Цикл - Покой рос

ПОКОЙ РОС

Трещит голова, как кузнечик,
в (густой) жестокой июльской
копне (жаре) волос.
Время пить анальгин, как солнце
заглушающий реку речи,
говорящую во мне,
как русский простой рой.
Из стрекоз и кузнечиков жизни-речи
мы получим покой рос,
только умертвив их,
как гербарий, шпильками анальгина
(слава Богу, кажется, мимо),
увеличив (при помощи
скальпеля смерти) спрос
на русский вопрос.

МОСКОВСКИЙ ДЖИНН

Джинн, вылезший сдуру из бутылки,
медленно скользит по тротуару
в поисках освободившейся стеклотары.
Нагрузив ею полную сумку, заходит с тыла.
Становится за мной в останкинскую очередину
и осевшим голосом спрашивает у базара:
- Почём нынче тёмные бутылки
из-под пива?


***

Скорлупка яйца куриного
покрашена в цвет малиновый.
Яйцо подавали в пасху на стол,
скорлупку же выбросили, как сор.
И вот скорлупка яйца куриного
лежит, покрашена в цвет малиновый,
                на мусорной куче.
Её поливает дождик из тучи.
Явился ли кто тут из яйца съеденного,
куриного,
не знаем. А вот кожурке, покрашенной в цвет
               малиновый,
явился на мусорной куче
свет духа из тучи
летучей.


КОСАЯ БАБОЧКА

1. Солнце косыми лучами копалось в песочнице.
Бабочка косо летела к желтеющей насыпи.
Чуть подсинённые тучки крахмально и чопорно
взгляды косые бросали на бабочку.
Косо летящую, яркую - к солнечной насыпи.

2. Жёлтая бабочка солнцем играла в песочнице.
Солнце косыми лучами падало к насыпи.
Чуть подсинённые тучки сгорали от зависти.
Серые тучки хотели быть яркою бабочкой.
Косо порхающей в лучиках солнечной насыпи.
Пусть и недолго.

***

Лицо аквариумной рыбки.
В твоих глазах - вода, вода.
Я знаю все твои улыбки –
Они приводят в никуда.

Лицо аквариумной рыбки
Следит за мной из толщи глаз.
Слюды небесной толще тина.
И не рассечь её алмаз.

Вороны пролетают мимо.
Тебе не слышен их полёт.
Как бы неслышно и незримо
Мир в мир-аквариум плывет.

***

Как близок безымянный голубь славы
с его глазами на базальте.
А прикоснёшься - отблеск лавы,
как лужи неба на асфальте.

Безликий город близок к солнцу.
А протрезвеешь - город-огород.
И ноги ветра с мощью монстра
в песчинку вывернут твой род.

Огромно человеческое море.
Мельканье лиц - и в чём тут только суть?
Кому-то в радость, а кому-то в горе –
лицо лицу уступишь, чтоб уснуть.

***

Жёлудь-жребий брошен по осени
перед синим, красным,
серебряным и золотым.
Я обмоюсь закатом по осени
и помолюсь на закате листом простым.
Тополиный крупный лист курит осень.
Значит, время пришло листа.
И в курильницах осени скоро кончится
измельчённая жизнь-табак.
И останется страшная зимняя проседь
помертвевшего
синего, красного,
серебряного и золотого -
помертвевшего пепла листа.

***

Поумневшей вороне Бог сыра не даст.
Безголовой ящерице везёт на хвост.
Как ни прячусь в лесу - от тебя к себе,
ты меня - наугад - всё равно найдёшь.
Палкой в небо тычет и тычет слепец -
и нанизывает яблоки главных слов, как ёж.


***

                /музей-усадьба «Полотняный завод» в г. Калуге,
                на совещании молодых писателей России/

МУЗЕЙНЫЕ ТАПОЧКИ

Ящик полураскрытый
с тапочками, как книга.
Тапочки музейные выдают.
Муза пристроилась рядом
в каменном белом наряде.
Пушкина держит портрет.
Бродим по комнатам чинно
и заседаем в гостиной.
Муза в тапочках входит.
Как привидение, в платьице белом,
складками вдруг шелестит,
пальцем из вечности манит
кого-то.

***

В облаках плывут не жар-птицы –
Листья лета слетают в Лету.
Если хочешь, швырни монету,
чтоб вернулись любимых лица.

Пух рассыпан - лежит пустыней.
Опустелое сердце стынет.
Пусть монета мне станет сыном
или дочерью с днями минет.


БЫСТРОЕ ЗРЕНЬЕ

Быстрое зренье пронзает книгу.
Быстрое зренье врастает в душу.
Боже, скажи, под чьим я призором?
Не отворачивай глаз своих, Боже!

***

                /памяти моей бабушки/

Очки на ниточке (их почти не снимают).
Бабушка-бабочка - лёгкая, белая –
на табуреточке у окна книгу читает.
Уронит, задумавшись, одуванчик божиий, -
молодость грешную вспоминает.


КАТЯ И ПАЖ
(поэма)

На миг потерял я дар речи.
А паж продолжал, загибая грязные пальцы:
- Яблоки, апельсины, вещи...

В чёрных смокингах разные люди
и в белых манишках пажи под шипенье шампанского
говорить о высоком всё любят.

Она же была голодна и совсем неумыта.
Её можно было бы встретить в автобусе или на рынке.
При этом её отличала бы скромность прикида.

Её серое бурое, несколько рваное платье
сидело на ней так изящно, глаза так светились в улыбке.
И звать её просто - стало быть, Катя.

Волосы Кати имели целую гамму оттенков.
Как, впрочем, и ноги, которые были в сабо на босую ногу.
И Катя при этом чесала больную коленку.

Он подошёл к ней, и пауза вдруг наступила.
Руки её поднялись, чем-то другим становясь понемногу.
И крыльями длинными вдруг засветились.

Платье её полиняло, и стала Катя нагая.
Как в хрустале или нежной обёртке вдруг она вся засияла.
И, стало быть, Катя стала совсем другая.

На миг потерял я дар речи.
А он продолжал, загибая грязные пальцы:
- Яблоки, апельсины, вещи...

И вдруг паж увидел, что Катя совсем нагая.


***

Чёрно-белая клякса стихов на листе вырастает.
То мажорная такса грехов, то такси из нее выезжают.
Поверну я листок вкруговую ладонью, и вот
на листе сумасшедший придурок со мною
 по миру идёт.
Руки кверху: сдаётся властям и судьбе, как в кино.
Тут же думает сам: для чего же одет в кимоно?
Для того, чтобы чья-то чернильная клякса стихов
от судьбы и от таксы могла защищаться и дураков,
от властей и кино, и хотя бы себя самого, при этом
сохраняя спокойным и чистым лицо человека-поэта.


МЕЖДУ ВОЛКОМ И СОБАКОЙ
(сумерки)

Рысью бежит ко мне рыжая осень.
Ластится листьями,
но в разноцветных ужимках котёнка
я узнаю хитрую, хищную хватку
крашенных лаком когтей.
Волком глядит на меня, ощерившись на кровати,
сидя в потёмках,
друг одичавший, бродивший по свету на воле.
Но вдруг поворачивается - и на нём проступают глаза:
брошенной мною когда-то бездомной собаки.
Я соберу, соберу листья осени рысьей
и нацарапаю когтями листьев
слова о заброшенном доме, в котором
так вот и жили два вместе -
таких разных сердца - собаки и волка,
что в общем-то было одно и то же.
А я почему-то разрывалась между.


ОСЕННИЙ АНГЕЛ

Осень особенно хорошо светится
в последних листьях,
что горят на ветру, как свечи.
Ты огнём календарным ещё не отмечен,
но уже перелистываешься
в календарике отрывном, как листик.
Прошу тебя, не трогай жизнь свою сам:
придёт черёд.
Ты в очередь встанешь с завязанным ртом,
и листья стихов загорятся огнём.
И, глядя холодному Небу в глаза,
твой ангел осенний
тихо
тебя
понесёт.

***

Открывается шифоньер.
Молча молится бабушка
на иконку
на полке.

Заворачивается иконка,
закрывается дверь.
И долгий-долгий
начинается день.


***

С миру по нитке - получится память веков.
Крыльев останки - ошибки людей-мотыльков.
Бесконечная пыль бесконечных ветров
безграничного века маленького человека.
Бесконечных веков бесконечная пыль.
Что нам память ветров? - Миру - мир.


***
Дом терпения жизни - мечта.
Роза: красива и вкусно пахнет.
Возраст: хорош, но слабеет к закату.
Я перестала розы ставить в стекло и хрусталь.
Я засушиваю розы сразу.
Как это страшно смотреть на зелёные веточки.

***

Тонкость входа в пещерное время познают жуки.
и тогда черепа с черепками сольются в печи.
И проникнут в абстрактность пятен на листьях руки
гуси, что щиплют судьбу за запретность и
красный цвет.
Но отражение лебедя в тебе так и не улетит.
А стая журавлей летит и летит в зенит.
И у каждого к лапке привязано море мёртвых синиц.