Старик Пров

В глубинке России, где нет городов
Одна есть деревня, а в ней один дом.
Живал там старик, его звали все Пров,
При родах крещённый как Пантелеймон.

Детей вообще не любил старик Пров,
Однако ему полюбился я вдруг.
Он жил в одиночку, хоть был нездоров,
Я был, хоть и мал был, его лучший друг.

Знаком старик Пров был мне очень давно,
Почти что с рожденья. Он был мне как дед.
Единственный друг, с кем я был заодно,
Единственный друг, выручавший из бед.

По праву сказать, не любили его,
Пытались обидеть, расстроить, задеть.
Я друга всегда защищал своего,
Хоть был слишком молод за Прова радеть.


Родился он в той же деревне, где я,
И с детства он был безнадёжный игрок.
За это его не любила семья –
Все деньги терялись, гася его долг.

Играл он ночами, играл, сколько мог,
Бывало, и днями, дня три напролёт.
Порою с деньгами, порой без сапог
Домой возвращался, бесчестя свой род.

Однажды, в шестнадцать решительных лет
Уйти он к цыганам решил наконец,
Собрался, собрал, завернул свой обед,
Пустился по миру, бродяги венец.

Записку оставил, а в ней: «Ухожу,
Устал от деревни, мне здесь не судьба,
Устал ненавидеть глухого ханжу,
Что думает, Бог – есть святая вода.

Устал всю ночь думать и грезить о снах,
Устал я весь день постоянно гадать:
Зачем все мечты обращаются в прах?
Зачем я и с кем? Это как мне понять?

Устал, извиняйте, забудьте меня,
Ушёл я к свободе, где равенство есть,
Простите за всё, мой уход – не вина,
Прощайте». И так он покинул свой лес.

Он шёл наудачу, он шёл наугад,
Не видя ни жизни, ни зла, ни добра.
Он думал о грусти, чему он был рад,
За что вдруг внутри возникает жара.

Не в поисках правды, не в поисках лжи,
Смотря на границу меж злом и добром,
Пошёл он на звук, где точили ножи,
К цыганам, к цыганкам шёл Пантелеймон.

Желая понять, чем цыгане живут,
Земфиры страшась и боясь попасть в плен,
Боялся остаться, когда все уйдут,
Придя на свободу, свой сделав обмен.

Но жил там недолго, был Пушкин неправ –
Другая свобода, совсем другой быт.
Уйдя, от свободы, свободу узнав,
Раб к рабству вернулся, свободу забыв.

Не став возвращаться, Пров в город ушёл,
Став вольным рабочим, на волю смотря.
Работу такую простой он нашёл –
В деревне работал часть жизни не зря.

Но долго не смог проработать там Пров,
Он сам понимал то, уйдя на завод.
От темпа и каторги стал нездоров,
Попал он в больницу, где был один год.

Он чувствовал хуже и хуже себя,
Боясь, что свободу так и не найдёт.
Лечась там, он понял, что жизнь не любя,
Цель жизни утратит, а сам лишь умрёт.

Врачи на Руси не умеют лечить,
С чахоткой он вышел, с простудой же слёг.
Всё те же врачи предсказали не жить,
Однако он выжил, себя превозмог.

Он думал свободу опять обрести,
Без паспорта, впрочем, попал он в тюрьму.
Без денег с концами концы не свести –
Бесплатный паёк был по вкусу ему.

В неволе свободы нет, как и в труде,
И был извлечён за решёткой урок –
Свободы не там, где обитель людей.
Неволю утратил, войдя Пров в острог.

Неволю утратив, свободней не стал,
Он жил по уставу, закону тюрьмы,
И вскоре от гнёта порядка устал,
Но выйти оттуда рабы не вольны.

Недолго томился Пров в душной тени,
Он понял, что надо бы снова уйти.
Но только вернуться под крышу родни –
Ему показалось неволю найти.

Решил он скитаться по миру всегда,
И в пустынь поплёлся. Всё время на свет
Он путь свой держал. Ни зной, ни вода
Заставить бессильны назад взять обет.

Он шёл, не пугаясь, он шёл, не спеша,
Он шёл напролом, он всё шёл как святой
К свободе, к которой стремится душа,
На волю, к которой был путь непростой.

Отшельником быть он решил наконец,
Сперва, правда, схиму монахом принять,
Чтоб выше в аду быть на пару колец,
Сиренью и правде учиться внимать.

Монахом стал, чтоб обуздать свою спесь,
Но в монастыре честолюбцем прослыл.
Пров понял, что делать уж нечего здесь,
Покинул он келью спесивым, как был.

Аскетом попробовать быть он решил,
И тут он почувствовал приторный вкус –
Свободы вкус этот. Года он так жил,
Один лишь аскет на святую всю Русь.

Он жил, день за днём добывая на век
В одиночку. Был как преподобный, святой -
На пятый год шли к нему толпы калек,
Лечил он просфорой, но чаще собой.

И понял тут Пров, что не так он живёт,
Решил он уйти, сам не зная куда.
Но всюду встречал благодарный народ,
Все верили в пантелеймоновский дар.

Он шёл против ветра, он шёл в дикий зной,
Не зная дороги, он шёл быть одним,
Он шёл, как юродивый, шёл, как изгой,
Никто чтоб не шёл по следам вслед за ним.

Так шёл он неделю, так шёл один год,
Пока не нашёл от людей он покой.
Построил лачужку, над ней крепкий свод,
Но всё ж в одиночку он был сам не свой.

Искал Пров свободу, и даже нашёл,
Его всё ж неволило что-то, он знал.
Всё думал, пройдёт, но уж третий год шёл,
А полной свободы Пров всё не видал.

Рассчитывал он только сделать запас
Всего, в чём нуждался, по воле небес.
Запасся дровами, едой. Путь не спас,
Беспечность в житье - лишь ещё один бес.

И тут понял Пров, что наш мир слишком зол,
Чтоб можно свободу найти было в нём,
Свободным нельзя быть. Он снова пошёл,
Но в первый раз знал, что неволей ведом.

На тридцать второй год Пров понял, что смерть –
Единственный способ свободу найти.
Хоть это Пров знал, не спешил умереть,
Хотел он до смерти в дом отчий зайти.

Пришёл он в деревню, родных уже нет,
Грустил он недолго, знакомых нашёл.
И так он забыл про свободу, про свет,
Так, засуетившись, года он провёл.


От Прова рассказ этот слышал не раз,
Ребёнком любил узнавать, где тот был,
Любил я следить за движением глаз,
Когда говорил Пров, куда он ходил.

Шестнадцатый год шёл мне в пору мою,
Когда, унывая, поехал я в Клин.
Отец выбрал должность, с собой взял семью,
И, с Провом простившись, расстался я с ним.

Прошло много лет, возвращаясь назад,
Мне в поезде всё представлялся старик.
Конечно, я встрече с ним очень был рад,
Хоть я за разлуку от Прова отвык.

По полю идя, к той деревне я шёл,
Процессия, гроб, на нём чёрный покров.
С мальчишкой одним разговор я завёл:
«Почил, что ли, кто-то?» - «Ушёл старик Пров».

9\09//07