Баллада о странном трусе

Была война,
и служил меж нас
солдат
из-под Старой Руссы.
Так вот –
я вам расскажу сейчас
балладу
о странном трусе.

В глазах у него
затаилась грусть
и страх –
постоянный житель,
но он спросил:
«А если я трус,
в разведку возьмут,
скажите?

Я мин боюсь
и пули боюсь,
но больше всего
на свете
и больше смерти
о том, что трус,
боюсь я –
узнают дети!»
Он впрямь боялся
звуков ночных,
и тишины к рассвету,
и всех необычных
шумов дневных.
Боялся,
но нет в разведку.

А вот
с заданья придет назад
и, севши на пень горбатый,
казня себя,
давай повторять:
«А страшно-то как,
ребята!»

Мы все смеялись:
«Как есть – кино –
опять он сказки заводит…»
Ведь в трусость его
уж давным-давно
не верил никто во взводе.

«Рисуется, –
часто казалось мне, –
зачем эта поза
смелым?»
Но вижу,
что щеки по белизне
сравниться могли бы
с мелом.

Но все смеялись –
«Кончай чудить!...» –
от медсестер до комбата,
когда начинал он
свое твердить:
«А страшно-то как,
ребята!...»

«А страшно-то как…»,
и к фашистам в тыл
опять уходил под вечер,
 и пер «языка»
четыре версты
оттуда,
помяв при встрече.

«А страшно…»
Но вновь, получив приказ,
идет на такое дело,
что даже у тех,
кто не шел
из нас,
от дум голова седела.

У нас седела от дум голова,
а он
не менялся вроде,
и как прибаутка
его слова
пристали ко всем во взводе.

И я, бывало,
с собой борюсь,
но чую – охота все же
сказать, как он про себя –
«Я – трус» –
чтоб быть на него похожим.

Газетчик пришел к нему
по весне,
так он,
попрятав награды,
сказал ему:
«Струсил я –
Обо мне
В газете писать не надо!»

Но я про него
утверждать берусь,
готов за слова ответить –
он был, как Ты,
Золотая Русь, –
всех страхов сильней
на свете.

Он пал в Крыму,
под Сапун-горой,
на самой кромке
рассвета.

Сыны узнали,
что он –
герой.
А он
не узнал
про это.