Поэма головы

«Я не знаю, зачем и кому это нужно.
Кто послал этих мальчиков равнодушной рукой.
Только так беспощадно, так зло и недужно
Опусткали их в вечный покой»
(Из песни А.Вертинского)

Наш нервный век отмечен тяжкой меткой:
Проклятьем нас карающих небес.
Кружит над обезумевшей планетой
Модерный демон с именем «Прогресс».
Под знаменем Свободы и Закона
Изгнавший инквизиторов-царей,
Наш мир не стал мудрей с времен Платона
И со времен Христа не стал добрей
Дичая у мерцающих экранов
В берлогах комфортабельных квартир,
К страданьям Сальвадоров и Ливанов
Уже привык наш прогрессивный мир.
Но по каким немысленным дорогам
Магические волны донесли
Смертельный стон земли, забытой богом,
От крови разбухающей земли?
Туманные вершины Гиндукуша
Завесу туч не отведут с лица
И вечного молчанья не нарушат
Под пыткой огнемета и свинца.
Пусть, правда, их бесстрастна и сурова,
Но сердце жаждет именно такой, -
Без бодрой фальши дикторского слова,
Что нам внушает праведный покой.
Их явь как сон, откуда нет возврата,
Где среди скал и пропастей без сна
Все бродит тень советского солдата,
Что долг священный оплатил сполна.
С кем в Мире был он враг и с кем любился,
Что в жизни мог успеть он знать и сметь,
О чем мечтал, за что до смерти бился,
За что и кто послал его на смерть?


ГЛАВА II

Я убит под городом Гератом
За кордоном на чужой войне, -
Жребий, что щадил отца когда-то,
Много лет спустя достался мне.
Не от пули, не в бою открытом,
Пав лицом в колосья спелой ржи,
Страшно умирать в плену от пыток,
Даже не поняв, зачем ты жил.
Снаряжен, накачан и воспитан,
Что я знал, вступая в этот ад?
Бравую агитку замполита?
Самбо, парашют и автомат?
Верил в сказку Интернационала,
Словно в каску и бронежилет.
Родина стрелять нам приказала, -
Значит нам другой дороги нет.
Нам в учебках пелось до упада:
Две зимы нам, две весны служить,
В путь солдат! Не унывать нам надо,
Но другие песни пела жизнь.
Посреди дымящихся останков
Времени разорванных кулис
На броне тяжелых наших танков
За Памир пошел социализм.
Цепь событий яростна и броска,
Будто кинолента давних лет:
Руки негодующих подростков
Против танков, пушек и ракет,


Девочка, убитая в кабуле,
Что плыла, как знамя, над толпой,
И душманов снайперские пули,
Их ракет и мин настырный вой.
Но в боях с упрямым иноверцем
Я познал не ненависти дрожь, -
Боль сомнений мне терзала сердце
Злей, чем мести мусульманской нож.
Мы приносим шквал огня и стали
По стране исламских бунтарей.
Там цари народы покоряли,
Но народы прокляли царей.
Нет, не стала легкою добычей
Гордых пиков снеговая стать,
На Востоке есть еще обычай,
Головы неверным отсекать.
В двух шагах советская граница.
Что я видел в тот последний день:
Злобой перекошенные лица
В зареве мятежных деревень…
Из капота вздыбленной машины
Рвался дым, как черная змея,
И смотрели дикие вершины
С варварским презреньем на меня.
О, как жгуче хочется напиться
Из колодца там, где дом родной!
Черная взъерошенная птица
Низко зависает надо мной.
Вертолеты подоспели поздно,
Извергая пламя и рыча.
Труп мой санитарами опознан
По наколке около плеча.
Вдалеке от суетного грома
Городов, дорог и космодромов,

В мире скал, снегов и ледопадов
Дико все, безмолвно и уныло,
Только грифы в погребальном танце
Все кружатся над скалистой кручей,
Да в ущелье леденящий ветер
Гонит клочья желтого тумана
И свистит на каменной свирели
Пламенную песнь Муджихеддина.


ПЕСНЬ 1

От Каракорума до Ирана,
От Памира до Белуджистана,
По безводной выжженной равнине,
По пуштунским вьюжным перевалам,
Мчится черный всадник, призрак смерти
Вестник новых грозных потрясений.
Нет, то не потомок Газневидов,
Не наследник падшего Давуда
Жаждет возродить былую славу
Под зеленым знаменем Ислама.
Нет, иные чуждые знамена,
Словно окровавленные птицы
Реют над родимыми горами,
По пескам, долинам и ущельям –
Всюду сея кровь и разоренье,
Смертью насыщая даже воздух.
Да постигнет дерзкого пришельца
Кара всемогущего Аллаха.

ГЛАВА II

Я убит под городом Гератом,
Не дожив до отпускного дня,
На гражданке будете ребята.
Не забудьте помянуть меня.
Кем я был, вчерашний мальчик-школьник?
Может быть мечтал ученным стать,
Грезил про Бермудский треугольник,
А успел одно – лишь убивать.
Проводы под звон гитары четкий,
Обещанье с трепетом в крови
Чуть знакомой разбитной девчонке,
Все, что мне досталось от любви –
Обольщенья, разочарованья,
Луч прозренья завтрашнего дня, -
Все осталось за чертой сознанья,
Все теперь уже не для меня.
Я у смерти не просил отсрочки,
Только горько сгинуть без следа, -
Ведь о нас ни строчки, ни полстрочки,
Не напишет «Красная Звезда».
Мужества реликвии живые,
Вынесшие на своих плечах
Ураганные сороковые,
Страшно, что молчите вы сейчас.
Может быть в семейном мирном быте
Дремлет ваш гражданский звездный час
И сплошной калейдоскоп событий
Маскирует истину от вас.
Или память злой сигнальной медью
Вновь терзает сердце старика
И, дряхлея, все еще к возмездью
По привычке тянется рука.
Ваши судьбы под огнем верстали
Пядью окровавленной земли
Два девиза «Родина» и «Сталин»,
Что на запад страстно вас вели.
В беспощадном жизненном трагизме
Были вы мечте одной верны, -
Шли на смерть во имя нашей жизни,
Чтоб навеки нам не знать войны.
Нынче ж на войну, как на работу,
Отправляют нас за взводом взвод,
Только как поднять в атаку роту?
Может быть «За Брежнева вперед»?
Что ж, ему командовать не штука
Между миротворческих речей, -
Он родного сына или внука
Не пошлет под пули басмачей.
Не волнуйтесь, маршал, все в порядке:
Мы, как вы, с невзгодами дружны,
Здесь поставим зимние палатки,
Нам дома чужие не нужны.
Здесь мозги становятся яснее,
В драке кто сильнее, тот и пан:
Нам в лицо никто сказать не смеет:
Интервент, агрессор, оккупант.
Даже ропот наш для вас незнаем:
Жизнь она у каждого одна.
Если ж мы за правду пропадаем,
Что ж скрывать погибших имена?
С самой представительной трибуны
Как набат, звучать они должны.
Пусть расскажут, как мы были юны,
Как смертельно жить хотели мы.
На житье прогнозы здесь туманны.
Сколько одержали мы побед?
Каждый день сдаются нам душманы,
Будто им числа и счета нет.
Ненавистна юности, поверьте,
Эта беспросветная война,
Что обводит черной рамкой смерти
Безымянно павших имена.

ПЕСНЬ 2

О, рабы кровавого Шайтана!
Знает ли бездумный ваш властитель
На какой народ он поднял руку,
Оскорбил кого тавром насилья.
Жили мы пусть бедно, но свободно,
По закону славных наших предков,
По стихам «Корана» и «Шарьята» -
Чтя заветы мудрости и чести.
Никогда не кланялись пришельцу:
Ни жестоким ордам Чингиз-хана,
Ни нукерам грозного Тимура,
Ни стрелкам английской королевы.
Издавна окрестные народы
Помнят наши грозные походы.
В Индии и Персии веками
Правили афганские владыки.
Пусть поблекли древние гробницу,
Потускнели письмена на камне
И былое поросло травою,
Не умрет, не прорастет бурьяном
Гордый дух свободных наших предков.
Ждут в горах душмана-чужеземца
Пропастей бездонные могилы,
Белый саван снеговых обвалов,
Мертвых скал бесславные надгробья.
 
ГЛАВА III

Я убит под городом Гератом, -
В переплет попала наша часть…
На войне лафа – простым солдатам,
Можно ни за что не отвечать.
Не для них, недавних новобранцев
Жизнь плодит проблемы без прикрас:
Сколько надо истребить афганцев,
Чтоб они зауважали нас?
Сколько нас невольников отваги?
Мучеников срочной строевой
В цинковом казенном саркофаге
Тайно возвращается домой?
В двадцать лет безногих и безруких,
Сколько нас без песен и легенд
Просто и душевно на поруки
Примет завтра солнечный Ташкент?
Сколько новых жертв кровавой драмы, -
Наших вдов, отцов и матерей,
Как осколки ранят телеграммы,
С беспощадной точностью своей.
Сводки ТАСС наивны и условны, -
Без потерь воюем, верь не верь,
Или может подорвать основы
Четкая статистика потерь?
И, оправив фото дорогое
В траурную черную кайму,
Только мама, почернев от горя,
Не простит утрату никому.
Может за кладбищенской оградой,
Где схоронен был еще мой дед,
Батя мой – защитник Сталинграда
Снимет с сына цинковый запрет.
Он увидит френчик и фуражку –
Доброе казенное шитво,
Орденскую ленточку и пряжку
А от сына – в общем ничего.
И, согнувшись, он до смерти станет
Воплощеньем горестной молвы:
Сын его служил в Афганистане;
А схоронен здесь без головы.
Он стоит над свежею могилой,
Точно камень, а в душе провал, -
Если б мог сказать я, батя милый,
Что я жизнь за Родину отдал.
Смерть одна с ее бесстрастным зевом
Всех зароет под один курган –
Тех, кто пал под Курском или Ржевом
И кого испепелил «афган».
Грустно, утешенье в том плохое –
Гнить в родной земле без головы,
На которой нет теперь покоя
И под мирным небом голубым.
Где идет к победам шагом звонким
Человек, не знающий потерь,
Где в квартиры входят похоронки,
Как кошмар, сквозь запертую дверь.
Прошагав от Волги до Берлина,
Думал ли когда-нибудь отец,
Что его же собственного сына
На чужбине ждет такой конец.
Что пошлют его со смертью рядом
Под надрывный вой бронемашин.
Дать народам истинный порядок,
Меря души их на свой аршин.
Долю им неся в походном ранце
И за них же проливая кровь,
Что ему фанатики-афганцы
Голову отрежут за любовь?

ПЕСНЬ 3

Кто вы? Чьи вы? И откуда
Вы на наши головы свалились?
Гиндукуша бешенным обвалом,
Селем смертоносным небывалым,

 
ГЛАВА IV

Я убит под городом Гератом.
Говорят: судьба, не повезло…
Может, лишь благодаря утратам,
На земле искоренимо зло.
Можно жизнь отдать, но дать едва ли
Можно то, чем не владеешь сам.
Мы другим за благо выдавали
Нам самим осточертевший хлам.
Что мы защищали на Востоке,
Справедливость, Правду, Мир, Закон?
Наши застарелые пороки?
Бодрый наш марксистский лексикон?
Нам твердили: верь – за нами правда!
Хочешь жить, вертись да не зевай,
Все приказы исполняй исправно,
Жми, дави, шустри, вали, давай!
Не жди ответов на вопросы,
Если даже ляжешь тут костьми,
Здесь подростки убивают взрослых,
Что ж солдату, воевать с детьми?
Самое гуманное на свете,
Как сказал наш ротный командир:
Мы на каждой бомбе и ракете
Написать готовы: «Мы за мир».
Наш порядок прост и гармоничен
Все народы признают в момент.
Жаль, что до предела ограничен
Дружеский наш мирный контингент.
Но свои у бомбы полномочья,
Не втемяшишь тупорылой ей,
Чтобы «духов» разрывая в клочья
Смерть щадила женщин и детей.
Много адски каверзных сюрпризов
Нам война за Правду поднесла,
Как в душманских взорванных кяризах
Их детей сгоревшие тела.
Умолчать не вправе и не в силе
Да, про все сказать – не хватит слов:
Как по ним истошно голосили
Матери с окрестных кишлаков.
Как до крови раздирая лица,
Волосы терзая на ветру,
Шли безумной черной вереницей
В жуткую афганскую жару.
Жаль чужих, своих бывает жальче, -
Близ Кабула на глазах у нас
Симпатичный востроглазый мальчик
С дембелями подорвал «КАМАЗ».
Для такого трудно быть хорошим
Даже если прав ты десять раз…
Здесь, в «афгане», есть свои «гавроши»,
Но они не с нами, не за нас.

ПЛАЧ МАТЕРЕЙ

Там, над мертвой равниной,
В этом тягостном сне,
Все больней и ранимей
Образ чудится мне.
Точно крыльями птица,
Осеняя простор,
Безысходность клубится
Меж вершинами гор.
Реет шлейфом узорным
В неземной вышине
Облик женщины в черном,
Весь в дыму и огне.
Словно в адовой муке
Из огня поднялись –
То не крылья, а руки,
Устремленные ввысь:
О, открой свои вежды
Всемогущий аллах,
Все людские надежды
Обращаются в прах!
О карающий боже,
Отнимающий жизнь,
Ты все знаешь, все можешь,
Лишь одно мне скажи –
Если созданы дети,
Чтоб сгореть им в костре,
То зачем ты на свете
Сотворил матерей?!
Ни юнцов, ни младенцев
Не щадит твой костер.
Лучше б вырвал мне сердце,
Сжег и в пепел растер.

 
ГЛАВА V

Я убит под городом Гератом
Не под гром российского «Ура!»
И моя победа, как расплата
Не зависит больше от утра.
Обернувшись чьей-то дикой шуткой,
Жизнь моя угасла навсегда,
В этой ночи беспросветно жуткой
Мне не светит ни одна звезда.
Но кошмаром вас не потревожу,
Не дано мне рассказать о том,
Как с меня живьем срывали кожу,
Чтоб отрезать голову потом.
Как она, освободясь от тела ,
Ожила в ретроспективе дней,
Мертвыми глазницами прозрела,
Стала мыслить зорче и верней,
Старый гриф занес ее высоко
К ледникам Каракорумских гор,
И открылись тайны мне Востока,
И на Запад мне открыт простор.
Вижу: умирающий правитель
В конвульсивном лепетанье губ
Что-то все еще диктует свите,
Как гальванизируемый труп.
Вот она – солдатская расплата
За бредовость маршальских затей:
Пушки для соседа-демократа,
Вместо масла для своих детей.
Снова престарелым генералам
Славу запоздалую трубят,
И ведут на смерть по перевалам
Наших необстрелянных ребят,
Чтобы взять еще одну преграду,
А не повезет, так слез не лей, -
Принимай от Родины награду:
За бесплатно пару костылей.
Где-то на другом конце планеты
В жарких джунглях закипает бой,
И наводит на Москву ракеты
Энергичный президент-ковбой
Может там лимит на кандидатов?
Но кому же так грозите вы?
Разве не дошло до ваших хватов,
Что ракеты есть и у Москвы?
В вашем то овальном кабинете
Тоже зреют темные дела.
Есть лишь две Империи на свете –
Это вечный спор добра и зла.
Вновь воркуют ястребы о мире
Вдохновенней и душевней всех,
Но сегодня это в целом мире
Может вызвать только горький смех.
Корифеи, напрягите разум!
Вы погрязли в роковой вражде,
Но поверьте, что нейтрон и лазер
Не дубинки кочевых вождей.
Ваших споров логика все та же –
Все зола, кто прав, кто виноват,
Если завтра аргументы ваши
Обратят «Эдэм» в кромешный ад.
Экстремизм в масштабе мирозданья
Видимо устроил вас вполне,
Чтоб народов собственных страданья
Прикрывать угрозою извне.
Все неотвратимей та угроза, -
Равновесья призрачный факир
В зыбком состоянии гипноза
Под прицелом держит целый мир.
И гонимо страшным наважденьем
Близких термоядерных зарниц
Мечется зеленое движенье,
Как сомнамбул, вставший на карниз.
Под гипнозом радио и теле,
Под наркозом прессы и кино
Спит земля в лазурной колыбели,
Часа смерти знать ей не дано.

 
ГЛАВА 6

О, шар земной, живой цветок нетленный
О, боль моя, забота и печаль!
Бесценнейшей жемчужиной вселенной
Несешься ты в неведомую даль.
Играя миражом земного рая,
Слепя умы кривыми диаграмм,
В сиянии неона и дюраля
Встал над тобою прагматизма храм.
Добро и зло в нем – символ предрассудка,
Насилья, культ – всеобщий идеал.
В нем экстремизмом секса и желудка
Заполнен бездуховности провал.
Когда бы прорицательница – пресса
Сподобилась прозрением простым,
Она звала бы жертвовать прогрессом,
Во избежанье новых Хиросим.
Но гибнет лес и вымирают реки,
И даже мир сулит живому смерть
И не остановить ее вовеки,
Как вспять не повернуть земную твердь.
Ночь, но голове моей не спится –
Космос наклонился надо мной.
Словно сквозь провал в моих глазницах
Смог в меня вместится шар земной.
Так в объятьях черного рассвета,
Завершая круг урочный свой,
По орбите катится планета
Мертвой отсеченной головой.
Дивный сон младенчески счастливый
Снится той планете-голове.
Белый ангел с веточкой оливы
Тихо утопает в синеве.
1982 г.