Азимут не Парнас

*
Сколько лет иду за тобой
не сходя с перекрёстка
по дороге столбовой.
Гляжу с невидимой точки роста,
продираюсь сквозь гул общих фраз,
пути не зная.
Помню, ты шепнул:
азимут – не Парнас,
не тропинка лесная.
Мимо проходил человек,
в руке – портвейна полбутылки.
на груди табличка –
"ищу прошлый век,
и отца – умер в Бутырке".

*
Бродяга ты или путник?
Или возница?
В розницу не продавал суму,
говорил: нет её,
но отсутствие её блазнится…
На моём плече – тяжёлая сума.
там для бабушки хлеба буханка.
Вернуться бы в голодомора времена,
накормить сироту-голодранку.
Сестре её старшей, Марфуше, –
вдоволь дать хлеба,
чтобы не калечила тело и душу
бабушке моей маленькой
за миражи обеда,
чтобы остаток жизни не ёжилась Марфа,
памятуя борьбу за крошки,
грех не оплакивала,
а бабушка, думая о прошлом,
до самой смерти не вздрагивала.
Но как накормить ушедших
живым хлебом?
Может, поминая Бориса и Глеба?
 
*
Твои мысли кажутся понятными.
и мне дОроги
рассекающая душу
игра Чарли Чаплина
и "Огни большого города".
Вслепую иду за тобой,
в темноте кузнечик лелеет дрёму.
знаю, белеет плаща твоего подбой,
но не чувствую себя ведомой.
Когда ты был рядом,
указал на виноградники –
прозрачные гронки, будто гирлянды
сияли, рождая чувство праздника.
Но ветер сменил направление –
повсюду запах ладана.
Виноградники стали кладбищем.
всего мгновение –
дыра во времени залатана.
Ты сказал: это жизнь.
читай на перекрёстке Декарта…
И ушёл, унося всех дорог карту.

*
Иногда сны уводят меня с перехрестка.
Леденящие, или тёплые ветры
наметут на холст, до противного плоский
сюжет реальный, но беспредметный.
Вижу – ночью на кухне
тень берёзы в чепчике
льёт в чашки сок мандрагоры.
Её подростковые плечики
дрожат от тишины спящего города.
Или смотрю из самолета снов:
в кресле-качалке дремлет "Месса-таун".
В нём пять острых углов,
в каждом –
живёт и умирает кто-то во славу.
Но я продираюсь
сквозь Морфеев закрытый глаз
по наитию,
выхода из лабиринта не зная,
и вспоминаю:
азимут – не Парнас,
не тропинка лесная.