 Нет искренности в шёпоте листвы.
 Она трепещет, что-то обещая --
 Но лишь затем, что так она продлить
 Пытается свой беспокойный век.
 Но -- в мире осень. Голы и кривы
 Деревья. От стыда красна, немая,
 Лежит листва-обманщица. Пошли
 Пошаркаем ногами по листве!
 Осенняя прогулка. Дремлет лес.
 Там, меж деревьев, влажно и просторно.
 Ты видишь далеко насквозь, и я,
 Пуская пар, вдыхаю тишину.
 И искренно молчание небес.
 Но мне в ветвях мерещатся упорно
 Слова листвы, что по весне сиять
 В тебе любви ко мне... Я жду весну...
 
 
 
 15
 Спряжение
 
 Ты умрёшь, и я умру.
 Лучше -- рано поутру,
 Чтоб, когда я умирал,
 Для кого-то день настал.
 
 Он умрёт, и ты умрёшь.
 Оба вы, признаться, ложь.
 В довершение всех бед --
 Я поплачу о тебе.
 
 Я умру, и он умрёт.
 Тики-так. Прервётся род --
 Словно кончится рассказ.
 Кто-то -- вспомнит ли о нас?
 
 Я, ты, он -- мы все умрём.
 Кто сейчас, а кто потом.
 И уже не нам спрягать
 В школе слово "Умирать".
 
 Я умру -- какой пустяк!
 Крестик -- это просто знак.
 Так... рисунок на песке.
 Смысл его: "Теперь ни с кем".
 
 Он умрёт. Щелчок -- и нет,
 Словно выключили свет.
 Смерть, мой друг, страшна тому,
 Кто не знает, что к чему.
 
 Ты умрёшь. И я умру.
 Помнишь листья на ветру?
 Малый им отпущен срок.
 Как и нам с тобой, дружок.
 
 Трудно свыкнуться... И всё ж
 Полюби, что ты умрёшь.
 Если бы я только мог
 Научить тебя, дружок...
 
 
 
 16
 
 Нет смерти, нет тебя и нет меня.
 Как это трудно всё-таки принять!
 Не быть -- чудесно, равно как и быть.
 А чудо мы не в силах объяснить.
 
 
 
 17
 Реальность
 
 Сыч нарисованный на нарисованной ветке
 Ждёт, чтоб ты взял карандаш. Нарисуй ему мышь.
 В плоском графическом локусе боги так редки,..
 Так что сгодишься и ты. Угостишь -- угодишь.
 
 И, может быть, он попросит Того, Кто трёхмерным
 Нарисовал тебя, дать тебе то, чего ждёшь.
 Пусть это будет (как мышь твоя) просто химера --
 Но ведь от века на ложь покупается ложь.
 
 Смотрит с рисунка глазами огнистыми птица.
 Кем ты рисован, художник? И есть ли конец
 Ряду друг друга творящих Творцов-живописцев?
 Есть ли Последний -- Реальный -- Правдивый Творец?
 
 Может быть, есть -- хоть вдали, на неведомых звёздах,
 Там, куда ты, загрустив, вопрошая глядишь, --
 Сыч настоящий, по образу коего создан,
 И на обед у него -- настоящая мышь.
 
 
 
 18
 
 Родник моих ошибок,
 Похоже, не иссяк.
 И было б мне паршиво,
 Когда б не был дурак.
 А так -- легко и просто:
 Что спросишь с дурака?
 И я листаю воздух,
 Витая в облаках.
 
 Ношу я воду в сите
 И в ступе толоку.
 Про что вы ни спросите --
 Кричу "ку-ка-ре-ку".
 Хожу зимой раздетым,
 Мечу свой бисер в пыль --
 И стану президентом
 Республики Де Биль.
 
 Живётся мне неплохо:
 Катаюсь на весле
 И чту царя Гороха
 За бога на Земле.
 Я друг всего живого --
 И с этой вот пяты
 Какой-то безголовый
 Назвал меня святым.
 
 Он ничего не петрит,
 Он раб словес своих,
 А ведь "святой" и "светлый" --
 Две разницы больших...
 А впрочем -- что мне это!
 (Я делом дорожу,
 А слово -- тьфу! С рассветом
 Я петухов бужу,
 
 Меняю сохлый месяц
 Тринадцать раз в году
 И осенью по лесу
 Ежей в листву кладу).
 Плевать, как называться.
 Ведь я с ним не знаком.
 Позвольте оставаться
 Мне светлым дураком!
 
 
 
 19
 
 Есть другая сторона.
 Я её не вижу.
 Но меня страшит она --
 И она всё ближе.
 Я исследую себя
 (Тело. Дух. Мышленье.)
 И меня не усыпят
 Светлые виденья.
 Исчерпаю их до дна,
 Разложу на ноты,
 А за ними ждёт она --
 Сумрачное что-то.
 Но -- белить я не стремлюсь
 Тёмные секреты.
 Я уже её люблю,
 И -- ей ясно это.
 
 
 
 20
 
 Ты прав, Нерон: как сладко убивать!
 В руках держать конец дрожащей нити --
 И обрывать, как пуповину. Брать
 Принадлежащее природе, Богу
 И матери. Украсть
 у смерти власть
 И пользоваться ей по произволу
 Фантазий, веры, прихотей, планид
 И зверя, что тобой руководит!
 Как сладок взгляд затравленный врага,
 Отныне именуемого жертвой!
 Как бьётся в жилах нависочных кровь,
 Стремясь потоком безудержным к паху
 И преклоняя разделить любовь
 Немедля, с первой встречной, с первым встречным,
 Едва казнимый враг испустит дух.
 А лучше -- сразу, здесь, сейчас и с ним же.
 Так опьяняет тонкое искусство
 Верёвки, дыбы, яда и ножа.
 О, этот храм нехватки прихожан
 От века не испытывал.. и диво ль,
 Что в нём и мой алтарь, и мой престол?
 И может быть, я сам сюда пришёл...
 
 
 
 21
 
 Когда очистит душу сердолик
 И мир воскреснет,
 Я обрету движенье и язык --
 И будут песни.
 И в разнородный круг моих друзей
 Придёт единство.
 Средь нас не будет пешек и ферзей,
 Завид и свинства.
 Не озаботит нас пустой карман
 И серость будней.
 Не будет так, чтобы -- кто боле пьян,
 Тому уютней.
 И я забуду думать о тебе,
 Гнилая рана,
 Мой чёрный я, проклятый мой репей,..
 Моя нирвана.
 И мой порог свобода и покой
 Не переступят.
 Во мне сольются я и мой другой,
 Собьются в супесь.
 И не смогу я больше никогда
 Осёдло мыслить.
 И ты не будешь значить ни черта
 Ни в снах, ни в жизни.
 
 
 
 22
 
 Тополь облетел. Окно завесив,
 Я листаю развороты детства.
 Осенью я не впускаю вести;
 Осень -- это время оглядеться.
 
 Время до тебя и время после.
 (Чувствуешь свою, дружище, важность?)
 Разобраться, кто кому ниспослан.
 В лампу бьётся залетевший бражник.
 
 Книги запылились. И чернила
 Высохли -- и новых книг не будет.
 Бабочка. Красивая. Как мило.
 Здесь. А там -- затишье. Тополь. Люди.
 
 Ты -- среди людей. А это значит,
 Я и от тебя окно завесил.
 Ты с другими -- так или иначе.
 Был бы здесь -- возможно, был бы весел.
 
 Чтенье детства -- лучшее от грусти
 Из всего, что нам дано богами.
 Только эта дверь тебя не пустит,
 Тополь загородит путь руками.
 
 Я в пределах самопогруженья.
 Осень. Быль и завтра -- просто тени...
 Не грусти и не проси прощенья:
 Это просто ритуал осенний...
 
 Завтра я вернусь тебя увидеть.
 Станет тень материей и звуком.
 Но (я не хочу тебя обидеть)
 Тополь был мне самым лучшим другом.
 
 
 
 23
 Дар
 
 Письмо из Дублина. На марке чёрный кот --
 Хорошая примета.
 Изящный почерк. Кто-то пишет, кто-то ждёт --
 Не выберусь ли летом?
 Сесть на корабль. Впервые выйти в океан...
 Хоть плавать не умею,
 Мне при рожденьи, видно, дар особый дан
 На глупые затеи.
 Куда от родины? Ведь ты же, парень, трус:
 Атлантика пугает.
 Закинь письмо за шкаф, подумай: "Остаюсь".
 Не смог. Забыл. Бывает.
 Но паспорт выправлен. И собран чемодан.
 Дом заперт. Будь что будет.
 Мне при рожденьи, видно, дар особый дан --
 Не забывать о людях.
 
 
 
 24
 Пикник
 
 Она сидела на склоне,
 Душистом солнечном склоне.
 Играла с тихой рекою,
 Купая пятки в затоне.
 Сквозь дымку белого платья
 Манила бронзовой грудью.
 Принцесса, жертва заклятья,
 Ждала его на безлюдье.
 
 Бог весть, пикник или сказка.
 Бог весть, приятель иль рыцарь.
 С ним -- веселее плескаться
 В реке, что солнцем искрится.
 Она ждала (в полушаге
 От счастья), что на дороге
 Двухцилиндровой коняги
 Раздастся радостный рокот.
 
 А день певуч был и светел.
 Стальных стрекоз эскадрильи
 То вились парами в лете,
 То хороводы водили...
 Она (Диана... Джоконда...)
 Смеясь за ними следила:
 Судьба ей тоже сегодня
 Немало счастья сулила...
 
 Он прибыл только под вечер --
 Усталый, мрачный, разбитый.
 Её не обнял за плечи.
 Былые вспомнил обиды.
 Река, казалось, померкла.
 Стрекозы сникли и скрылись.
 Осколки грёз на поверхность
 Воды листвой опустились,
 Их долго скорбно качало
 В ленивом сером затоне...
 Нет, не его ожидала
 Она на солнечном склоне!
 
 "Прости", -- он слёзы ей вытер,
 Укрыв её своей тенью.
 Её мечта и спаситель --
 Он сам нуждался в спасеньи.
 Он утешал неумело.
 Дул ветер -- резко и часто.
 Всё шло не так, как хотелось.
 Но в том и пряталось счастье.
 
 
 
 25
 Дон Кихот
 
 Я теперь выбираю быть слепым и глухим:
 Ничего не желаю знать.
 Словно в бункер подземный, скрываюсь в стихи,
 Чтоб раба из себя изгнать.
 
 Вне "Макдональдсов", выпусков новостей,
 Демонстраций, мобильных сот,
 Презентаций, курсов валют, сетей --
 Моей жизни течёт песок.
 
 Я беглец -- и, наверно, всё тот же раб.
 Но я выбрал свою тюрьму.
 Ты поймёшь едва ли, чему я рад,
 И тем более -- почему.
 
 Это тоже сраженье, но в подобной войне
 Нет героев, спасающих мир.
 Не пытайся понять; помолись обо мне,
 Так желавшем побыть с людьми...
 
 
 
 
 
 
 
 26
 
 Не скрываю: это счастье,
 Если тянет возвращаться,
 И -- отравленная радость,
 Если не к кому вернуться.
 За спиною остаются
 Километры и ограды.
 И надежды, и отрады --
 За спиною остаются.
 
 А с тобою остаётся
 Грусть на самом дне колодца.
 Ты заглядывал в колодец?
 Видел звёзды над собою?
 Зёрна звёздного прибоя
 Бог на мельнице молотит...
 Слышишь это -- и находит
 На тебя, что всё вернётся.
 
 И по картам, и по звёздам,
 В даль ли, близко ль, рано ль, поздно --
 В зябком трепете надежды
 В путь пускаешься обратный.
 Но тебе невероятно
 В прежнее вернуться прежним.
 Что же память нас так нежно
 И жестоко
 Вновь в дорогу
 Зазывает? -- Непонятно.
 
 
 
 27
 
 Старая пластинка, патефон разбитый.
 Весела лезгинка, да горька обида.
 Сердца не увидеть... Впрочем, в том ли дело?
 Можно ль так обидеть, чтобы не болело?
 Не увидеть сердца, не прижать рукою --
 Лаской, не до смерти, только до покою...
 Крутится пластинка. Музыка не греет.
 Сядем, погрустим-ка. Глядь -- завечереет,..
 В ночь, под дождь осенний сплю я, как убитый.
 Там, где сон посеял, не растут обиды.
 Рано утром, зорькой -- уберу постель я.
 От обиды горькой -- тяжело похмелье.
 Не на час, не на день -- на всю жизнь бывает.
 Если душу грабят -- долго заживает.
 Осень листопадит -- ласковая кошка.
 Если душу грабят -- значит, есть немножко.
 Может, время лечит. Я люблю лезгинку.
 Я опять под вечер заведу пластинку.
 Свет зажгу и сяду. Чай попью для вида.
 Что ж тебе за радость -- мне чинить обиду?
 
 
 
 28
 
 Я ведь останусь. Не думай, что я пропаду.
 Даже исчезнув, сломавшись, погибнув -- останусь.
 Встречусь -- в аду так в аду, а в бреду так в бреду.
 Встречусь, в глаза погляжу и уже не расстанусь.
 Перечитай меня шёпотом жёлтой листвы.
 Перекричи меня шумом дневной автострады.
 Только не словом -- от слова людского отвык.
 Только не голосом, слышишь? Отныне -- не надо.
 Я ведь останусь -- дорогою, ветром в траве,
 Камнем у грязной обочины, глупой кукушкой,
 Запахом яблок, подшивкою старых газет,
 Веткой рябины, обмолвкой, забытой игрушкой.
 Я не уйду. Не надейся, что я пропаду.
 Что же в тебе остаётся, когда бы я сгинул?
 Это проклятье моё -- заполнять пустоту,
 Как заполняют антоновкой в осень корзины.
 
 
 
 29
 
 Вода в реке синяя-синяя,
 Как сталью, ладонь режет холодом.
 Несёт она листья осинины
 И -- молодость, молодость, молодость.
 
 Глядишь ты ей вслед до излучины --
 С печалью ли, просто ль с усталостью,
 И слёзы осины измученной
 Досадною кажутся шалостью.
 
 
 
 30
 Сашина песенка
 
 Ты дышишь не мною,
 ты даже не шаг
 И не ветер, что слух мой сторожким
 Делает мглою ночною,
 как
 У окотившейся кошки.
 
 Ты дышишь другою,
 она тебе стелет
 Постель; а ещё одна -- скатерть.
 Зваться твоею женою
 делят
 Цель. А с меня -- хватит.
 
 Я тоже дышу не тобою.
 В стыль
 Ворожу на луны полукружье.
 Твоею женою?
 Нет. Ты
 Будешь моим
 мужем.
 
 
 
 31
 
 Тихая погода.
 Осень землю студит.
 Время не уходит --
 Разве только люди.
 Вот и всё, пожалуй.
 Больше не напишешь.
 Тихих слов усталых
 Даже ты не слышишь.
 
 
 
 32
 Песнь сестры Шахразады
 
 Там, откуда ты идёшь, нет моего возлюбленного.
 Там города и пустыни, что суть одно,
 там караванщики и калики,
 что тоже не столь различны.
 Там так же восходит солнце и, рассекая огнём небеса,
 багровыми их обрекает на чёрную ночь
 с трепетом обезумевших зелёных звёзд.
 Но моего возлюбленного нет там,
 и мне скучны диковинные вести
 из тех краёв, откуда ты явился.
 Мне смешны твои волшебные дары,
 ибо я гляжу на них, а думаю о нём
 и не могу забыть его, и чудеса твои
 меркнут
 перед его
 памятью.
 
 Мне чужды твои восторги теми землями,
 где не ступала его нога,
 мне досадны твои похвалы моей красоте,
 ибо лишь от него желаю я слышать их...
 Ты будешь есть от моего стола, пить из моих кубков,
 только умоляю, молчи
 о тех краях, откуда ты идёшь,
 ибо там нет моего возлюбленного...
 Только умоляю, молчи,
 молчи, не пререкай мою память,
 ибо как узнаю я его, когда он вернётся,
 если она изменит мне?..
 Как я узнаю его?
 
 
 
 
 33
 Слово обречённому
 
 Как это говорят: "Никто не умер"...
 Вот, в сущности, ответ на "Как дела?"
 Мобильники вызванивают "Бумер",
 Христа теснит воинственный Аллах,
 Гроза сломила "клён ты мой опавший",
 А слово, пригвождённое к строке,
 Повыцвело и выглядит уставшим,
 Как бакен на реке.
 
 Я чай, по предыдущему абзацу
 Ты уж решил, что я опять грущу.
 Ты прав. Готов под этим подписаться.
 Так Голиаф, взирая на пращу
 Давидову, был несколько печален,
 Сражённый осознаньем прежде, чем
 Летящим камнем: камень изначален
 И властен надо всем.
 
 Запущенный божественной рукою,
 Насмешливо свистящий у виска
 Конец стремленью, слову и покою --
 Он выбран для меня наверняка.
 И всё же камень пронесётся мимо.
 Мой друг, я слишком жажду жить -- и грусть
 Моя -- всего лишь маска пилигрима:
 Я не ко всем вернусь.
 
 Печаль моя -- печаль перед отплытьем:
 Так, выбор сделан, нет пути назад,
 И ты готов к событиям, открытьям
 И весь, казалось, обращён во взгляд
 Вперёд... Но выбор твой, такой желанный,
 Отвергнет многих, с кем ты близок был --
 И призрак их, доступностью обманный,
 Тебе невольно мил...
 
 А рядом с ним иной маячит призрак:
 Тот камень, что в неведомых краях
 Явится нёбом для твоей могилы.
 Ты думаешь с тоскою о друзьях,
 Со страхом властный камень созерцаешь...
 Не отложить ли путь?.. Помилуй! Бред!
 Друзей средь тех, кого ты потеряешь,
 А также камня -- НЕТ.
 
 Нет, тот лишь друг мне, кто мой выбор примет,
 Ведь сам я -- это то, что я решил.
 
 И даже Бог мой грех, как Магдалине,
 Простит мне -- "ибо много возлюбил".
 
 Я отплываю -- радостен и грустен.
 Я знаю, где заветный мой Тибет.
 И здесь, в пути, -- с тобою остаюсь я,
 Ведь этот путь -- к тебе.
 
 Наверно, я твой Пётр. Но я не камень.
 Я кровь. И плоть. Но прежде всё же кровь.
 И я того благодарю слезами,
 Кто в Книге к Богу приравнял Любовь.
 Пусть я грущу. Но грустью этой полон --
 И жизнь в её прохожих мелочах
 Искрится мыслью о тебе, как полночь
 Со звёздной пылью на моих плечах.
 
 Так я иду. Людей сменяют люди.
 Изобретён компьютерный слуга.
 В Германии детоубийцу судят.
 Швед целый банк профукал на бегах.
 В "горячих точках" гибнут и стреляют.
 Мне грустно: этот мир уже не мой,
 Почто же он меня не отпускает,
 Коль сердцем я с тобой?
 
 
 34
 Кифара
 
 Хитрец был Одиссей; мне не сравниться с ним.
 Своих Харибд и Сцилл я редко избегаю.
 Я белой полосе молился, как святым, --
 И чёрную просил повременить пока --
 Но я не тратил дней, отпущенных Благим.
 Глупец, я их копил, хоть знал, что утекают
 Они, возврата нет -- и обделён былым
 Тот, кто не жил, не плыл, а спал у камелька.
 
 Хитрец был Одисей! Он прошлое создал,
 Не тратя ни одной секунды в настоящем
 На робость, грусть очей -- и всё же опоздал
 На двадцать лет домой. Я опоздал на жизнь.
 Не замечая дней, я всё чего-то ждал.
 Я всё чего-то ждал. Я всё чего-то ждал...
 Меж тем катился вниз, и уж сочтён пропащим.
 
 Но я не Одиссей, и с меркою его
 Не подходи ко мне, не приближайся, мойра!
 Я мог бы жить быстрей Гермеса самого,
 Не ведая сомнений, не страшась пути.
 Но был бы я совсем не тот, и самого
 Себя узнать извне не смог бы... что? Не горе?
 Не горе. Но родней мне нега моего
 Бездействия -- и нега стыдного "Прости".
 
 О чём я?! Всех богов в свидетели зову,
 Что я люблю и жизнь, и действие, и смелость.
 Но главная любовь, скажу по естеству, --
 Быть просто в поле ржи безмолвным колоском.
 Ни странствий и ни слов. Во сне -- и наяву.
 Во сне и наяву. Во сне и наяву...
 А жизнь как снежный ком... -- не очень и хотелось!
 
 Хитрец был Одиссей! Он уходил от бурь,
 Поскольку просто шёл по своему маршруту.
 Ну, что ж... Он был умней, во мне ж играет дурь:
 Я на подъём тяжёл, и море мне лишь снится...
 И всё же я тону, и, кажется, в себе.
 А он -- живым к супруге возвратится --
 И дале -- так, как описал Гомер...
 Как будет... как случится...
 Например...
 
 
 
 35
 
 Течение несёт меня легко,
 Судьба диктует, Бог располагает.
 Когда желают знать, что хочет конь,
 Поводья отпускают.
 
 
 
 36
 
 Коррида. Крики пьяных кровью женщин.
 В спине свербит копьё бандерильеро.
 Тореро наслаждается сраженьем.
 (Я бык, но в прошлой жизни был тореро...)
 
 
 
 37
 
 Умер Сон-великан, поджидавший меня на опушке.
 За ночь -- в жёлтых сединах деревья, и конвертами птиц
 Эта весть разнесётся по космической нашей избушке,
 Наплевав на препоны языков, океанов, границ.
 
 Умер Сон-великан. Окровавлен и бур изумрудный
 Плащ его. Он хотел уберечь меня этим плащом --
 Не успел. Не укрыл. И полёг -- истлевающий, грудный,
 И бездонное небо -- обмелело, рыдая по нём.
 
 Я ходил в этот лес. Я ключицы умершего друга,
 Проступившей корявою склизкою веткой ветлы,
 Осторожно касался у ряской заплывшего пруда.
 На водь лодку спускал. Так ведь -- пруд; далеко не уплыть.
 
 Умер Сон-великан. Я любил: он играл на свирели,
 Молодели и вечные ели, и старцы-дубы.
 Я любил его силу и запах полуденной прели,
 Как приляжешь в копну у опушки, устав от ходьбы,
 
 Впечатлений и зноя, а пуще того -- от знакомых.
 Я любил его. Я каждый день приходил, каждый день.
 Я привык, я не ждал перемен: ни беды, ни излома.
 Надевал его плащ... Он ведь сам: всё "надень" да "надень"!.
 
 Вот лежит этот плащ -- весь в кленово-осиновой крови.
 Может, только и был -- этот плащ? Но откуда же кровь?
 Я хватаюсь за грудь, тело рушится на полуслове --
 Рассечённая грудь не больней, чем разбитая бровь.
 
 Я лежу. Небо серо, но столько мне слёз на ресницы,
 Что я знаю: нет звёздам числа; звёзды плачут по мне.
 Я гляжу: растащив мою душу, разлетаются птицы,
 Разнося по земле нежно-грустную песню о Сне..
 
 
 
 38
 Япония
 
 Единство хризантемы и меча.
 (Одно в другом, и красотой обоих
 В разрыве -- нет услады для меня).
 Танцуя, убивая и храня,
 Меч острием по воздуху рисует
 Незримой хризантемы лепестки.
 Я ею был пленён, и я погиб
 Для всех иных цветов, для снов, для сует.
 И юный сад в цветеньи хризантем
 Лихим мечом мне в сердце проникает --
 И рана, кровоточа, затихает
 Бутонами запёкшихся поэм.
 Я прохожу, и путь мой прям. Печаль --
 В моей душе нечастая пришлица:
 Я всё приму, чему судьба случиться,
 В бесстрастьи хризантемы.. и меча.
 
 
 
 39
 
 В душе того, чья кровь не горяча,
 Змеёй притихшей селится печаль.
 А тех, в чьих жилах жар, а не вода, --
 Лишь птица грусть тревожит иногда.
 
 
 
 40
 
 Я лёгкий бриз... Я лёгкий бриз...
 Я волосы твои
 Перебираю -- мой каприз
 В пространство их струит.
 Твои одежды -- нежный шёлк,
 Но я ещё нежней.
 Тебя коснуться я пришёл
 Дыханием морей.
 Царём царей я был, и был
 Спасеньем моряков... --
 Твой влажный взгляд меня пленил,
 Дитя материков.
 И, ошалелый, я едва
 Гожусь теперь на то,
 Чтоб целовать и целовать
 Твой белый стан литой...
 Беззвучно губы в темноту
 Роняют -- слово? вздох?
 Я обрету, я обрету,
 О чём мечтать лишь мог.
 Но голос мой -- как лёгкий стон,
 Меня сомненья жгут:
 К кому летит то слово, что
 С твоих скользнуло губ?
 Далёкий образ, тень, эскиз --
 Он рок, он боль, он зло...
 Я лёгкий бриз... Я лёгкий бриз...
 О, как мне тяжело...
 
 
 
 41
 
 Чертополох. Обочина дороги.
 В закате чёрен силуэт куста --
 И вычурен. На краешке листа
 Ленивый слизень. След его искрится
 По чёрному багровым -- и немногим
 Понятна в этих грозных красках -- жизнь, --
 Такой, какой сподобилась явиться.
 
 Но всё это не то; забудьте. Тише.
 Лишь вслушайтесь на миг: чертополох...
 Чертополох... Черта и сполох... Выше
 Лишь Бог.
 Он -- позади и зримого, и слова,
 Он за чертой -- на миг явленный свет.
 И нет на свете ничего иного.
 Да и чертополоха тоже нет.
 Есть только слово.
 
 
 
 42
 
 Слова из книг, блаженный яд познанья,
 Дверей и лестниц поиск в темноте,
 Бесовских глаз под маскою мерцанье,
 Слова Екклесиаста на щите,
 Слова,слова из "Гамлета", проклятье
 И Фауста, и Соломона, и
 Бедняги Беркли, жертвы восприятья..
 Слова других. Твои слова. Мои.
 Пучина между знаньем и незнаньем.
 Произведенье истины и лжи.
 Ещё не суть -- но названной желанье.
 Ещё не мир -- но наша в мире жизнь
 До распоследней мелочи. Ты знаешь,
 Что я боюсь одной лишь тишины.
 Верней, боялся. Больше не нужны
 Слова мне: ты едва ли разгадаешь
 Значенье их: Ты слишком к ним привык..
 Давай изобретём другой язык!
 Не отвечай. Что ты ответишь мне --
 Свои слова? мои слова? чужие?
 Вот сердца стук услышать в тишине --
 Ответ. И я едва ль приму другие.
 Ты можешь говорить, что это бред..
 Проклятье человеческого рода --
 Слова,от них избавлена природа --
 И мне забрезжил избавленья свет,
 Но одному -- к чему мне это? Слушай:
 Мои слова не боле чем слова,
 Но нынче в них я облекаю душу
 И об одном прошу тебя: давай
 Почаще говорить, минуя слово.
 Хочу увидеть скрытое за ним.
 Я пилигрим, не знающий иного,
 Ты можешь быть проводником моим.
 Познание -- безумная квадрига.
 Не сдержим? Хоть попробуем давай!
 (Я лишь боюсь, что мы напишем книгу,
 И кто-то прочитает в ней слова...)
 
 
 
 43
 Конец прекрасной эпохи*
 
 Разбито зеркало-сумрак,
 В диване вялые блохи.
 Клавир. Напудрен безумный
 Конец прекрасной эпохи.
 
 Корсет. Мне кажется плоским
 Любых идей воплощенье.
 Конверт. Как выверт бесовский --
 Стандартное обращенье:
 
 "Мой Беспримернолюбезный!
 МОН ШЕР! Дела мои плохи.
 Вверять холсту бесполезно
 Конец прекрасной эпохи.
 
 Пишу, чтоб двигались руки.
 Фигуры плоски и немы.
 Мои картины в докуке
 Твои обскачут поэмы.
 
 Ищу приманку Костлявой.
 Мне в этом мире не место:
 Занафталиненной славой
 Внесён я в кучу реестров.
 
 Когда узнаешь: я умер --
 Скажи (пусть даже не спросят):
 Он здесь, что можно, обдумал --
 И двинул дальше. Иосиф".
 
 В камин листок! -- и атласный
 Его глотает вулканчик.
 Конец эпохе прекрасной
 Тобой подписан, мой мальчик...
 ______________
 * "Конец прекрасной эпохи" -- стихотворение И.Бродского
 
 
 
 44
 Ирис
 
 Никто не спорит: ирис сумасшедший.
 Чтоб быть столь вызывающе порочным,
 Чтоб так бесстыдно отвернуть примятый
 Рукой природы в гофр изящный, словно
 Касаньем тленья, сладкий лепесток --
 Для этого быть смелым и безумным
 Достаточно едва ль. Он сумасшедший,
 И линии лилового разврата
 Слились, соединились в нём, похоже,
 Недаром. В сквозняке моей террасы
 Плывёт он безрассудной каравеллой,
 Что принц надменно гомосексуальный
 Уводит прочь от берега, где сердце
 Оставил он, но не оставил гордость.
 В моём саду второй раскрылся ирис.
 Плывёт по ветру, первого достоин.
 Я выйду в сад, я срежу тот цветок
 и с первым их в одну поставлю вазу.
 Их будет -- двое. Будет -- два цветка.
 Любовь и смерть. Но с ирисом иначе
 И быть не может: в нём любовь и смерть,
 Невинность и порок, весна и тленье.
 Такой цветок.. цветы. Никто не спорит:
 Я тоже, как и ирис, сумасшедший..
 
 
 
 45
 Звездопад
 
 Ты прихотлив, твои черты,
 Одна сменив другую,
 Несутся в сотнях с высоты --
 Слова, небесная латынь,
 И я читать рискую:
 
 Мечты на сотни лет вперёд,
 Надежды, устремленья...
 (Да, люди мыслящий народ,
 И благ отсутствие ведёт
 К минутам измышленья).
 
 Ты праздник Вечной Пустоты.
 Слова в тебе иль звёзды,..
 Лишь то, чему не быть -- есть ты,
 И мы на крыши, на мосты
 Полюбоваться просто
 
 Тобой выходим. В небосвод
 В мечте вперяем зренье.
 Да, люди мнительный народ,
 И мило им такое вот
 Времён препровожденье...
 
 И что-то гроздью в нас самих
 Срывается с орбиты...
 И птичий лес, и ветер стих,
 И в сердце музыка и стих,
 И жажда Аэлиты.
 
 И каждый верует и ждёт,
 И худший враг сомненье...
 Да, люди жаждущий народ,
 И каждый просит от щедрот
 Прекрасного паденья.
 
 
 
 46
 
 Когда бы я, фигляр и черни ненавистник, пренебрёг
 Движеньем музыки во мне, расположением светил --
 И отыскал меж скал бунгало, башню, саклю, уголок
 Любой,где можно было б жить неподотчётно:дескать,жил
 И всё -- бесследно, не вназирку за шатанием времён
 В разворотившихся пазах и в жаре аутодафе,
 Презрев моленья, суету, словеса, истину, закон,
 Надежды, горести, молву, и ропот недр, и пенье сфер,
 Необходимость и нужду, желанья, совесть, дрожь в руках,
 Ученья магов и волхвов, непреходящесть бытия,
 Загадки и ключи к загадкам (кстати уж и о замках
 Замолвить слово...) -- одиночеством царей, наверно, я
 Бы оказался осенён -- и в этот миг, блаженный миг,
 Когда один лишь ведом ключ, и тот -- у самых ног ручей,
 По питии и омовеньи я б, озябнувши, постиг,
 Что я никто ни для кого, что я никто ни для кого,
 Что я ничей...
 
 Но и тогда, не облечённый связью с миром и людьми
 Нигде, исторгнутый из списков всех богов, что были от
 Начала мира (снова слово повторяю, чёрт возьми!),
 Никто: ни Гамлет, ни Обломов, ни Альцест, ни Дон Кихот,
 Ни Дон Гуан, ни Дона Анна, ни Христос, ни Азазель --
 Пустое Я, поскольку некому по имени назвать --
 Я буду помнить лишь тебя из слова звучного ДОСЕЛЬ,
 И зазывать, и обмирать, и умирать, и уповать,
 И сожалеть, и тлеть, и млеть, что даже смерть посмотрит вдруг
 С невольной завистью на пыток феерический каскад:
 Я навсегда тебе не враг, я навсегда тебе не друг,
 Я навсегда тебе не бог, я навсегда тебе не ад-
 ский пёс Цербер, что двухголов и сам себе антагонист, --
 Но это частности, не стоило б терять по ним покой,
 Когда б я не был для тебя пустой стакан и чистый лист,
 Когда б не мучился одним, когда б не помнил каждый миг,
 Что я не твой...
 
 
 
 47
 
 Кто мы? -- всего лишь выходцы из снов.
 Мы видим мир таким -- он не таков.
 Мы строим сердце по подобью храма,
 Но храм наш из луны и облаков.
 Наверное, мы попросту упрямы...
 
 
 
 48
 
 Я наблюдал, как вянет тень цветка:
 Как будто бестревожная рука
 Не рассчитала хрупкость красоты...
 Что ж -- так моей души коснулся ты.
 
 
 
 49
 Гора
 
 Я сидел на горе, я спустился в мир,
 Я вернул себе смех, я вернул себе скорбь,
 Я вернул себе страсть, я вернул себе смерть,
 Стал раним, упоён и горд.
 Я входил в города, говорил слова,
 Совершал чудеса, убеждал дураков,
 И купала меня в облаках молва,
 У моих преклоняясь слов.
 
 Пали троны земных владык, звеня
 Мне славу в веках, и я царил,
 И, к богам равняя, любили меня,
 Ибо я никого не любил.
 Но едва в этот мир я пророс опять
 И отметило сердце, кто сердцу мил, --
 Порешили меня поутру распять
 На словах, что я говорил.
 
 И всякий, взявший мои глаза, --
 И серый ворон, и червь земной --
 На моей горе умирали за
 То, чтоб я вновь явился мной.
 Но напрасно кости их солнце жжёт,
 Напрасно их прах терзают ветра.
 Другая гора меня бережёт --
 То в сердце твоём гора.
 
 А это значит, однажды ты
 По склону крутому поднимешься ввысь
 И сбросишь никчемный прах с высоты --
 И снова откроешь жизнь.
 И если не ты -- то я в тебе --
 Но всё-таки ты -- ловец основ --
 Поймёшь блаженство сидеть на горе,..
 Но только не надо слов...
 
 
 
 50
 Лёгкая поступь -- вот первый
 признак божественности.
 Ницше.
 Я улыбаюсь -- видишь?
 Я ухожу легко,
 Как песенка на идиш,
 Как выстрел в "молоко".
 Пусть трудно мне даётся
 Небесно-лёгкий шаг,
 Но бог во мне смеётся,
 И это добрый знак.
 
 И встречи, и прощанья --
 Иллюзия, мой друг,
 Как наше ожиданья,
 Как сны, как мир вокруг.
 Серьёзность здесь досадна,
 Ирония в цене,
 И всё же мне приятно,
 Что ты был дорог мне.
 
 А может, это шутка.
 Но от неё светло.
 И уходить не жутко,
 И петь не тяжело.
 И ты легко прощайся...
 Ну, поддержи игру!
 Разбить бы что на счастье!.. --
 И сердце я беру...