Похождения аппендицита

   Этот случай произошёл со мной в августе 1980 года. Я был ещё молод, полон сил и энергии. И вот в этом самом «расцвете» мне пришлось соприкоснуться, как говорится вплотную, с нашей отечественной медициной. Как с военной, так и с гражданской…
   Во время плавания на «Абакане», а это был изрядно потрёпанный и видавший виды «водолей», мы все ощущали себя настоящими камикадзе. Спущен на воду он был где-то в середине пятидесятых годов. Однако, хотя ему уже давно была видна дорога на «Чёрную речку», он усердно трудился на просторах Чёрного и Средиземного морей. Командовал им бессменно много лет седоволосый, крупного телосложения капитан. На «Абакане» я выходил в море уже не в первый раз. Был и матросом второго класса, и первого, и даже немного пришлось «побоцманить». В конце лета 80-го года МВТ «Абакан», после предрейсовой подготовки, вышел в Средиземное море. Ему предстояло стать в доковый ремонт в тунисском порту Мензель-Бургиба после выполнения задания по обеспечению боевых кораблей. Вся команда «Абакана» была в воодушевлённом состоянии, ведь ремонт в иностранном порту большая редкость для судов такого класса. К тому же дополнительный заработок за отключение камбуза – это о-о-чень весомый стимул для поднятия душевного состояния моряков. И любому человеку совершенно понятно, что парочка месяцев за границей на берегу лучше, чем тот же срок в штормовом море. Я был, как и все, очень доволен выходом в это плавание. Однако судьба приготовила мне совершенно другую участь…
   Мы бороздили морские просторы уже седьмые сутки. Позади остались проливы Босфор и Дарданеллы, Мраморное море и часть Эгейского. Стоя на вахте у штурвала, а мне досталась «капитанская» вахта, я ещё в Дарданеллах почувствовал лёгкое недомогание. Потом у меня поднялась температура, и капитан дал команду подменить меня. Вечером на вахту в ходовую рубку я подняться уже не мог. Температура была под сорок и сильно тошнило. Утром – за сорок и рвота. Сбить температуру не удавалось ни чем.
   Ко мне в каюту, что бы хоть чем-то помочь, стали заходить с советами друзья. После завтрака спустился старпом и, с видом специалиста, минут пять смотрел на меня. В итоге он дал команду принести полстакана спирта и столовую ложку соли. Всю эту смесь из перечисленных ингредиентов залили в моё уже порядком надорванное горло. Потом завалили меня с головы до ног всем, что было в каюте, вплоть до матраца. По мнению старпома я или отравился чем-то, или же это было пагубное последствие сквозняков во время прохождения проливов, так как я тогда стоял за штурвалом, а обе боковые двери были открыты настежь, и дул сильный ветер. Вот вам и результат! Короче, в обоих случаях, спирт с солью - не помеха, а всего лишь лекарство! Прошёл и этот день…
   Спирт никакого облегчения не дал, одеяла и матрацы тоже. Меня переместили на верхнюю койку, чтобы моя голова была прямо у иллюминатора. Вставать я уже был не в силах, и капитан вынужден был дать радиограмму в штаб эскадры. Через некоторое время он получил приказ следовать в точку якорной стоянки плавбазы с медиками на борту. Прошли ещё одни сутки перехода, и вот мы на месте…
   В заливе Эс-Саллум стоял на якорях отряд наших боевых кораблей, и среди них объект нашей встречи. Море в этот день штормило. «Абакан» с первого раза не смог подойти для швартовки с плавбазой. Капитан повторил заход, и мы пришвартовались. Через какое-то время открылась дверь каюты, и я увидел в проёме офицера. Когда он подошёл, меня уже спускали на нижнюю койку. На его кителе я разглядел погоны лейтенанта медслужбы. Медик внимательно осмотрел меня и вышел. Через некоторое время, с тем же лейтенантом, в каюту вошли два матроса срочной службы, и двое наших ребят. Вчетвером они вынесли меня в коридор и уложили на носилки. Лейтенант приказал морячкам пристегнуть меня к носилкам ремнями, за что я ему «по гроб» обязан. Ведь то, что произошло дальше, я до сих пор вспоминаю с дрожью. Как я уже уточнял, море в этот день было штормовое, и корабли, стоя борт к борту, постоянно то взлетали, то падали вниз относительно друг друга.  Для того что бы меня перенести с борта «Абакана» на борт плавбазы, моряки долго выжидали момент. Тот момент, когда оба корабля на какой-то миг, поравнявшись бортами, замрут, и у моряков появится возможность проскочить на плавбазу. Этот момент настал, и моряки рванули вперёд. Однако в последний миг, не дав завершить переход, корабли начали расходиться. Бегущий впереди матрос оступился, и выронил из левой руки ручку носилок. Тот, что бежал сзади, не ожидал изменения нагрузки, и выронил левую ручку. Я оказался в висячем положении. Представляете моё состояние?!... Перед моими глазами два стальных борта кораблей расходятся один от другого. От их трения слышен скрежет металла и писк трущихся кранцев. Завершает всю эту картину, где-то в метрах семи-восьми внизу, свинцового цвета волна. Ощущение, я вам доложу, не из приятных. Но, к моему великому счастью, оба матроса «впились» за оставшиеся в руках ручки носилок мёртвой хваткой, и в буквальном смысле перелетели на борт своего корабля. Вот тогда-то я и оценил команду медика-лейтенанта, чтобы меня пристегнули ремнями к носилкам.
   Оказавшись уже на койке в лазарете плавбазы, меня снова начали осматривать. Лейтенант привёл полковника. Как в дальнейшем выяснилось, оба они были хирургами, и именно в этот день у лейтенанта был день рождения, которое они бурно отмечали перед нашим приходом. Полковник внимательно обследовал меня и объявил диагноз: «Острый живот! Будем резать!». Началась подготовка к операции…
   Для начала ко мне приставили матроса-санитара со станком для бритья, и тупым, как будто им перебрился весь лазарет, лезвием «Нева». Санитар очень долго пытался корчевать «растительность» внизу моего живота, но никак не мог справиться с поставленной задачей. Вошедший полковник, понаблюдав эту картину, отправил санитара за другим лезвием. Другое было не на много лучше, но за третьим его уже никто не решился посылать. Санитар вынужден был заканчивать «экзекуцию» тем, что у него было в руках. Затем лейтенант ввёл мне в вены обеих рук что-то и - всё… Мне стало хорош-о-о! Я уже не чувствовал боли, у меня кружилась голова, всё было безразлично. Подошёл полковник и объяснил мне, что «Абакан» отдаёт «швартовые» и уходит в море. Я же могу встать и попрощаться со своей командой. Мне показалось это шуткой, но к моему великому удивлению, я почти без проблем поднялся с койки. Двое моряков, придерживая меня под руки, подвели к иллюминатору. Напротив меня медленно проходила носовая часть отходящего от плавбазы «Абакана». На «баке» находилась большая часть команды. Они дружно махали мне на прощанье руками и кричали, что бы я быстрее выздоравливал…
   Операция длилась, как мне показалось, очень долго. Полковник и лейтенант орудовали у меня в животе, а у изголовья стоял матрос с кислородной маской в руках. Он изредка похлопывал меня по щекам, когда я начинал, впадая в дрёму, закрывать глаза. У меня было такое ощущение, что они там вытаскивают мои кишки и наматывают их себе на руки, как канат. Перед моими глазами стояла перегородка из простыни, и я не мог видеть, что там происходит. С потолка вниз, ослепляя, светила операционная лампа. Я поднял глаза вверх и увидел там, снующих по потолку «стасиков». Так мы шутя называли корабельных прусаков. Они, суетясь, бойко пробегали над нами. Некоторые, не удержавшись, падали вниз. Показав вверх глазами, потому что руки у меня были пристёгнуты ремнями к столу, я, еле поворачивая язык, сказал об этом полковнику. На что получил исчерпывающий ответ: «Не боись, моряк! Это свои!». Прошёл ещё какой-то промежуток времени и главный хирург объявил, что операция подошла к концу. Осталось только наложить швы, т.е. зашить то, что они там «наваяли».
   В дальнейшем я от него услышал, что аппендицит мой был уникален, длиной двенадцать сантиметров, и имел восемь спаек. В восьми местах был приросший к различным частям моего кишечника. Поэтому-то операция и длилась так долго. К тому же он мне сказал, что я родился «в рубашке», так как когда они отсекли аппендикс, и уже вынули наружу, он лопнул у них прямо в руках. Если бы ещё была небольшая задержка в море, то меня бы уже ничто не спасло...
   Утро вторых суток после операции не принесло облегчения. Моё состояние снова начало ухудшаться, поднялась температура. Хирурги были в недоумении и пригласили терапевта. И вот они уже втроём стали вновь обследовать меня. Никак не могли понять, от чего же всё-таки у меня жар. При осмотре терапевт заглянул мне в рот, и тут же сказал, что ему ясна причина ухудшения моего состояния. По его мнению, у меня «желтуха», т.е. болезнь Боткина. Язык и нёбо у меня имели жёлтый цвет. Белки глаз тоже были желтоватые. Меня в срочном порядке перенесли в изолятор, и контакты со мной почти прекратились.
   Поздно вечером зашёл терапевт. Он ещё раз осмотрел меня. Потом вошли два матроса с носилками. Врач объяснил, что противолодочный крейсер «Ленинград» уходит в Союз, и по приказу командования эскадры, я на нём отправлюсь в Севастополь. Меня погрузили на катер, который прибыл с «Ленинграда», и вот я на его борту, в изоляторе. Медик - «старлей» прокалывал мне каждые четыре часа жаропонижающее. Матросик – санитар приносил мне еду. Я был в постоянной дрёме, температура колебалась у отметки тридцати девяти вверх, вниз и обратно. На третьи сутки пребывания на борту «Ленинграда» у меня лопнули швы. Прибежал врач и начал промывать рану. К счастью, внутренняя часть брюшины срослась, а лопнула только наружная. Во время промывания раны врач нашёл кусочек нитки, сантиметра три длиной, похожий на мешковину. Тут всё и прояснилось! Температура была из-за воспаления шва, а желтизна во рту и в глазах к этому времени исчезла. Доктор пояснил, что во время приступа, когда мне рвать было уже нечем, шла жёлчь. Она то и окрасила мне язык и нёбо, а белки глаз приняли такой цвет из-за полопавшихся кровеносных сосудов. Так что «Боткина» автоматически отпадает. После того, как лопнул шов, температура сразу упала и почти нормализовалась. Состояние моё улучшилось и я, впервые за несколько суток мучений, спокойно уснул…
   Ранним утром «Ленинград» прибыл в Севастополь и стал на бочки посреди бухты. Старший лейтенант, который был моим лечащим врачом, прибежал и радостно сообщил: «Володя, ты знаешь, мне просто подфартило с тобой. Все офицеры корабля попадут к семьям только к вечеру, а мне командир дал приказ сдать тебя в госпиталь и до-о-мой!». Я его чувство радости конечно понимал. Госпиталь находится прямо на берегу, напротив стоянки «Ленинграда». Катер уже спустили. Я уже мог кое – как ковылять своим ходом. Осталось собраться, а собирать мне было нечего, так как всё осталось на «Абакане». На руках только медицинская книжка и паспорт моряка. Рубашка, брюки, на ногах  комнатные тапочки. Короче, в чём сняли с «Абакана», в том я и схожу с «Ленинграда»…
   Катер доставил нас к причалу госпиталя и вернулся обратно. Мы же, потихоньку, отправились в приёмный покой госпиталя. В руках у ст. лейтенанта, в банке со спиртом, в вертикальном положении, покачиваясь из стороны в сторону, плавал мой «редчайший» экземпляр аппендицита. По приказу главного хирурга эскадры, мой аппендикс нужно было сдать в музей севастопольского морга.
   Был субботний день. В госпитале только дежурный врач, и тот где-то отлучился. Он был не то в палатах у больных, не то вообще вышел с территории госпиталя. Короче, мы его прождали около часа. Мой сопровождающий объяснил дежурному врачу ситуацию, тот взял мои документы, быстренько пробежался взглядом по ним и вот тут начало-о-сь. Он отказался меня принимать в госпиталь, пояснив моему несчастному сопровождающему, что я гражданский, а госпиталь военный, и точка. Как тот его только не уговаривал, всё было бесполезно. Разрешил лишь по своему телефону «скорую» вызвать. «Скорая» приехала, как и полагается, минут через сорок. На ней мы отправились в совершенно другой конец города, в гор. больницу Ленинского района, т.е. по месту моей прописки. Когда мы прибыли на место, то оказалось, что дежурный врач только что ушёл домой на обед, т.к. живёт где-то рядом с больницей. Мой сопровождающий, не пытаясь уже скрывать своего внутреннего состояния, начал нервничать. Приблизительно через час появился доктор. Он изучил документы и та же картина - вы нас не ждали, а мы приехали! Врач, кивая в мою сторону, стал объяснять «старлею»: «Хоть он и гражданский, но он моряк, и везти его нужно в портовую больницу. Да и свободных коек у нас нет…». Как только мой сопровождающий не уговаривал его, ничего не вышло. Опять он вызвал «скорую», она приехала, правда чуть быстрее, и мы отправились из центра города теперь уже в Камышовую бухту. По дороге «старшой» молчал. Он знал, что дальше портовой клиники везти уже некуда, и он терпел.
   Приехав в Камышовую бухту, мы еле достучались до приёмного отделения больницы. Однако, к нашему счастью, врач был на месте! Изучив мои документы, он «убил» наповал моего «мученика». Дежурный врач пояснил: « Да, он моряк! Да, он гражданский! Но корабль то у него приписан куда? К воинской части. Значит и везти его нужно куда? В военный госпиталь! Так что принять я вашего больного не могу, и не уговаривайте…». Вот тут-то старший лейтенант уже не выдержал. Он клял всё и вся на этом свете. Он истерически кричал: « Где ты на мою голову взялся?! Уже вечер, все дома с семьями, а я целый день катаюсь с тобой по городу. Узнал все городские больницы, о которых за время службы и не ведал». Потом он стих, лишь попросил телефон, что бы вновь вызвать «скорую». Обратно в город мы ехали молча. Офицер, злобно сопя, уткнулся лбом в боковое окно «неотложки». Аппендицит в банке плавал уже горизонтально, видно его уже укачало от столь длительных, многочисленных переездов. Сопровождающий смотрел в окно на прохожих и о чём-то размышляя, хлопал себя ладонью по колену.
   И вот мы снова подъехали к уже известной нам гор.больнице. Я был оставлен в «скорой», а медик пошел в приёмное отделение. Пробыв там где-то минут двадцать, он вернулся. Махнул мне рукой, показав этим, что я должен следовать за ним. Когда мы вошли, дежурный врач сидел за столом. Лейтенант отдал ему мои документы. Тот молча их взял, что-то записал в журнал и вызвал медсестру. Мой сопровождающий сухо попрощался и вышел. Больше я его уже не встречал…
   На столе дежурного врача я увидел блок жевательной резинки, банку с моим аппендицитом и ещё что-то в импортной упаковке. Видно это и была та цена, за которую меня приняли в это лечебное учреждение. Аппендицит же, прибыв на покой, нашёл своё последнее пристанище. Было уже восемь часов вечера. Сестра отвела меня в палату. Там был всего один больной, да и тот в понедельник должен был выписываться. Он поделился со мной своим ужином, мы немного поболтали и отошли ко сну...
   В понедельник на обходе главврач объявил, что меня выписывают из-за отсутствия мест для своих больных. Одевшись, я вышел на улицу, и подсев «зайцем» на троллейбус, поехал в управление нашего дивизиона. Благо в те годы с контролёрами в транспорте было спокойно…
   В дивизионе меня выслушали внимательно и объяснили, что ничем помочь не могут. Аванс выдать нельзя, так как нужна подпись капитана и печать судна. В «кассе-взаимопомощи» кассир в отпуске. Так что, как говорится: «Прости, родной!»… Выйдя от дивизионного командования, я сел на скамью и задумался: « Что делать? Куда идти?». Когда я уходил в море, жена уехала к своим родителям в Харьков. Жилья у нас своего тогда ещё не было, мы только что поженились и жили по квартирам и гостиницам. Постоянно на квартиру никто не брал. Все в основном  предпочитали «отдыхающих». Так что идти мне было некуда…
   Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я повернулся. Это был мой старый друг Богдан. В прошлом мы с ним на одном корабле очень долго работали матросами. Родом он был из западной Украины, из городка Стрий. Богдан был очень удивлён моим присутствием в Севастополе. Он знал, что я две недели назад ушёл в море, и здесь находиться никак не должен. А тут нат-те вам! Пока я рассказывал ему о своих приключениях, к нам подошли Володя Ефимов и Сашка Биомицин, фамилию его толком уже никто и не помнил. Его «псевдоним» был зарождён от названия популярного в то время вина - «Билэ Мицнэ». Я надеюсь, что все вы слышали про такое знаменитое в широких кругах вино? Подошедшие были нашими давними и хорошими друзьями. Когда ребята услышали про мои злоключения, сразу же взялись за дело. Во первых, они потащили меня в кафе. Во вторых, собрали мне деньги на дорогу и питание. В третьих, поехали на вокзал, что бы отправить меня к родным. На ж.д. вокзале, как и всюду в сезон курортов, были длиннющие очереди. Мне же, в моём состоянии, протолкаться к кассам возможности не светило, хоть у меня на руках и был паспорт моряка. Кто помнит, паспорт моряка в те времена его хозяину предоставлял некоторые льготы. Он давал право на внеочередное приобретение билетов как в кассах любого пассажирского транспорта, так и в кассах кинотеатров. Давал право на вход в «валютный» магазин, на внеочередной вход в ресторан. Короче говоря, во многих местах можно было обойти очереди, имея на руках палочку-выручалочку – «Паспорт моряка»!...
   И вот мы на вокзале. Ребята протолкались с боем к кассам и взяли мне билет на поезд. Поезда же, в нужном мне направлении, отправлялись в основном поздно вечером. Времени было уйма. Друзья остались со мной и мы коротали его в привокзальном кафе. Ходить мне было трудно, а вот сидеть труд небольшой. За разговорами время пробежало незаметно быстро. Подошёл час отправления поезда. Ребята проводили меня в купе, мы простились, вагон качнулся, и в добрый путь…

Перрон, качаясь, уплывает.
Вокзал остался позади.
Вот, звук «Славянки» затухает
И сердце рвётся из груди.

Миг расставанья - миг печальный.
Бегут вдоль окон фонари.
И будто бы сигнал прощальный,
Пробили «склянки» корабли…