Потому что умирая оставляешь след

Край. Вот предел твоих надежд и мучений. Ты – молодой, красивый парень – романтик. Твои вороные кудри сводили с ума каждую вторую девчёнку, твои глубокие чистейшие голубые глаза не оставляли равнодушной практически ни одну девушку, женщину были готовы на убийство собстивенных мужей, ради тебя, но это всё уже не имело обсалютно никакого смысла потому, что твоё сердце выбрало его. Так странно, ведь раньше тебе было обсалютно всё равно. Ты жил, целовался, занимался сексом, но все кругом шептались о совершенно другом. Что-то такое, что делало сумасшедшими всех твоих друзей, что заставляло оставленных тобой подружек резать вены и плакать ночи на пролёт. Ты не понимал, ты просто наслаждался. Ты даже не помнишь, как это произошло, помнишь только, что день тогда был обсалютно провальный: всё буквально валилось из рук, и ты постоянно опаздывал. Ты и тогда куда-то спешил, когда нечаянно толкнул его плечом и обернулся, извинится, но слова так и застряли где-то на полпути – ты буквально провалился в бездонную чёрную яму его глаз, а дрожь во всём теле напоминала погружение в прорубь, особенно в сочитании с холодным потом, что градом полился с тебя. Он с беспокойством посмотрел на внезапно побледневшего тебя. А потом ты заметил золотое кольцо на безъимянном пальце, и сердце болезненно сжалось в груди. Казалось, оно уменьшилось до размеров булавочной головки, а потом, внезапно, раздулось, как мыльный пузырь, и лопнуло. Уже спустя 5 минут ты осознал, что мир потерял свою привлекательность и, что спешить уже никуда не надо. Ты узнал, как его зовут, и это уже перечеркнуло всё. Он был тем самым, верным мужем твоей глухо-немой соседки. Ты прекрасно понимал, что приченить ей боль не сможешь никогда, а он …, он, скорее всего, станет тебе просто другом. Любовь – вот о чём говорили все. Наверно, 3 года мучительной дружбы, из которых 1 – тяжкое ожидание и постоянный страх, что не вернётся, что убьют; наверное – это слишком. Потому ты больше не выдержал, потому, дождавшись, когда девушка уедет погостить к матери, ты пришёл и прямо у двер, с порога, поцеловал. Сердце разбилось повторно от холода, сквозившего во взгляде, который ты увидел отстранившись. Обезумив, схватившись за голову, с ошеломлённым взглядом ты побежал на лестничную клетку и начал свой последний подъём. Ты бежал по лестнице; не было никакой усталости, даже спустя 10 этажей. И, вот сейчас, стоя на этом парапете ты вновь вспоминаешь, как перепрыгнув через перила, полетел. Ты стремительно падал всё 17 этажей, продавая воздоху и туману душу. Теперь то место под ивой сплошь заросло лютиками и васильками, как в память о твоих глазах. Ты, распахнув крылья, плавно спукаешься к цветам, едва касаясь их, проводишь рукой, а синенькие макушки тянутся затвоими пальцами.
- Дима? - до боли знакомый голос, и ты видишь перед собой его, но знаешь, что он не может знать наверняка – ты для него невидим и неслышим, ты недосягаем, и потому лишь улыбаешься в ответ. Взлетаешь, а цветы вздыхают за тебя, и ива шелестит:
- … потому что умирая, оставляешь след.