О любимых. Писателях

"А потом я пошёл в центр,потому что это у меня всегда так, когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал." Ерофеев. Венедикт. Венедикт Васильевич. Веня. Веничка. Вроде всё просто. Писал мало, жил трудно, умер рано (от тяжёлой болезни).
Оставил после себя всего-то произведений на два тома. Всё как обычно - не признан при жизни, куча "друзей" после смерти. И произведение-то известное, "серьёзное" вроде как одно всего - "бессмертная поэма "Моска-Петушки". Но для меня он - это прежде всего два эссе: "Василий Розанов глазами эксцентрика" и "Саша Чёрный и другие". И то, и другое - признания. Признания в любви. Читателя любимому писателю. Ни до, ни после ничего подобного я не встречал, да и вряд ли найдётся кто-то, способный вот так написать:
"На днях я маялся бессоницей, а в таких случаях советуют или что-нибудь подсчитывать, или шпарить наизусть стихи. Я занялся и тем, и этим, и вот что обнаружилось: я знаю слово в слово безошибочным образом 5 стихотворений Андрея Белого, Ходасевича - 6, Анненского - 7, Сологуба - 8, Мандельштама - 15, а Саши Чёрного - только - 4, Цветаевой - 22, Ахматовой - 24, Брюсова - 25, Блока - 29, Бальмонта - 42, Игоря Северянина - 77. А Саши Чёрного - всего 4.
Меня подивило это, но ненадолго. Разница в степени признания тут не причём: я влюблен во всех этих славных серебряновековых ребятишек, от позднего Фета до раннего Маяковского, решительно во всех, даже в какую-нибудь трухлявую Марию Моравскую, даже в суконно-камвольного Оцупа. А в Гиппиус - без памяти и по уши. Что до Саши Чёрного - то здесь приятельское отношение, вместо дистанционного пиетета и обожания. Вместо влюблённости - закадычность. И "близость и полное совпадение взглядов", как пишут в коммюнике.
Все мои любимцы начала века всё-таки серьёзны и амбициозны (не исключая и П.Потёмкина). Когда случается у них у всех, по очереди, бывать в гостях, замечаешь, что у каждого чего-нибудь нельзя. "Ни покурить, ни как следует поддать", ни загнуть не-пур-да-дамный анекдот, ни поматериться.(...)
А в компании Саши Чёрного всё это можно: он несерьёзен, в самом желчном и наилучшем значении этого слова.
Когда читаешь его сверстников-антиподов, бываешь до того оглушен, что не знаешь толком "чего же ты хочешь". Хочется не то быть распростёртым в пыли, не то пускать пыль в глаза народам Европы; а потом в чём-нибудь погрязнуть. Хочется во что-нибудь впасть, но непонятно во что, в детство, в грех, в лучезарность или в идиотизм. Желание, наконец, чтоб тебя убили резным голубым наличником и бросили твой труп в зарослях бересклета. И всё-такое. А с Сашей Чёрным "хорошо сидеть под чёрной смородиной" ("объедаясь ледяной простоквашею") или под кипарисом (" и есть индюшку с рисом"). И без боязни изжоги, которую, я замечал, Саша Чёрный вызывает у многих эзотерических простофиль. (...)
"Голова моя - тёмный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырёх сторон открытый враждебным ветрам,
По утрам..." - ну и так далее."