Сны и воспоминания Натана Лейтеса - 7стих

Песенка ленинградских любителей Дюка Эллингтона
(из кинофильма "Сны и воспоминания Натана Лейтеса")


День сегодня выдался - первый сорт.
Наш автобус едет в аэропорт.
Ленинградцам счастье привалило вдруг.
Прибывает, прилетает наш любимый Дюк


Не пропустим стука,
вопля, скрипа стона.
Любим дико Дюка,
Дюка Эллингтона.
Не пропустим крика ,
Не пропустим хрюка -
Любим Дюка дико,
Любим дико Дюка

Взяли барабаны, трубы, саксофоны.
Мы встречаем Дюка Эллингтона.
Мы ему сыграем в аэропорту
Тру-ту,
Тру-ту-ту.


Не пропустим звука,
Не пропустим звона,
любим дико Дюка,
Дюка Эллингтона
Не пропустим крика ,
Не пропустим хрюка -
Любим Дюка дико,
Любим дико Дюка

Быстро жизнь растает,как от дыма тень
Память нам оставит только этот день
День, когда мы Дюку в аэропорту
Весело сыграли
Тру-ту
Тру-ту-ту.




Первый сон. Дорога.


Когда-то Натану Лейтесу приснился сон.
Удивительный сон приснился когда-то Натану,
что кто-то великий и чёрный по имени Джон
сидел у него за столом и пил стакан за стаканом.

Натан и Джон долго сидели на кухне вдвоём.
Гость был прост, не стеснялся, лез за кислой капустой пальцами в миску.
Он сначала был весел, болтал о чём-то своём,
о каких-то концертах в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско.

Но чем дальше, тем Джон становился грустней,
каждый новый стакан выпивал со вздохом.
Говорил, что никак не может понять людей,
Отчего они злы, отчего не любят друг друга, ведь это плохо.

А потом гость Натана по имени Джон
затосковал совсем, сказал, что жить осталось совсем немного,
закрыл глаза, взял свой саксофон,
и заиграл известную пьесу "Дорога".

Да, это и правда была дорога,
какая-то непонятная, загадочная, трансцендентная дорога.
Она начиналась здесь, на Моховой у порога
и уходила в бесконечную даль,
бежала куда-то в район Африканского Рога
и там закручивалась,
закручивалась,
закручивалась
в спираль.

Она закручивалась в спираль,
и в этой спирали
было то, о чём не сказали
великие законодатели в своих законах,
знаменитые проповедники со своих амвонов,
великие романисты в своих романах,
восточные мудрецы в своих диванах,
Данте и Маяковский в своих стихах,
Герлен и Нина Риччи в своих духах...


А потом этот великий и чёрный по имени Джон
стал уходить и всё повторял:"Как болит печёнка."
Он сутулясь шёл по двору и в правой руке нёс саксофон,
А потом всё исчезло - это кончился сон.
Так кончается жизнь, как будто кончается плёнка.




Второй сон. Фараон.

Однажды Натану Лейтесу приснился странный сон,
Как будто в Древнем Египте во дворце оказался он.
Жуткие звероголовые люди смотрели со всех сторон,
А посредине зала возвышался массивный трон.
На этом троне восседал так называемый фараон,
А рядом с Лейтесом стоял ещё один человек, некто Аарон.
Так вот, человек, именуемый фараоном, вёл с Лейтесом долгий разговор.
Но самым удивительным было то, что за спиной у Лейтеса пел баптистский хор.
Хористам, в основном женщинам, было весело, иногда они пускались вскачь,
А возглавлял всю эту вакханалию маленький чёрный трубач.
Этому симпатичному трубачу, казалось, было дело до всего.
Лейтес восклицал: «Отпусти народ мой!», а трубач вторил ему: «Let my People Go!»

В конце концов фараону надоел этот бедлам.
Он соскочил с трона и закричал: « Кто позволил придти сюда этим эфиопским рабам?
Какие-то мерзкие варвары наседают со всех сторон!
Пока я разбираюсь с евреями, пусть негры убираются вон!»
Но маленький трубач не воспринимал ничего.
Он играл на трубе, а хор подпевал ему «Let my People Go!»

Лейтес всё время пытался чем-то фараона запугать,
Но тому на все эти угрозы было, в общем-то, наплевать.
Единственно, из-за чего фараон переставал владеть собой –
Это был хор и, главное, маленький чёрный негодяй с трубой.
Фараон раскричался: « Да, что это за музыка такая – джаз?
Да, тот, кто сегодня его играет, завтра весь Египет гиксосам передаст!
Я распоряжаюсь, на всей территории джаз этот запретить,
Евреев не выпускать, негров выслать, а границу закрыть!»
Но трубач был смел – не боялся ничего,
Он играл на трубе, а хор подпевал: «Let my People Go!»

В общем, эта история кончилась хорошо.
Фараон не выдержал резких звуков, всем всё разрешил и ушёл.
Лейтес расцеловал трубача, хор запел ещё веселее:
«Да здравствует джаз - музыка негров и евреев!»



Песенка о Моховой улице
(из кинофильма «Сны и воспоминания Натана Лейтеса»)



В улице Моховой
нет ничего необычного, как в таковой.
Но, как олени идут на свадьбу,
Или рыбы плывут толпой,
К примеру, на водопой,
Так и люди встречаются часто
Именно на Моховой.

Потому что Моховая,
Она как бы немного живая,
Она сама для себя выбирает людей.
И каждый, по ней идущий,
Становится немного лучше
На тот период времени,
Пока идёт по ней.


Улица Моховая,
Она отнюдь не простая,
Здесь сходятся многие линии
Разных таинственных сил.
Но точно об этом знает
Лишь тот, кто на ней проживает,
Или, по крайней мере, часто по ней ходил.


Потому что Моховая,
Она как бы немного живая,
Она сама для себя выбирает людей.
И каждый, кто с ней прощается,
Всегда немного ухудшается
На тот период времени,
Пока не ходит по ней.


Улица Моховая
Не каждого к себе подпускает,
А самые злые люди обходят её стороной.
Я много фальшивил, знаю,
Но, прошу тебя, Моховая,
Позволь мне, хотя бы редко,
Бродить по твоей мостовой.


Я верю, что Моховая,
Она абсолютно живая,
Она сама для себя выбирает людей.
И каждый, по ней идущий
Становится немного лучше,
А каждый, кто с ней прощается,
Всегда немного ухудшается,
Но, всё равно, мечтает,
Вернуться обратно к ней.




Третий сон, оказавшийся явью. Квадрат.


Когда-то Натан Лейтес зашёл в джазовый клуб «Квадрат»,
И, как его председатель, сел, естественно, в первый ряд.
Тот же зал, те же знакомые рожи,
Те же стандарты – вечно одно и то же.
Под Лейтесом был мягкий уютный стул,
И, немного послушав, он спокойно уснул.
Только ,засыпая, подумал:
«Диззи Гиллеспи надувал щёки, когда играл на трубе,
А Давид Голощёкин их надувает сам по себе».

Ему приснилось, будто он в средневековом Китае,
И там его изощрённо пытают.
На бритый его затылок падает по капле вода,
Ничего более страшного он не испытывал никогда.
В той же камере ещё многих людей пытали,
И эти несчастные на все лады стонали, вопили, визжали.

Натан встрепенулся: «Что же это за сон такой?»
Открыл глаза – а на сцене Слава со своею трубой
Стоит, вполне довольный собой.
Публика аплодирует, кричит «ура»,
Но Лейтес подумал: «Приснится же такая мура…».
И пока аплодировали, Натан снова погрузился в сон.
Теперь приснилось ему, что в тёмном коридоре оказался он.
О, это была уже настоящая жуть,
Как будто в кромешной темноте он пытался нащупать путь.
Но даже больше, чем абсолютная тьма,
Его пугали звуки, просто сводили его с ума.
Как будто кто-то там плакал,
Смеялся, блеял и квакал,
Как будто кто-то там хныкал,
И в кошку спицами тыкал.

Натан встрепенулся: «Что же это за сон такой?»
Открыл глаза –
А на сцене по-прежнему Слава со своей знаменитой трубой.
Публика неистовствует, радуется, кричит «ура»
Но Лейтес никак не отойдёт от страха,
Только шепчет: «мура, мура, мура…».

И больше ни разу
Не было в клубе «Квадрат» авангардного джаза.
Натан сказал: "Пускай будет скучно, но скука не так плоха,
Как эти мяу-мяу, быр-быр, и ха-ха-ха.
Здесь будет звучать только наш драгоценный квадрат,
И все его почитатели пусть спокойно
(Я подчёркиваю это слово – спокойно)
Спят."





Четвёртый сон. Мазурка


Когда Натан Лейтес был в братской Польше в качестве туриста,
Он попал на концерт известного польского пианиста.
А надо сказать, что Натан всегда любил польскую культуру,
В особенности, классическую музыку и литературу.
И это на самом деле замечательное выступление
Произвело на него очень сильное впечатление.
Позже, в гостиничной тишине
Он всю ночь разговаривал во сне:

Мне страшно…
Я снова слышу звуки мазурки.
Господа, прошу вас, прекратите, мы не на концерте!
Взгляните,
Она в лёгком платье в саду со смертью играет в жмурки.
Или вам нравится такая игра –
Жмурки со смертью?

Господа, я прошу вас,
На пять минут забудьте о своём обеде.
Там, в саду, где опавшие листья валяются вперемежку,
Смерть скользит среди аллей,
Она почти уверена в своей победе.
Мне кажется, я как будто вижу её усмешку.

И ещё я вижу, как вы, господин Мятзель,
Вы-вы, что так спокойно смотрите куда-то мимо,
Через десять лет детей каких-то придурков
Будете обучать этой самой мазурке
За пятнадцать или двадцать сантимов.

Вы напрасно улыбаетесь, господин граф.
Я вижу, как в Лодзе,
А, может быть, в Кракове на рынке,
Вы чистите обывателям ботинки,
Да, именно чистите ботинки,
Всё проиграв…

( Здесь Лейтес дёрнул ногой,
Сначала одной, потом другой)

Добрый вечер, пан поручик Мархлевский!
Вы теперь поедаете флячки, насвистывая и напевая.
А я уже вижу,
Как в Петрограде, на Невском
Вашей голубой кровью
Обагрена мостовая.

Да, сегодня у вас спокойные лица,
Вы наслаждаетесь мазуркой,
А ей на смену
Идут другие звуки. Это Игнацы Мосьцицкий
Уже берёт
Первые аккорды марша Шопена.

О, да! Да!
Вино Шато –Икем прибыло только вчера из Парижа
Превосходно сочетается с гусиной печёнкой фуа-гра.
Господа!
По вашим лицам я вижу,
Как вам нравится - не правда ли? -
Эта игра…


А соседи ворочались и думали, что музыка Шопена
Пожалуй, слишком трепетна для грубой души джазмена.



Пятый сон. Свинки.


Однажды к Натану Лейтесу пришёл Чернышевский
И сразу взял тон до безобразия резкий.
Натан ему, как положено: «Здравствуй, Черныш,
Заходи, не стесняйся, чего стоишь?»
Но тот указательный палец приставил к груди Натана
И говорит: « Ты воруешь сюжет моего романа.
Моя героиня постоянно всякие сны смотрела,
Теперь зачем-то и ты взялся за это дело.
Ты на этом заработал, наверно, тыщи,
Я тебя засужу и снова сделаю нищим!»
Чернышевский заводится, злится,
И пальцем, пальцем всё время грозится.

Натан подаёт ему чай и говорит «На, Гаврилыч, попей-ка.
Если б на этих снах я заработал копейку!
У тебя-то были серьёзные сны – всякие там фаланстеры,
А у меня трубы, фараоны и прочие химеры.
Да и за свои сны ты поехал отнюдь не в Сочи,
Так что я вообще не пойму, чего ты, Гаврилыч, хочешь.
Лучше посмотри, в моей коллекции новая пластинка,
Это тебе не хухры-мухры, а «Короли свинга».

Натан поставил пластинку и начал рассказ
Про синкопы, про свинг и вообще, про музыку «джаз».
Упирал на то, что её создали бывшие рабы
Что она выражает разные стороны их нелёгкой судьбы.

Чернышевский слушал, а потом говорит: « Наташа,
Эта музыка пусть и хороша, но не наша.
А нет случайно у тебя оперы «Русалка»?
Нет? - он грустно вздохнул, - Очень жалко!
Моё любимое место, когда один чудак
Поёт приблизительно так:

Какой я Мельник? Говорят тебе, я Ворон, а не Мельник!…

А, впрочем, я, конечно, пою фальшиво,
Но послушай сам, это звучит красиво.
Жаль, что у тебя нет Даргомыжского или хотя бы Глинки…
Ладно, будем слушать твои свинки.
Эти свинки, пожалуй, немного грубы
Но понятно, всё же бывшие рабы.

Часа четыре молча сидел Чернышевский и слушал джаз.
Уже наступило утро, и свет фонарей погас.
И хотя расставаться им было совсем не охота,
Но всё же пришлось – ведь Натану идти на работу.
Чернышевский только сказал: «Я завидую этому народу.
В его музыке есть - понимаешь, Наташа - свобода.
Потом говорит: "Эх, Наташа, Наташа,
Незавидна, скажу тебе, участь наша.
Чего можно ждать от политической борьбы,
Если сверху донизу – все рабы.
А политическая борьба – это тебе не Невский."
И горько вздохнув, исчез Чернышевский…