I ad i rai v nashix dushax

 Как порою трудны и долги
 Наши дороги к Себе…



Зоя с Ольгой не знали матери, умершей вскоре после рождения близнецов, оставив девочек их, тогда уже не молодой, бабушке. И бабушка воспитывала их одна. Трудно было в голодное послевоенное время, но не отдала детей в детский дом. Работала, не покладая рук, держала хозяйство, чтоб у её малышек всё было не хуже, чем у других.
Девчонки росли видными, стройными, славными: парни заглядывались, но женихаться не пытались – строга была Купава Петровна к мужескому полу и внучек стращала.
Зоя - задумчивой, своенравной, много читала. Ольга, не в пример сестре, - покрепче, посильнее, с характером заводным, мальчишеским; озорная, розовощёкая, но также имела и девчоночьи слабости к бантикам, рюшам и оборкам. Не понимала в ней этого строгая Зоя, часто насмехалась над сестрой, что приводило к потасовкам между ними. Как правило, победа доставалась Ольге, и она быстро забывала обиду и здесь же мирилась. Зоя долго дулась, провоцируя сестру извиняться за драку и угождать ей, хотя сама же и являлась причиной раздора. Училась Зоя ровно и охотно, планировала экономический факультет университета после школы, строила планы на будущее. Ольга жила здесь и сейчас: обносила с мальчишками сады, проказничала в школе, отчего для учёбы времени не оставалось. Учителя советовали Купаве Петровне отдать Олю в спортивный интернат, чтобы направить её буйную энергию в мирное русло. Та обещала подумать.
К пятнадцати годам Зоя стала мучиться суставными болями, и повезла её Купава Петровна в райцентр, к врачу. Диагноз поставили быстро и лечение назначили соответственно, сообщив бабушке, что ревматизм – это навсегда, но прожить с ним можно до ста лет. И вернулись они в своё Черешневое через аптеку да универмаг, где бабушка прикупила своим внучкам подарков.
А дело было весной. Деревня Черешневое цвела и пахла вначале черёмухами и абрикосами, затем вишнями и сиренью, потом жасминами и яблонями. И во всех этих волнующих запахах Ольга ощущала себя восторженным щенком, а Зоя погрузилась в болото собственных переживаний из-за болезни, которая неожиданно стала ей ближе, чем бабушка и сестра. И тешила она её, и холила, и спать укладывала с собой, и сказки на ночь рассказывала…. страшные. И настолько сроднилась Зоя с болезнью, что никого вокруг себя больше не замечала, будто в мире и осталось живого – Зоя и болезнь её родная. И так она свыклась с ней, что каждый шаг свой совершала с ней за руку, а Ольгу упрекала в том, что не любит она сестру свою Зою и не жалеет болезнь её новообретённую. И разобиделась Зоя на весь белый свет вместе с бабушкой и сестрой, и перестала по утрам расчёсываться и зубы чистить, и ко всем поворачивалась спиной, уткнувшись угловатыми коленками и упрямым лбом в стенку, клянясь в вечной дружбе и преданности своей болезни, и жалея себя иже с нею. И лекарства она пила демонстративно, чтобы бабушке стыдно стало, что она, молодая, болеет, когда бабушка по утрам зарядку во дворе делает. И снова поклялась Зоя в преданности (уж очень любила Зоя клясться) своей болезни, пообещав ей, что никогда с ней не разлучится и не попытается от неё избавиться, потому что она/болезнь только и любит её/Зою, и никогда не отвлекается от неё на другие вещи.
И болезнь полюбила Зою по-настоящему: она расцветала день ото дня всё пышнее, да так, что боли в суставах у девочки через полгода стали настолько сильными, что бабушка увезла её в райцентр снова. И снова был врач, молодой и весёлый, и назначил он ей лечение современное и эффективное: так называемые гормоны, да в смешной дозе – полторы таблетки всего-то! обрадовалась Купава Петровна, что теперь внучку быстро на ноги поставит. Да не знала она, что Зоя хитрее бабки оказалась: не желала она с болезнью расставаться, и всё тут! Попила она с недельку эти полторы таблеточки, почувствовала улучшение, да и выбрасывать их стала, чтоб не загубить подруженьку. А бабушке и невдомёк, для неё в сутках двадцать пять часов, да все в работе. А у Зои через две недели суставы так опухли, что и впрямь она больше не смогла ходить. Подалась Купава Петровна к молодому и весёлому доктору, а того и след простыл – практику он отрабатывал в райцентре. Ищи-свищи, а концов не найти. Госпитализировали Зою в больницу по “скорой” – худо ей, а ручонками упирается в душе: не отдам подруженьку, единственный она у меня свет в окне. А в организме у девочки разгорелась катастрофа, и отправили её уже в областную клинику, потому что спасать её нужно было немедленно. Никого видеть она не хотела – ни бабушку, ни сестру, а смотрела только на них с таким укором в глазах, что бабушкину душу взглядом этим выворачивало наизнанку. И чувствовала она себя виноватой, что не уберегла Зою. И пошла она на кладбище, и поклялась перед могилкой дочери, что всё сделает, только бы внучка выздоровела. А в это время Зоя снова клялась своей болезни, что никогда с ней не расстанется…

Оставим Зою на время с её привязанностью и вернёмся к Ольге, которая была, по-прежнему, цветущей, озорной и стремительной. Глядя на неё, бабушка испытывала чувство двойной вины перед Зоей. И, чтоб непоседа не пропала, отдала её, всё же, в спортивный интернат. Пятнадцатилетнюю Ольгу взяли, хоть и была она уже великовозрастной. Одной головной болью у Купавы Петровны стало меньше, и бросила она остаток жизненных сил на спасение Зои.
В это время лечащим врачом Зои была заведующая отделением Анна Сергеевна, женщина невысокого роста, хрупкая, поэтому рядом с рослой Зоей казалась девочкой. И удивительное дело, но подружились эти две особы между собой. И не такой родной и близкой стала болезнь, и захотелось избавиться от привычной утренней скованности в суставах, и от боли, ставшей постоянным напоминанием о несправедливости в жизни и о вине бабушки и сестры перед ней, Зоей. А Анна Сергеевна каждый день твердила ей:

- Твоя жизнь в движении, девочка моя. Запомни это навсегда!

И Зоя запомнила. Навсегда. И когда Анна Сергеевна уехала на историческую родину, в Израиль, Зоя пообещала себе, что двигаться будет как можно меньше, чтобы не мешать болезни. И чтобы выросла при этом бабушкина вина перед ней. Как решила, так сделала: умышленно она двигалась меньше, ссылаясь на боли, да и лень ей было трудиться, преодолевая их. Всё больше она получала удовольствия, когда вокруг неё суетились и угождали близкие люди, а она могла уколоть и обидеть с непроницаемым лицом, поскольку решила, что её положение ей это позволяет.

Прошло два года. Ольга за это время закончила учёбу, приняла участие в международных соревнованиях по лёгкой атлетике, вышла замуж за футболиста и родила сына. Коленька рос очаровательным малышом – крепким, настойчивым, смышлёным. Он так звонко щебетал, что бабушка назвала его Колокольчиком, и, чтобы получалось быстрее, начали звать мальчика Кольчиком. Этот малыш перевернул Зоину жизнь, которая уже передвигалась вперёд только на костылях. Да ещё умерла Купава Петровна со своим неиссякаемым чувством вины перед Зоей. Да ещё погиб в автомобильной катастрофе муж Ольги…
Остались сёстры вдвоём с маленьким сыном, одним сыном на двоих. Чтобы как-то выжить, Ольга хваталась за любую работу, занялась бизнесом. В руках у неё всё горело,… и бизнес горел, с переменным успехом. Она старалась ни в чём не отказывать ни сестре, ни ребёнку, которые подолгу жили одни, когда Ольга была на заработках. Зоя и Кольчик привыкли к тому, что еда у них в доме всегда самая лучшая, что все их желания Ольгой удовлетворялись, даже в ущерб себе самой. Но Зоя считала, что Ольга должна. И принимала, как должное, всё, не забывая отпускать шпильки и обидную критику в адрес сестры. Ольга терпела, потому что умела быть благодарной… за сына, который всегда был с Зоей. И безропотно исполняла роль кормильца, уступив трон главы семьи Зое. И долгими одинокими вечерами Зоя рассказывала Кольчику о том, какая у него бестолковая мама, способная только баулы таскать, а он вырастет таким же умным, как сама Зоя, потому что она любит его, как своего сына.
Кольчик рос, не зная ни в чём отказа: не успел пальчиком указать, Ольга со всех ног бросалась купить ему очередное утешение. Но игрушек хватало на пару часов, после чего они выбрасывались, приведённые в негодность.

- Мальчик должен выглядеть прилично, - твердила Зоя сестре, - чтобы мне не стыдно было за него.

“Прилично” подразумевало “лучше всех”. И Ольга старалась изо всех сил: Кольчик имел всё и ещё с запасом, хотя себе Ольга позволяла вещи более скромные. К этому времени они уже жили в Питере, снимая квартиру в одном из спальных районов. Здесь же Кольчик пошёл в школу. И его успехи стали Зоиной гордостью. Но ей хотелось большего – она вдруг почувствовала вкус к самоутверждению, чего не имела сама, и поставила своей целью реализоваться в мальчике. Она стала строгой и требовательной мамой, которая контролировала поступки и ребёнка, и Ольги. Но, поскольку Ольга была в вечных разъездах, основное внимание доставалось Кольчику.

Периодически в их квартире на Ветеранов жили какие-то бабушкины родственницы, чтобы помочь Зое по дому и с ребёнком. И Зоя принимала это, в очередной раз, как должное: ей готовили, убирали, а она оценивала, и барским перстом указывала.
И однажды Ольга вышла замуж за итальянца. И он увёз её, Зою и мальчика куда-то под Милан, где всё осталось по-прежнему: Ольга с мужем занимались бизнесом, а Зоя – ребёнком.
Возвращаясь из Америки в Италию, самолёт, которым летел Ольгин муж, потерпел крушение…

Тем временем аппетиты Зои и Кольчика становились день ото дня больше и больше. Стремиться иметь лучшее для себя и ребёнка стало для Зои смыслом жизни. Ольга работала больше и больше, но возрастающие потребности семьи съедали всё. Ольга давно стала собственностью сестры и сына, и поэтому, когда один достойный и состоятельный француз сделал ей предложение, она согласилась, но с условием, что её сын не узнает о факте её замужества, дабы он не обвинил мать в предательство. Именно по этой причине Ольга отказалась от детей в новом браке, продолжая обеспечивать сестру и сына, который уже превратился в красивого подростка.

Дело в том, что Кольчик видел мир Зоиными глазами: добро и зло, белое и чёрное в её интерпретации, поскольку оттенки жизни Зое были неведомы. Но в его амбициозной детской голове это выражалось “имею - не имею”, “богат - беден”. И собственную перспективу он видел исключительно богатой, потому что иначе и быть не могло. Он, по-прежнему, одевался лучше всех в классе, причём любил в одежде элементы украшений. Его итальянские сверстники в это же время не придавали своему внешнему виду особого значения. Они жили другой, неизвестной ему жизнью: они ездили по Европе на каникулы, что весело ими обсуждалось по возвращении в школу. А Николя (так теперь на французский манер звали его) не мог разделить их радости. Потому что никуда с Зоей не выезжал. Да и не понятно ему было, почему его сверстники никогда не ставили целью своей жизни богатство: кто-то из них уже помогал родителям и хотел дальше развивать семейный бизнес, кто-то мечтал продолжить учёбу в престижных университетах, но никто из них не мыслил, что это самое богатство свалится им снегом на головы,… в отличие от Николя и Зои, которые планомерно мечтали так.
Как-то само собой получилось, что успеваемость в колледже у Николя резко снизилась. Зоя забеспокоилась и потребовала у Ольги репетиторов. Появились репетиторы, но выяснилось, что у парня начисто отсутствуют начальные знания.

- Не может такого быть, - возмущалась Зоя, - учителя его очень отмечали и прочили большое будущее!

- Мадам, вы не научили мальчика трудиться! – было ей ответом. И ей это было несказанно больно, потому что это самое будущее, похоже, стремительно уносилось в прошлое, главной задачей которого оставалось нереализованное богатство.

Репетиторы съедали более половины бюджета, который Ольга не успевала наращивать так же стремительно, как того требовали растущие потребности семьи. Она вынашивала одну бизнес-идею за другой, чтобы улучшить (если получится) это самое благосостояние, но для этого ей нужно было исчезнуть на год-два. Зоя категорически не принимала подобный расклад, потому что она не хотела нести, в лице Ольги, ни физические, ни материальные убытки. Однако, на этот раз Ольга была настойчива и искала выход из создавшейся ситуации. И Провидение улыбнулось ей: однажды она встретила в аэропорту Машу Яворскую, с которой была знакома ещё по Питеру. Оказывается, Маша жила и училась в Милане и, по мере возможностей, согласилась помочь Зое и сыну в Ольгино отсутствие.

Мария снимала студию неподалёку от места проживания Зои и Николя. В свободное от занятий время она наведывалась к ним в дом не словца красного ради, а помочь. И, как-то незаметно, стала необходимой и обязательной частью этого дома, без которой ни Зоя, ни Николя уже себя не мыслили. Мария стирала, убирала, готовила и занималась с мальчиком; когда деньги заканчивались, она вкладывала свои сбережения. Зоя не раз удивлялась, откуда она так хорошо помнит и понимает математику, на что Мария только улыбалась и объясняла это любовью к предмету, хотя никогда не была отличницей. Маша прожила с ними год, параллельно учёбе восполняя функции домработницы и гувернантки. Она убеждала Зою всерьёз заняться собой, чтобы реализоваться в жизни, как, оказалось, Зоя того страстно хотела. Вначале нужно было избавиться от костылей, и Зоя согласилась на протезирование.

Первая операция на тазобедренных суставах была очень тяжёлой, длилась около семи часов. В результате длительного наркоза Зоя стала плаксивой и более раздражительной, чем прежде. Но Мария понимала, что для восстановления требуется время, терпела сама и просила терпения у Николя. В Зоино отсутствие в доме прекратились крики и вечно недовольное брюзжание, мальчик увлечённо занимался с Марьей, о чём рассказывал Зое. Но, под внешним радушием, в Зоином сердце взрастала колючая ревность и зависть к Марье, которая не оценивала людей по их внешнему виду, и сама не стремилась к власти и богатству. И это было не понятно Зое. Марья, в отличие от неё самой и Николя, никогда не ныла, если заканчивались деньги. В таком случае Зоя и Николя срочно разыскивали Ольгу и требовали перевода. Первые разногласия между Марьей и ими начались на этой почве: Марья убеждала их несколько умерить свои аппетиты и обходиться Зоиной пенсией, на что Зоя пылала гневом, подчёркивая, что она привыкла к лучшему. Марья убеждала пожалеть Ольгу, не имеющую отдыха лишь потому, что она стала дойной коровой для Зои и сына. На что Зоя отмахивалась:

- Здоровая! Ничего с ней не случится!

Но однажды Ольги не стало: в результате тромбоза она погибла от инсульта.
Зое предстояла вторая операция – на коленном суставе. Маша поддерживала её, как могла: отвлекала, разговаривала с ней, пыталась накормить повкуснее, не смотря на вечное недовольство. Николя проявлял все склонности и образ мышления своей второй матери. Не потеря Ольги, как таковая, огорчала его, а резко сократившийся семейный бюджет. Зоя из клиники давала ценные указания и подолгу общалась с сыном, замолкая при Мариином появлении. Да Марья и не претендовала быть посвящённой в семейные тайны. Она просто была рядом, чтобы помочь, продолжая учиться. Она жила в их доме, чтобы не оставлять Николя одного, перевезя для этого в их дом некоторые свои вещи. Прежняя квартира оказалась Зое не по карману, и она вынуждена была съехать в более дешёвое жильё. Переездом занималась исключительно Мария, потому что Николя не желал утруждать себя сбором вещей, не смотря на просьбы. Не случайно говорят, что переезд равнозначен пожару. Но Мария перевезла их в новый дом. Николя пришлось помогать ей носить вещи, но он постоянно ныл, что нужно было, мол, пригласить помощников. После переезда он благополучно укатил в клинику к Зое и по своим делам, оставив Марию в одиночестве расхлёбывать последствия переезда. Но она настолько устала от нагрузок и хамства, что вечером выложила 16-тилетнему Николя по полной программе о том, что она у них не наёмная домработница, и отныне отказывается выгребать за ним грязь. Изумлённо выпучив глаза на подобную наглость со стороны Марии, он назвал её приживалкой, облагодетельствованной ими, тварью неблагодарной, которая по гроб жизни должна быть обязана им, и со словами:

 - Убирайся из моего дома! И чтобы ноги твоей у Зои больше не было! Живёшь за наш счёт, объедаешь и приворовываешь, ведьма! – указал на дверь.

Это было пределом всему – Мария швырнула на пол бумаги, которые раскладывала в шкафу, собрала свою сумку, вещи, которые просила Зоя в клинику, и ушла.
Они встретились втроём в клинике. Зоя строго посмотрела на Марию и сказала:

- Николя жаловался мне, что ты назвала его собакой и предрекла собачью жизнь. Я знаю его мальчиком ласковым, добрым и не способным на подлости. Это твоя вина.

Мария расхохоталась им в глаза и воскликнула:

- Ещё одни благодетели нашлись?! Так, оказывается, вы меня приютили, дали кров и пищу? Ведь я, бесталанная, без вас в этой жизни не способна оставить следа?!

Выражение лица Зои неожиданно изменилось - видимо, она поняла, что допустила непоправимую ошибку. Она готова была перевернуть время вспять, чтобы настоящая ситуация не возникла. Но поезд, как говорится, тронулся… А цену Марииному характеру она уже знала: нечто подобное уже происходило, и требовалось время и аргументы разжалобить Машу, дабы та согласилась вернуться. Тогда Мария вернулась только из-за неё, Зои, а не этого испорченного маленького хама, владеющего двуликостью лучше, чем азами в математике.

- Мы совсем не это хотели сказать. Ты просто не так восприняла слова Николя, потому что устала, ведь за последние полгода у тебя не было ни дня, чтобы принадлежать самой себе.

- Ты права, Зоя, ты не способна остаться одна на пять минут не из-за беспомощности, нет. А потому что ты боишься одиночества, твои мысли пугают тебя. Ты боишься оступиться, чтобы не стать предметом насмешек, но, то и дело, оступаешься, развязывая клубки собственных поступков моими руками. Это очень удобно, не так ли? – Разгребать жар чужими руками, а затем бить по этим же рукам! Я больше не буду за вас бороться, потому что это неблагодарно и бессмысленно!

- Я хотела тебе сделать подарок…

- Я не ждала и не жду никаких подарков, а необходимое я осилю сама: теперь мне понадобиться меньше денег для проживания, чем вместе с вами.

- Но как же ты бросишь нас, ведь мы самые близкие тебе люди здесь?!

- Объясни самой себе, зачем жить с людьми, которые ненавидят сами себя?
Исправить вас нельзя, слишком поздно.
Измениться для вас самой? – НЕ ХОЧУ!
Я пыталась помогать, насколько это возможно, утешать, поддерживать, но это воспринималось, как должное.
Вы полагаете, я вам что-то должна?
НИЧЕГО! А себе я здорово задолжала за время, когда старалась ублажить вас, упрятав собственные нужды и потребности на самое дно вашего повседневья.
Мне казалось, что рядом со мной вы стали смелее. В действительности стали… но только моими поступками, моими словами, моими руками.
И сейчас вы ненавидите меня за то, прежде всего, что я оставляю вас один на один с вашей трусостью перед мнением тех, кто окружает вас.
Хотя вас окружают обыкновенные, такие же трусливые, шлюхи, ожидающие, кто же заплатит больше за их примитивные мозги. За их примитивную лесть, плохо скрывающую чванство, зависть и злобу к более талантливым и независимым.
Потому что самостоятельно они пригодны быть только подстилками тем, кто способен оплатить их неоправданные амбиции!
Но зато уж амбиции реют перед ними знамёнами, чтобы тут же воткнуться древком в брюхо зазевавшемуся рядом или впереди идущему!
Вы же ненавидите друг друга, рассыпаясь друг перед другом любезностями, оттачивая кинжалы за спинами, если ваши любезности не приносят дивидендов!
Одевая маски добропорядочности и умности, в действительности, - откровенно деградируя, вы работаете исключительно на имидж, дабы втереть глаза себе подобным любыми способами!
Опасаясь только одного – не продешевить бы себя любимого/любимую!

- Я должна признать, что ты первая, кто искренне помогал нам, не пытаясь погреть при этом руки за наш счёт…

- А, если объект вашего внимания не оправдывает ваших ожиданий, вы пытаетесь предпринять попытку “завоевания” более достойного вас?!
Я дарю вам очередной шанс подобных “завоеваний”! Зазывайте к себе, только кто теперь будет помогать вам бескорыстно?
Вы были уверены, что я должна вам.
Отныне вы будете платить за всё, о чём прежде не подозревали.

- Прости… Ребёнок глуп, а я - дура.

- Вы идёте по лестнице из человеческих тел и душ, не замечая, что, чем выше вы карабкаетесь, тем круче подъём и меньше шансов вам добраться до вершины, потому что весь подстилочный материал, рано или поздно, остаётся под ногами!
Вы боитесь друг перед другом выглядеть шутами, но несказанно радуетесь, когда удаётся опустить другого, ведь вы на его фоне становитесь выше!
Ваше окружение надеетесь за счёт удачного интима поднять собственный статус!
Почему? – Да чтобы стать востребуемыми для ещё более удачного! Так сказать, получить неписаные рекомендации!
И если он будет лучший, вы позволите ему “последний танец”?!

…Да вы же обыкновенные проститутки/проституты, продающие себя и покупающие себе подобных!
Вы же видите и слышите только тех, у кого за плечами есть жертвы, слёзы и кровь! Почему? – Да потому что иные раздражители уже не щекочут ваши очерствевшие нервы и пресыщенные чувства! Потому что на фоне униженных и обиженных вы видите себя защитниками и избавителями!
От чего и кого? – от себя самих!
Чтобы подать руку помощи, прежде вы должны видеть ползущего у ваших ног, с протянутой рукой, с мольбой в глазах и голосе… А, главное, с готовностью подчиниться вам всецело: стать вашим зомби, вашими длинными руками и большими ушами!
Будучи лживыми и корыстными сами, вы втискиваете в рамки вам доступного всех и вся, а потом оглашено стенаете, что вас, де, обманули, ибо не подстелились на, устланном вами лестью и ложью, ложе, на которое вы рассчитывали на законных основаниях.
На кем узаконенных? – Да вами же! И вам подобными!
И неоднократно оправдавших себя, амортизировав ваши снисхождения и падения на тех, кого устроили ваши условия, или которые планировали быть круче вас и поиметь вас сами!
Ваша психология – предательская! А я не предаю сама и не прощаю предательств.

Я – не способ избавиться от ваших шлюх и не средство забывания их!

Я – не средство от моли, пожирающей чью-то мошну!

Я не нуждаюсь ни в чьих подачках, и сама не подаю по чётным!

Довольно! Я – живая!
Я достойная любить и быть любимой!
Я вовсе не формула для решения ваших задач, в которых вы выбрали свои пути решения!
 
У вашего окружения появляется повод для сплетен? Ещё не все вопросы по моему адресу с ними обсуждены?
Ещё не все кости мои “вымыты”?

Вам так и не удалось понять, что, кроме богатства и власти, есть иные ценности в жизни. И вы так и не поймёте этого, потому что воздух, которым вы дышите, рождался не в горах, полных несметных сокровищ, а на базарной лавке с мишурой!

О дивидендах, от сделанных, якобы, вами в меня “вложений”, не волнуйтесь: вы сполна получите их от вашего продажного окружения по вашим же процентным ставкам!

Какое счастье, когда всё встаёт на свои места!
И я больше не буду заниматься с тунеядцем-недорослем и выгребать после него грязь!
Я прощаюсь с вами, “благодетели” мои, живите, как знаете и можете.
Но, до тех пор, пока окружающие останутся повинны в ваших проблемах и бедах, вы никогда ничего в жизни не достигнете!

- Ведьма! – с лицом, искажённым ненавистью, выдохнул Николя. А Мария с улыбкой направилась из палаты.

- Куда ты? – кричала ей вдогонку Зоя, - ты обещала меня не бросать! Как я буду без тебя? Я завишу от тебя! Ты нужна нам! Забудь о словах ребёнка, умоляю!

ЭПИЛОГ.

Мария прекрасно понимала, что глупый Николя, всегда передававший исключительно Зоину точку зрения, не способен на самостоятельные выводы, которые преподнёс ей. Он не способен был даже на примитивную аргументацию, не говоря о логически сложенной цепочке. Он способен был быть только инструментом в чужих руках, если при этом умело шлифовать его дутое достоинство и поманить выгодой.
Она знала также то, что Зоя, завидовавшая её здоровью и молодости, боялась быть вытесненной из сердца Николя Марией, поэтому внушала ему, что Мария корыстна и неблагодарна, где, в подготовленной ею почве, всходы выросли грибами после дождя.

Также, немногим позже, она узнала о том, что эти люди хотели дать ей тот самый шанс “последнего танца”, чтобы она могла приобрести покровительство этого семейства и перспективу на территории Италии.

Ей было странно слышать подобное, потому что (и Бог тому свидетель!) она помогала не за вознаграждение, а потому, что видела, что может помочь им здесь и сейчас так, как никто из рядом находящихся.
Почему? – Да потому, что за своими проблемами люди не видят, не слышат, не чувствуют чужой боли; потому что собственная выгода и благополучие преобладают над всеми остальными вещами у огромного большинства людей; потому что за предложенную и оказанную услугу большинство людей ждёт оплаты…

Но ей уже было всё равно – она шла под летним ливнем, светясь улыбкой встречным людям. И было ей так легко, будто бы сняла она со своих плеч пудовый груз. И радость наполняла её, освобождающуюся от грязи, которую смывал дождь…

А в кармане тренькал телефон с Зоиной смс:

- Не обижайся на ребёнка, он глупый. Ты необходима нам, мы без тебя не справимся. Возвращайся домой!

- Хорош ребёнок, - подумала она – на тридцать сантиметров длиннее и на тридцать килограмм тяжелее меня…
Уж лучше одной, чем с подобными вам!

Мария шла вперёд… к Себе.


21.06.07