Книга стихов. Контрабардист. ч. 2

 ЭЙ, ТРУДОЛЮБИВЫЕ!
 
Эй, трудолюбивые, в две смены спешащие,
В три жилы тянущие,
И на работе вы, и на фазенде вы,
И на жене, и на стороне!
Все чистое загадили, святое заплевали-
Ну что на четыре кости стали?

А ну-ка из речки – водички!
А ну-ка из моря – плотвички!
Ну как? Не жирно? Не солено?
А балык вам не по вкусу
Из любого водоема?

Эй, трудолюбивые, ну-ка строем - в церковь:
Бога разрешили дуракам!
А Бог из обезьяны делал человека
Кто же из вас сделал обезьян?

 Эй, трудолюбивые в очередь за водкой:
 Водку разрешили дуракам!
 Ну –ка хором выпили, утерли нос селедкой:
 Кто еще не сыт и кто не пьян?

Эй, трудолюбивые, много ль наработали?
Много. Ну а если посчитать?
Домы ваши рушатся, дети пьют, не тужатся,
В одиночке умирает мать.

А ну-ка из речки – водички!
А ну-ка из моря – плотвички!
Ну как? Не жирно? Не солено?
А, балык вам не по вкусу
Из любого водоема?

Эй, трудолюбивые, с голода дебилые,
Какого вам под нос нашатыря?
Сотня упирается, тысяча спивается,
А в колоде – те же козыря.



 * * *
 
По всем окраинам Союза
Идет война:
Горят дома, и гибнут люди,
И мир – чума.

И русские стреляют в русских
Другой войны,
Но умирают в стенах узких
И без вины.

Князьям уделов захотелось
Щеку надуть,
И – поворачивай оглобли
В несветлый путь!

И правит миром страх и голод,
А не любовь.
Мы на Смоленскую дорогу
Выходим вновь.

Неужто вновь по старым тропам,
Отстав навек,
Задрав штаны, мы будем топать
Под курий смех?

И вот вопрос: чего во имя,
Каких идей? -
Бросаем из огня в полымя
Своих детей?

А жизни нам осталась – горстка
Дней, утр, ночей.
Какая-то игра в наперстки:
Кто - чей?
 

 * * *

 ПРОШЛА ЛЮБОВЬ
 Летели изумруды и упали…

 
Ну вот и все: прошел любовный гон.
Ушли стихи. Пришел спокойный сон.
Тускнее небо. Сорваны цветы.
И сердце лишь кольнет от пустоты.

Прошла любовь, как ливень в летний зной:
Столь долгожданный, сильный, но – слепой.
Не напоив земли, не смыв и пыли,
Оставив духоту и снов бескрылье.

И гром гремел, и молния сверкала,
И солнце мне умытое сияло.
Но дождь прошел другою стороной,
В который раз минуя край родной.

Причем тут дождь? Причем эти намеки,
Причем иносказательные строки?
Прошла любовь. Так будь и тем доволен:
Ведь ты любил, ты был любовью болен!


 * * *

 В ОБЩАГЕ

В общаге на девятом этаже
Я слышал – пела девушка с надрывом.
Мне не услышать никогда уже
И голоса, и пенья такой силы:

То раздавался погребальный псалм,
То что-то умирало в человеке,
Рождая сонм неизъяснимых гамм –
Цвело дитя весны и дискотеки.

А девушке совсем немного лет,
Поет (а рядом - взрослые мужчины)
Про непонятный и нетеплый лунный свет,
И что она хотела б быть любимой.

Красивою любовью молодой
Она хотела пламя погасить,
«Потом хоть что: разлюбишь – Бог с тобой,
Потом – и так на свете можно жить».

Не с милыми и близкими людьми,
А с чуждыми нам духом и мечтами
Проводим мы святые дни свои,
Чужие средь чужих и себе сами.

Не в славе, а в печали и в тоске,
Не в свете рампы, а в четырех стенах
Мы умираем в жалости к себе.
Неслышный крик несется во Вселенной:

«Я не хочу! Любимой быть хочу!
О, кто-нибудь, возьми меня отсюда,
К тебе, единственный, взываю и кричу:
«Спаси меня! Вовек твоею буду!»»

… Другие были в песне той слова.
Я не пришел, не спас, хоть все я понял.
И смята была вешняя трава,
И пустота в девических ладонях.

1983 г. п. Донское.


 * * *

Я пережил себя. И жизнь моя
С черты рубежной стала мне не жалка.
И каждый день живу последним я.
Бензина нет. Фитиль сгорает в зажигалке.

Загоны, что пред мной были открыты,
Отмел я яростно за торность их.
Меня не знал никто! Я жил среди забытых,
Среди покинутых, безликих и немых.

Почувствовав в себе необходимость,
Я думал: для чего мне голос дан?
И милость это мне или повинность,
Яичница иль Божий дар?


 * * *

 ДОРОЖНЫЕ РАБОТЫ

Пигмеи взялись за дело -
Ворочать земли тело,
Черноту ей вернуть,
Залатав дырок суть.


 * * *
Мне говорят: «Вы – не такой,
И все у Вас - не то!
Вот тот, другой, он – ого-го!
А Вы? А Вы – ну что?..

Вот если б Вы хотя б чуть-чуть
Не так, как Вы, не так,
Тогда бы я, тогда бы мы
Вас – ого-го! А так…»


 * * *

Стихи не надо объяснять
Стиху – стихом, стихам – стихами.
Они в тиши все скажут сами
Тем, кто откроет - их понять.


 * * *

«Дохнут и дохнут, а лезут и лезут –
Как их не стричь, и не брить, и не резать!!


 * * *

Я когда-нибудь стану богатым
И построю здоровый дом.
Всем нам места в нем хватит, ребята,
В доме с ивами над прудом.


 * * *

Где вы, друзья? Разошлись
По домам, по квартирам,
Умные жены над вами,
Как вещие львицы, снуют,
И потеряли мы связь
Меж собою и с миром,
И променяли любовь на уют.


 * * *

Снился сон мне: меня напечатали!
Я издался, пошел по рукам.
Как продажную женщину, сватали
И таскали читать по углам.


 * * *

Снег падал в Рождество,
Всевышне снисходил,
Бальзамом землю покрывал целебным.
Снег падал в торжество
Исконных белых сил
Над хаосом безумным и враждебным.

Ты уходила снег.
Редел твой силуэт,
И пахло свежестью невозвращенья.


 * * *
 ОБЪЯВЛЕНИЕ

Сниму квартиру с телефоном,
Близко к центру.
С роялем, с мебелью, бесплатно
И с акцентом:
Чтоб было тихо!
Не кричаще-тихо,
А тихо-внемлюще,
Заслушавшися-тихо!


 * * *

 ПОХОД В КИНО
(борьба за видимость и гласность )

Стремится в завтра наш народ –
Хотя и задом, но вперед.
И все с дороги норовит на бездорожье.
«Что нам тореные пути!
Нетрудно вовсе их пройти.
А мы попробуем идти по правде с ложью».

Да и идут-то как у нас?
За нами нужен глаз да глаз!
Хотя и есть на всех на нас глаза и уши.
У нас тут был один – остер! –
Так мы его скорей – в костер.
Придумал: «Нам впередсмотрящий нужен».

Но это присказки завод,
А сказка про кино пойдет.
«Кино и жизнь», «жизнь, как в кино» – хоть для сравненья.
Ведь где у нас учиться жить?
Не в жизни же! Нет-нет, ни в жизнь!
И вот кино, «Одна ошибка», воскресенье.

Я про журнал сейчас смолчу.
Не то чтоб мне не по плечу:
Пускали что-то о победе над природой.
И этот старенький журнал
Зал без восторга принимал –
Такое благосостояние народа.

Вслед за журналом фильм пошел.
Сначала шло все хорошо.
Вдруг – звук пропал, одна лишь видимость осталась.
Молчат, ногами не стучат.
«Звук!», «Громче!» - тоже не кричат.
А что кричать? Вдруг звук появится? – казалось.

Но звука нет уж пять минут,
И десять так же вот идут,
И – тишина, как будто все в порядке.
В фойе из зала вышел я.
Уборщиц милая семья
Стирала след мой, несмотря на неполадки.

Я им сказал, что звук пропал,
А зрителей – «уж полон зал»,
И платят все – да будет вам известно!
Они без всякого труда
Меня послали кой-куда.
Вот тут-то, милые, взорвался я протестом:

«То, что директор выходной,
А вместе с ним – и заловой,
И что механику дать знать никак нельзя –
О том я слышать не хочу!
Я вас работать научу!
Я вам устрою «фейерверк»! Я все сказал!».

И, повернувшись к ним спиной,
Я в зал зашел, а в след за мной
Звук появился! Видно – совпаденье.
Я в зал прошел, на кресло сел.
Сосед мой спал, чуть-чуть храпел:
Что ж, фильм индийский, время есть –
К чему мученья?

Когда я в зала тьму шагнул,
По залу прокатился шум:
Подумали, что я – администратор.
«Сапожники! Купил билет,
А звука четверть фильма нет!
Пускайте снова с того места, где пропал он!».

Но сделали погромче звук,
И так умолкло все вокруг.
Фильм дальше шел. Зал не рыдал, не веселился.
У них, в кино, не как у нас –
Поцеловал, кусты и ЗАГС –
Поют, поют – и вдруг ребенок появился.

Но вдруг экран наш стал мутнеть,
Да так, что боль глазам смотреть.
И место вроде бы без всякого разврата.
Ох, терпелив у нас народ,
Как вежлив, тих: сидит и ждет,
Что кто-то встанет и разбудит супостата.

Опять срывался с места я,
Кричал всех громче «Ясность!» я.
Для всех я был какой-то ненормальный.
Я им мешал кино смотреть.
Они привыкли ждать, терпеть,
А я мешал терпеть и ждать им всем повально.

Я в вестибюль опять полез,
Кричу: «Закрою занавес!».
И все ж добил – картинка проявилась.
Я в зал прошел, упал на стул,
Чуть посмотрел – и сам заснул.
И мне во сне индийка с шваброй снилась.

И вот я думаю сейчас:
Зачем я бегал, воздух тряс?
Механика я разбудил, а дело ли поправил?
И сам кино не посмотрел,
И всем соседям надоел.
И что за бес во мне засел и мною правил?

… В кино уж не был я давно.
А может - так и быть должно?
Хотелось бы мне знать (я очень любопытный).
А то опять в кино приду,
А фильм – без видимости вдруг?
И буду бегать я один, как первобытный.

Но как же все-таки мне жить?
Может, кто знает – подскажи!
А то – пошел, хотел узнать, и все не ясно.
Спасибо, телевизор есть.
Не надо в холодильник лезть:
Включил – и все у меня есть,
И все прекрасно!


 * * *

Мне грустно потому, что я тебя люблю.
Но знаю: морду пьяную твою
Мой стих навряд ли что поправит.
Так стоит ли писать, печатать- править
Себе во вред и никому не в прок,
Найти пытаясь в перегаре уголок,
Вдруг с бисером навстречь тебе кидаться,
В мозги те, е-мое, вдолбить пытаться,
Метать икру, а чаще – молоко
Не в заводь теплую, а в сивушный поток?
Ты просишь: «Спой, душа чтоб развернулась!»,
Чтоб то, что спало, с песнею проснулось.
Ну а потом – куда пойдешь с душой
Еще не трезвой, но опять больной?
Ты спросишь: «Так и шо ж типерь мне делать?».
Скажу: «Не пей, не бойся быть вороной белой!».
Ответишь, знаю: «Во какой ты смелый!
Дай на сто грамм, чтоб бестолковка не болела!».



 * * *

Немец любит свою Гретхен,
Что прекрасней всех она
Экономить может деньги
И крутить веретена.

Англичанин любит Мэри,
Любит, немцу не в пример,
Услыхать за скрипом двери:
«Кофе ваш! Вставайте, сэр!».

Вот француз – тот де дурак! –
Ловит счастье с Жанной:
Утонченных чувств мастак
Полн любви диванной.

Не умеем мы работать,
Не умеем отдыхать,
Жить, питаться не умеем –
Можем пить, ругаться, спать.


 * * *
 
Как нам ни стараться, ни крутиться –
В баню все мы ходим нагишом.
В шубе в бане тоже можно мыться,
Только шуба в бане ни при чем.

Как не затащить с собой в могилу
Все дома и все дела свои,
Так в стихи, пускай порвутся жилы,
Не втащить украденные сны.


 * * *
 Благими намерениями
 устлан путь в ад.

Мы – хорошие дети плохой страны,
Хотевшие ей добра.
Не мы ль привели ее под флаг сатаны?
Он нам кричит: «Ура!».
Почесывает за ухом,
Похлопывает по плечу:.
-Ну, молодец, молодчуха,
Довольно, чу, чу.
За стадо вам спасибо,
Этих – на убой.
А вы? Идите, живите,
Живите сами собой.
Солите соль свою солью,
Вы ж это – соль земли.
Лечите боль свою болью,
А до народа – ни-ни!


 * * *

 БАЛ
(случай в новогоднюю ночь)
 
 Как хочется оставить всех в живых
 В конце концов последнего романа!
 
Новогодний был бал –
Маскарад, карнавал.
Веселилася дева младая.
Убегала она,
Шлейф ее догонял.
Но поймал я ее, как – не знаю.

Я хотел ей сказать,
Что прекрасна она,
И про то, что все люди – братья,
Что по миру мчит
Нового года волна,
Что хочу пожелать ей счастья.

Я был весел и добр,
И шутил я, как все.
Но поймал я ее…
Лучше было б - во сне.
Она вспыхнула взглядом
Презрительных глаз,
Рот отверзся ее –
Для меня свет погас.

Страшный мат раздался,
Чуть не сбив меня с ног.
Как остался я жить?
Но я смог. Как я смог?

Сожаленье, испуг –
За нее, за себя.
Разве может такая
Такой быть?
Разве можно вот так –
Походя, невзлюбя –
Повернуться, и взлядом,
И словом убить?

Все смешалось в мгновенье
В моей голове.
Два мгновенья прошло –
Все взорвалось.
Я ударил ее
По румяной щеке -
На руке сожаленье осталось.

А потом… а потом –
Лучше б было пока.
Белый свет скрашен был
Красным цветом.
Меня сзади, но верно
Иудья рука
Научила сживаться с паркетом.

И «веселье» пошло.
Ах, какой был концерт!
Бог простит их умершие души.
Я бы отдал всю жизнь
За простой пистолет:
«Танцевали» бы все,
Но я б лучше!
 
Ну а так, и вот так
«Танцевали» они.
Я не помню сейчас –
Долго, мало ли…
И упал я под лед,
Твердый лед, как с брони
Сверху белые лебеди плавали.

Трое суток – провал:
Одна ночь на все дни.
Я очнулся – все белое-белое.
Я услышал рыдать уж
Не могущий хрип:
«Бедный мой! Что с тобой
Они сделали!».

Смерть страшна.
Но в бою, на посту и с ружьем
Умереть – так, как с неба
Звездою упасть.
Ну а я осквернен был
И брошен живьем –
От своих, от СВОИХ! –
Смерти в пасть. Смерти в пасть.

Быть может, это и неинтересно
Среди проблем глобальных и своих,
Да и не всем это грозит, коль честно,
И вряд ли что – типичный жизни штрих.

Убили человека, не собаку!
К тому же он был пьян и приставал.
И сам он виноват – затеял драку,
А девушку весь зал лишь защищал…

…Я не буду вам, люди,
Морали читать.
Я боюсь - до конца не дочтете.
Я карнаю, спешу
Дописать, досказать,
Хоть мне врач не сказал:
«Вы умрете».

Я не понял тогда
И сейчас не пойму –
Ну откуда у них столько злости?!
Стая подленьких псов
В танцевальном кругу –
Только ждут на пол брошенной кости.

И когда я поймал
Ту (но тщусь, как назвать) –
Я поймал злого гения стаи.
Я отстал – я не знал,
Что прекрасная стать
Беспощадная будет такая…

…Ну, ладно. Некогда. И нет пути назад.
Ты вспомни, мать: я был веселый мальчик,
Как всех любил.А двор наш, а наш сад.
Ту девочку… и нашу речку Кальчик.
 
Здесь тыщами героев хоронили.
Я слышу, как трубит походный рог…
Их предали – они не победили,
Но тот, кто честно пал – исполнил долг.

Прощайте, все вы, кто меня живее.
Вам дальше жить (иль это –как кому).
С моим уходом станете умнее,
Добрее ли – неясно самому.

А тех, что били – пусть их оправдают,
Ведь я был пьян. Я и сейчас хмельной.
А там – весна… Гляди: сосульки тают.
Забудут все, что было ночью той.

Забудут все. И не единым словом
Никто и никогда не вспомнит обо мне.
Как будто не было ни в Ветхом и ни в Новом…
Так что я кроме зла оставил на Земле?..


 * * *


СЛОН НА ШЛАКОВОЙ ГОРЕ
 
 С.Шапкину.
 

Отравлена земля, вода
И зло дичает.
А слон на шлаковой горе
Лежит, мечтает.

И вспоминает детство слон:
Как жил в «Шанхае»*,
Потом был выселен, снесен –
Квартиру дали,

Как жил в квартире до поры,
До перестройки,
Когда из клеток мы пошли
Искать истоки,

И как в один из ясных дней,
Дождливым летом,
Его поэты привели
На место это.

На свете ничего не зря,
Но кто спасется?
Пока есть слон и есть заря -
Шанс остается.

* Раньше на Шлаковой горе был поселок самозастройщиков, он назывался «Шанхаем».


 * * *

Все равно талант пробьет дорогу.
Это правда – слава в вышних Богу!
Все равно свое он слово скажет.
Пусть уйдет – он все свое докажет.
В том беда: в княжение и царство
Многим не испить его лекарства.


 * * *

Если Вас откуда-то гонят –
Значит, где-то Вас очень ждут.
Древа листья свои уронят,
Эти листья потом сметут
И сожгут, а золу развеют,
От золы прорастет росток,
И на ровных, иных аллеях
Вы распуститесь, как цветок.


 * * *

Я когда-нибудь стану известным.
Может быть, в зарубежном потом.
Зазвучат - в том потом мои песни,
Обрастет мое имя плющом,
Наплетут обо мне, нарасскажут
Те, каки и не знали меня,
Разукрасят меня, напомажут
И положат на полке лежать.
Я оттуда взгляну, улыбаясь
На потешное это вранье.
Я ведь пел и любил не на зависть,
Просто петь было ДЕЛО мое.


 * * *
Город мой, я вырос из тебя,
Из твоих коротеньких штанишек,
Из твоих замусоленных книжек,
Истин прописных, и не любя –
Горько-нежно я люблю тебя.


 * * *

Этот город ест своих детей.
Съест, срыгнет и плача кости лижет.


 * * *

Город мой – немой,
Молчащий мной.

 * * *

Работа у-стала, пиши, не пиши.
Сижу в общежитьи в вонючей тиши.
На пятый этаж не доходит вода.
Засохло дерьмо в унитазе – беда.


 * * *

Что наша жизнь? Еда, еда, еда,
Обедов, ужинов и завтраков громада.
Но в магазин зайдешь ты – и беда,
Коль продавщица не твоя отрада.

Она тебя обвесит, обсчитает,
Обслужит кое-каком наперед,
А слово скажешь – оскорбит и обругает,
И взглядом, как штыком, тебя прошьет.

Хватаю телефон, звоню в ОРС, как в больницу:
«Скорей, - кричу, - смените продавщицу!
Считать не может и весов она не знает!».
А мне, жуя: «Да, кадров не хватает».


 * * *

Как часто идеал, что вдохновляет,
Себя притом свинье уподобляет –
Самовлюбленной, глупой и пустой.
Ну что ты видишь от любви слепой?


 * * *

Сказать, зачем я воскресил тебя?
За алчность и корысть все принимай,
Найди во мне ты пользу для себя,
Корыстно эту пользу извлекай.

Любое чувство – дружба ли, любовь –
Без корысти уйдет само собой.


 * * *
 
 Тихо, у нас на улице живет писатель,
 Он ночью работает, а сейчас спит.
 О Набокове.

 
Возьмите меня на квартиру,
Немного просите платить,
А то моя бедная лира
Не может в дому моем жить.

Я сразу вас предупреждаю,
Что я буду женщин водить –
Ведь я на гитаре играю,
Я петь буду с ними и пить.

Еще я люблю не рояле
(Но я буду тихо) играть.
Я, правда, в игре увлекаюсь
И часто срываюсь плясать.

А в будние дни я спокоен,
Не пью и почти не курю,
Я бегаю кроссы у моря
И баню парную люблю.

Хоть славою не избалован,
Но все же – не шутит чем бес:
Вдруг будет к стене примурован
Над дверью у вас трафарет:

«Здесь жил и работал тогда-то
Любимый народом поэт».
И будут ходить к вам за плату
В мой бывший у вас кабинет.
 
Потом вас и дети, и внуки
За то будут благодарить,
Что им без трудов и науки
Достанется кушать и пить.

Конечно, поближе бы к центру,
Конечно, чтоб был телефон,
Газеты чтоб рядом, моментом -
Редакция, клуб, стадион.

Я даже могу вас в проценты
Грядущих моих распродаж
Ввести, когда финишной лентой
Взовьется на стих мой тираж.

И если вам это подходит –
О чем нам еще говорить?
Я мог бы пожить у вас долго
И миру себя подарить.
 

 * * *

 Народная

Потерял колечко я,
Ни разу не надёвано.
Любил девчоночку младу –
Как куколка малевана!

Она любила меня тоже,
Разрешала целовать:
- Целуй, целуй меня, Сережа,
Еще, еще, опять, опять!

Я изменил её на май
С ее подружкой смертною –
Не так красивою была,
За то спасибо, что дала.

Она обиделась, узнав,
И прокляла. Потом - простила.
Но так, как раньше, не любила.
А жаль… хорошая была.


 * * *
 
 Скажите, вот Вы поэт -
 борода, длинные волосы -
 это что-то значит?


- Усы, борода – да все ерунда.
- Но что-то в них есть?
- Конечно же есть:
Раз есть лес,
Значит кто-то в нем ест.


 * * *

Надоело орать и крушить.
Посмотрите: солнце, весна!
Что-нибудь про любовь, для души,
А плохого – не надо и в снах.

Да подите вы с вашими измами –
Я сегодня в согласьи с собой:
Я гуляю – голодный, непризнанный
И готовый к измене любой.


 * * *

 ЮЗУ АЛЕШКОВСКОМУ

 Я верю – будет чугуна и стали
 На душу населения вполне.
 Юз Алешковский.
 
 Все мы у Сталина под Колпаковым
 (Колпаков – министр ЧМ СССР
 конца 80-х гг.)

Алешковский Юз! Вот – мой завод,
Новый мир, а в нем – товарищ Сталин!
А из труб мне в душу дым идет,
Душу душит чугуном и сталью.

О, вполне и полно! Хватит, баста!
Нет уж душ – передушили все.
Называйте меня массой, кастой, пастой,
Классом, коридором, просто «зэк «

Прошлый я для вашей лучшей жизни,
Для квартир, для пайки богача.
Свет свободы пусть мне в душу брызнет,
А коль нет – зовите палача!

Но и палача вам звать не надо,
Лишь безликой указать толпе –
И сомнутся гроздья винограда,
И вино прольется на столе.


 * * *
 НЕ ПРИГОДИЛИСЬ
(посв. интеллигенции этого народа )

 Лучше бы не было этих умников,
 Как умник – так в костер!



Под бетонной плитой,
В духоте, в темноте,
Не снимая железа удил,
Мы, вдыхая возможность,
Искали просвет
И вгрызались в него что есть сил.

Наши зубы ломались
Об воздух багров,
И пьянила свобода легка.
Только жены нам в страхе
Растили рабов,
Низводя нашу жизнь до плевка.

Остальные роптали:
«Плиты не поднять,
И влежалась – хоть как-то тепло,
И привычна узда,
А свобода и Бог
Нам понятны, да спины свело».

Все у нас, как всегда,
Будто времени нет.
Жизнь глупа, а свобода чревата.
Только раб каждый день
На закланье ведет
Тонкокожего, умного брата.

Ну куда ж нам теперь,
Если выпало так:
Иль война, или молча пропасть?
Иль уехать-уйти
В сытый, камерный рай
И цветочки в саду поливать?


 * * *

 ЗАРАЗА
 
Вас ничто не может заразить,
Вы стерильно продезинфицированы.
Вас ничто не может поразить,
Вы видали виды и не выданы.

Все у вас везде, во всем транзит,
И булавка есть на случай сглаза –
Вас ничто не сможет заразить,
Потому что сами вы – зараза!


 * * *

На мою личность
Нужна наличность.
Стихи мои –
Провинции столичность.
В них – сто лиц ваших:
Красавцев, милашек.
Спешу к вам с гитарой,
Автографом броский.
Встречайте,
Сергей Кучеренко - Садковский!


 * * *

В сём городе пустом,
Не хватит всей капусты,
Чтоб заплатить за маленький
 мой стих!
За самый ма - а –а- ленький,
За самый ма – ма –ма – люсенький,
За самый малюпусенький
 мой стих!!!


 * * *

Жизнь прожита. И все, что было в ней
Хорошего, плохого – все сгодилось –
И сказано, осталось – умереть,
Чтобы пророка слово подтвердилось.

Но умирать не хочется, а жить –
Не сбудется вслух сказанное слово.
О, мое Слово, в этом море лжи
Ты тоже – ложь? А может ложь – основа?

Но как обидно, все же, до делов,
Что жизнь большая прожита впустую,
Что я не снял с своих детей оков
И не очистил речку голубую.

 1993 г.

 * * *

Современники, соучастники!
В день рождения армии нашей
Будьте здравы вы и будьте счастливы,
Вы, и дети, и матери ваши!

 * * *

Засобирались люди умирать.
Спешат успеть до срока схорониться.
И точит нож не названный убийца,
Которому нож дан, чтоб охранять.

 * * *

Солдат! Служи и чти свою присягу,
Знай технику, как задушевный стих,
И чти приказ, но на народ – ни шагу!
Умри, солдат, но не стреляй в своих!

 * * *

 ПОЭТ И ГОЛОД

Однажды профессионал-поэт,
Оставшись начисто без средств,
Пустой желудок проклиная,
По комнате ходил, стеная.

«Что за напасть? А как болит!
Но что же предпринять и как проведать,
Где мне сегодня, позабыв про стыд,
Не завтракая, взять и пообедать?

Но деньги… Денег? -
Нету ни копья.
Взяла б что ль вдовушка в мужья?
Я бы за ней – как за рукою веник».

И стол себе большой представил он,
На нем – прекрасных яств разнообразье.
Он за столом сидит, как фараон,
С вдовой и ест печенку дикобразью.

И так все живописно он представил,
Что еле бренный мир сей не оставил
В восторге гурманских желаний.
Но все ж пришел в себя от колик и страданий.

Да, плохо быть голодному поэту.
К издателю пойти, что ль, за советом,
Хоть мне уже давно не верит он?
Но глад – не тетка, и явился на поклон.

«Издатель, - молвил, сделав реверанс, -
В последний раз прошу: ну, сделай утешенье
И выдай мне хоть небольшой аванс
Под скорое мое произведенье!

Я в нем такое напишу, что мир воспрянет,
Слезою обольется и со смеху умрет.
И первым делом мир тебя помянет,
И мне, конечно, тоже – слава и почет.

Пиры такие опишу я,
Что самый сытый, прочитав,
Слюною изойдет.
Деревья жизни вековые,
Любви утехи огневые,
Месть, катаклизмы роковые…
Ну, дай мне пять рублей вперед!»

Издатель слушал все, прищурив глаз.
Сказал: «Ну, если только что в последний раз…
Учти: коль завтра не представишь мне творенье –
Не будет больше ввек тебе прощенья!» -
И выдал пять рублей.

Поэт, взяв деньги, удалился сразу.
Стал размышлять о кухнях разных стран,
Что привело его в ближайший ресторан,
В котором он желудок свой наполнил до отказу.

Придя домой и, охая от боли
(Неимоверно все ж болел живот),
Подумал он, что нет несчастней доли
Того, кто много ест и много пьет.

«Да, пообедал я сегодня славно.
Но я кому-то что-то обещал,
И долг снести я должен свой исправно».
Он взял перо и долго размышлял.

Однако мысли не роились
В его уж дремлющем мозгу,
Одна на многие дробилась…
«Посплю… потом я все смогу».

Уснул. Вскочил минуты через три,
В кошмарном сне издатель снился.
Потом весь вечер сочинять стремился,
Но не писалось. Ни на йоту. Хоть умри...

Поэт, не дорожи желудком полным!
Поверь, что сие счастие условно.
Его тотчас наполнить не спеши –
Сначала лучше оду напиши.

Прекрасному, коль силы есть, служи,
Но с музой только натощак дружи!

 
 * * *
 НЕФОРМАЛЫ

Вы, отщепенцы всех мастей,
Вы, нелюди среди людей,
Иль – как теперь вас называть? –
А, неформалы, вашу мать!

 
 * * *
 Грустные песни поёшь…

Когда я отвоюю, откричу,
И победим мы – станем жить, как люди,
Тогда я вам весёлое спою.
И будем мы, и наше время будет!!!


 * * *

 ЧТО НАМ НУЖНО

Нам нужна и слова точность,
Нам нужна и дела прочность,
Нам нужна и чуткость душ,
И румяность спелых груш.

А не только, не вот столько,
Не постольку лишь поскольку,
От сего и до сего -
Нужно разного! Всего!

Всё: и модные штаны,
И простынки нам нужны,
От родящих от полей –
До межзвездных кораблей.

Чтоб любили жизнь большую,
А не сглажено-простую,
Чтобы каждый человек
Был прекрасен, как побег.

Был бы нов, и интересен,
И хоть чем-нибудь известен,
Был родным в семье своей
И родным на всей земле,

Чтоб имущему не жалко
Поделиться снегом валким,
Даже чтоб капиталист
Был поэт, не пародист,

И плохого чтоб не прятать,
Чтоб как есть – так и печатать,
Чтобы знала вся страна,
Кто герой, а кто шпана.

Не отнять у птицы крылья.
Все, что нужно, станет былью,
Если все мы смысл один
Вложим в слово ГРАЖДАНИН.

 1980 – 82 гг.


 * * *

 ПОСЛЕ КОНЦЕРТА


Хлеба корочка, долька лимона,
Рюмка водки, гитара и я.
А в ушах все звенят перезвоны
Моего отошедшего дня.

Вот еще раз (который по счету?)
Я ударился рыбой об лед.
А на сцене – летал самолетом
И таскал на себе пароход,

В рыбном царстве я царь – говорящий,
Среди рыб я – как рыба в воде.
Мне противен их страх леденящий –
Испоконная слабость людей.

В тихом омуте, в заводи затхлой
Не захочешь – наружу всплывешь
С мордой битою, с тиною в патлах,
На себя самого непохож.
 
 2000 – 2004 гг.

 
 * * *

Вещь, безукоризненно отделанная,
Свой теряет вещий смысловид,
И Вселенной с Богом и терпением
Ни о чем уже не говорит.

Нету в ней призыва к бесконечности,
Нет «меня возьмите – всех люблю,
Обо всех скорблю, чернея в млечности» -
Люди спят, им надо «улю-лю».

Манит их избитое, затертое,
То, что можно щупать и считать,
И живут они, к стене припертые:
Умереть или долги раздать.

Долг отдать, с долгами рассчитаться,
Никого не мучить, не теснить -
Чтобы на земле такому статься,
Нужно тяготенье отменить!

Люди-люди… словно хрен на блюде,
Соблюдают суету сует.
Массы есть, и столкновенья будут,
И сует в Диану Аль-Файед.

Как ни мысли - Бога нету в счастьи.
Как ни чувствуй в скуке нет тоски.
Чем природа злее и ненастней –
Тем родней Всевышнего тиски.

Богу трудно, одиноко, не с кем,
Дует он ветрами, холодит.
Все поются не про это песни,
И звезда звезде не то молчит.

Грустный ли, веселый, пьющий, спящий,
С хайлом выбиваемых зубов –
Где, когда ты будешь настоящий?
Гробною улыбкой – был таков.

Тянет в степь водоворотным кругом,
В трель, под небо, к самому себе,
В темноте с летящим рядом другом –
Неподвластны оба ворожбе.

Я ему скажу: давай не будем
Никого со зла судить-рядить.
Все мы грешны, все мы только люди –
Хватит во Вселенную сорить!
 
Двое нас, а между нами – третий –
Тот, кому любое по плечу.
Много божьих слов на этом свете.
Кто я? Что я? Никну и молчу.


 * * *
 ПАМЯТНИК

Я памятник себе воздвиг – не банк скомстролил.
Я не украл в Европе вид без смысла.
А если что и взял, что и присвоил,
То для меня и писан этот писк был.

Моя Мелодия, мой Детский Мир, мой Храм –
Мои горшки обожжены богами,
И все мои стихи ведут к стихам,
Где камни с звездами беседуют меж нами.

Большое множество всего – не бесконечность.
Любая немота имеет свой язык
Коль все считается, то под сомненьем вечность,
А значит – Человек, а значит – ты.

Я памятник воздвиг из песенного слова.
Народу, времени я свет искал во мгле.
Читайте, разумейте – и другого
Не надо, братья, памятника мне!


 * * *
 1996
Когда из бредней вьются сети,
Что в эти сети может уловиться:
Какая-нибудь огненная львица,
Какая-нибудь видимость столица
На плоскость, как на холст, отражена -
Что вам и мне поведает она?

Какое-то другое между тем, как
Какое-то несвойственное свойство
Чего-то, не имевшего себя,
В себе самом успело отразиться
И захотело с внешностью сразиться.
О ком? О чем? И что здесь, и почем?

Как любим мы, поэты задаваться
(таким – на что другие и не дышат)
И говорить опять же с неприметным…
Ну вот хотя бы – с камнем безответным,
Хоть говорят, что нету ничего
На свете неживого – все живет.

Так иногда, с собакою гуляя
Или цветы по полю собирая
В букет, чтоб их потом не подарить.
Как в эту осень, лето отдождило,
Грибов, как грязи. Все повыходило.
Как щедрая природа напоследок
Ненужными даяньями щедра!

Хотя – как знать, что может пригодиться
В костер по зимней стуже. А синица
Ничем не хуже ходит журавля,
Хотя поменьше - кто на что учился.
Так в эту осень и я сам открылся,
И думаю, дурак, что жил не зря.

Когда в горах взбираясь на пригорок –
То постепенно, то входя в азарт –
Я лез все выше, чтоб остановиться,
И думал: хорошо сейчас, вот так,
С какой-нибудь из дам совокупиться,
В грудь кулаки и звездам испустить
Исконный крик: «Мое! Здесь жизни быть!».

Но звезды можно видеть и с колодца,
Иль, как учили, взять и уколоться,
Иль, травки покурив, нырнуть в нирвану,
Иль, вверяясь волнам моря-океана,
С разбега трахнуться башкою о скалу,
Хлебнуть воды и нехотя напиться –
Шутя, и вправду можно утопиться.


 * * *

А вокруг столько женщин – невзятых вершин!
Покоряй, не ленись – свято женщина хочет.
Только я, как верблюд: лишь одна, лишь один,
И над нами свидетели – звёздные очи.

Когда я от нее иду рассветом,
Отдав ей то, что для другой берег,
И восхищаясь всем – за что мне это? –
Такая нежность за душу берёт!

Пусть не меня она ласкала ночью,
Пускай я в ней другую обнимал.
Как часто важно в строчках междустрочье,
В горах – межгорье, в точках – интервал.

Вот - не могу писать, не описуя,
Хотя могу не пасовать, пасуя.
Ну что? Продолжим? Так о чем это вам я?
Была большая и недружная семья..
Была земля, работа на заводе.
Был заведен на что-то я на взводе,
Не взвидя света белого в конце.
Был брошен мой завод в моем лице.

Мое лицо не то чтобы устало –
Мое лицо к заводу не пристало
Кто виноват? Что делать и как быть?
И, как у Пушкина, «куда нам дальше плыть?».
Нам дальше вместе плыть не получалось.
Душа моя рвалася дальше, ввысь,
И мы с моей семьею развелись.
Такое было время неформально.
А поначалу - вродь материально.

Моя жена бывала горяча,
Она любила рубануть с плеча,
Она бывала очень интересной,
А в нескольких местах – почти чудесной.
Но я устал ловить моменты счастья,
А к мелким радостям стал вовсе безучастным.
 1996 г.

 * * *
Я ударил сильного, большого.
Все равно ударил не того.
Маленького бить? Полуживого?
А не надо было никого.

Ничего я этим не исправил.
Никого не спас, не исцелил.
Может быть, задуматься заставил.
Может быть, я зло остановил?
Только зло ль я злом остановил?


 * * *
Вывески и фантики,
А вовнутрь войдешь –
Никакой романтики,
Все одно и то ж.
Ни желудку пожевать,
Ни душе напиться.
Как вот тут не вспомнить мать -
Не заматериться?!

Жизня наша блеклая
В красочной туфте.
По-аглицки клёкаем –
Только мало тем.
Хоть чего бы захотеть,
Что не продается!
Я с фонариком хожу
И свечу на солнце.

 * * *
Вот я смотрю – как много вас, уклюжих
(Откуда так подобраны по масти?),
Топчащих по-хозяйски эту землю,
Ни капли, ни черта в ней не понявших.
Невидными опутаны сетями
Пустых и одинаких разговоров,
Умело прозябающих в известность,
Жующих знанья, пьющих не от жажды,
Реализующих возможности чужие!
Куда вы прете ваши этикетки,
Хромая эксклюзивами в эрзацы?
Солома – сено, ошая – одесная…

 * * *
 Атланты держат небо
 на каменных руках.
 А. Городницкий.

Атланты бросили небо,
Играют в карты на деньги.
А небо? – А хрен с ним, с тем небом.
Куда ему, нахрен, падать?
Нехай другие подержат.
Мы тоже хотим, как люди,
А мы-то – всего-лишь камни!


 * * *
Не хочу быть учителем,
Не хочу быть врачом -
Хочу быть бойковцем,
Заводом-«Ильичем»!

Чтоб ни о чем не думать,
Чтоб ничего не знать,
Чтоб получить пропуск,
Пойти в столовую,
Сесть за стол –
И ЖРАТЬ.


 * * *
 НИКИТЕ ДЖИГУРДЕ

Я дал себе зарок не злиться.
Взглянуть – все люди хороши!
И как-то надо же кормиться…
С продажи собственной души?

Я вижу Вас – красавец внешне:
И рост, и хрип, и борода.
Признаюсь Вам: Вы слишком здешни,
Артист Никита Джигурда.

Все Ваши песни, монологи,
И голоса раскат и гуд –
То храм, в котором нету Бога,
Красивый, но пустой сосуд.

Москва, Таганка, слава мира,
Высоцкий Вова, наконец:
Изображение кумира,
Его несвойский изразец.

Вы – схваченное время русско,
Его примерный вариант.
Вы превращаете искусство
Во барахло и провиант.

Я не хочу убить Вас словом,
Но, продираясь на Парнас,
Вы оттираете другого,
Достойнее гораздо Вас.

Вы бегаете, шебуршитесь,
Кричите в ухо в двух шагах.
А, может быть, чуть-чуть потише -
И я тогда услышу Вас.

 30 декабря 2004 г.



 * * *
- Ты хочеш аткравэнних разгаворав?
Спрашу тибэ: «На шо оны тибэ?».

А можэ ти хотиш со мною соров?
Спрашу тибэ: «На шо оны тибэ?».

А може хочеш ласкава словэчка?
Спрашу тибэ: «На шо воно тибэ?».

А може хочэш з золота колэчка?
Спрашу тибэ: «На шо воно тибэ?».

И щё ты хочеш, шо? Сережку в ухо?
Спрашу тибэ: «На шо она тибэ?».

Так шо тибэ, сережку или в ухо?
Спрашу тибэ: «НА ШО ОНО ТИБЭ!!!».

2001 г.


 * * *

Если сердце боится любви,
Никого ты любить не сумеешь:
Так со страхами и постареешь,
И померкнут красоты твои.

И пойдешь ты обычной дорогой:
Замуж, дети, работа, дом..
Без любви, без страданий многих,
День разменивая за днем.

Дни рождения, праздники, даты,
Словно вехи, отмеряют путь.
Видно, юной уже была ты.
Или станешь когда-нибудь…

Но если вдруг в ночи когда-нибудь
Мелькнет звезда и осветит твой путь,
То знай: вот так моя любовь пылала,
Которую ты так и не узнала!

И в свой последний миг, в предсмертной тишине,
Последний вздох свой ты подаришь мне.
Ты будешь звать меня в горячечном бреду,
И духом светлым я к тебе приду.

 1985 г.



 * * *
Ухожу. Кормите себя сами:
Рэкетиры, женщины, начальство!
Борода, гитара, сумка с камнем –
Сам себе семья и государство.

Все, что мог, я с этой жизни выжил,
В этом соль – из вечности алкать!
Пропаду – Бог выше и Бог ниже,
И со мною – Божья благодать!

 1992 г.


 * * *
 7 ФЕВРАЛЯ
 Л.М.
Сегодня понедельник, конец дня.
Устала ты до умопомраченья.
И я звоню тебе, ненужный я.
Спешу успеть поздравить с Днем рожденья.

Но в телефоне - все не так, все не как раз-
Я чую холод недопоздравленья.
Но все ж я славлю день, и миг, и час,
Когда произошло твое рожденье!

Желаю, чтоб сбылись твои мечты,
А если сбылись – сбылись чтоб другие,
Чтоб счастлива была хотя б почти…
Нет, в полной мере, глупости какие!

Благодарю за то, что ты была
И есть сейчас и, дай Бог, еще будешь,
Что музы ты во мне огонь зажгла,
Хоть ты меня теперь уже не любишь.
 
 1984 г.