Я видел отраженным в свете...

Я видел отраженным в свете
Холодной гибельной луны:
Ласкал тебя игривый ветер,
Пленили радужные сны.
Твое прекрасное обличье
Еще воистину девичье.

Осенним соком налитые губы -
Две вишни, распаленные огнем, -
Любая тварь - да разродится в нем!

Глаза - озера, синей глади коих
Был уготован я, и не дано
Мне чувство опущения на дно.
*
Схожу с ума - и что тому причина?
Откуда безрассудная личина?
Все скованно, недвижимо, прозрачно,
Натянуто, витиевато, мрачно,
Подернуто завесою туманной
И локонов твоих золототканной
Невинной дрожью. Для меня ты свята
Лишь потому, что будешь ты распята.

И я ушел, никем не отторженный,
Но вечного спокойствия лишенный.
И эта ночь почти что не разнилась
С тем, что испытывать мне приходилось
Шесть раз в неделю; шесть ночей - тревогу
(Седьмой день отдан в услуженье Богу).
Но даже здесь тебя не удавалось
Мне избежать - и лоно волновалось.

Все ибо наслаждался я тобою,
Твоим прекрасным телом и душою,
Закрыв глаза, лишь образ твой представив
И двойника астрального направив
Встречать тебя, - заоблачные дали
Мне в девственный твой мир попасть не дали.
Открыв глаза, увидел, что целую
Я не тебя - мятежницу другую.

Да, обе вы по-своему прекрасны,
И лишь одно: ты не бывала праздна,
Разнит вас двух и рвет меня на части
В порыве новой огнеокой страсти.
Зубуд, как сливались воедино
С той, что дала мне новые седины;
Забуду, как, стеная, мы друг друга
Лечили от смертельного недуга.

Сегодня превратимся мы в страдальцев:
Веревка, заплетенная из пальцев
Моих, вдруг обовьет ее красоты,
Взнесет на заснеженные высоты -
И пропасть, поглощая ее весны,
В случившемся виновна будет косно.
И даже я, мой разум и обличье
Не жгли фортификации девичьи,

Не сокрушали стены крестовые,
Не теребили точки огневые...
Нет, все любовь - убийственное чувство!
Рукою Микеланджело искусство
Приобрело багрянец дозакатный -
Причиною тому не подвиг ратный! -
А то, в чем мне расскаиваться надо
(И в том ее посмертная услада).

Свершив непоправимое в стремленье
Отдаться воле божьего знаменья,
Я обнял скалы - сотни острых игл -
И наблюдал: громоподобный Игл
Прореял надо мной, как лист опавший,
И удалился, жизнеутверждавший,
За сонмы облаков, где растворился.
Но прежде в клюве жаворонок бился.

И что я думал, глядя на стремнины:
С самих высот на самые глубины?
И что я думал... Счатьсе возвратится?
И пусть иной мир, пусть иные лица...
Какой самодовольною печалью,
Что словно поражен дамасской сталью,
Окутан облик мой претензиозный.
Не ветер прекращает выпад слезный!

Я верил в то, что клятвопреступленье
Верша, имел на то соизволенье
Божественных адептов... А далече
Они уже палили в небе свечи.
И я по скалам поступью твердевшей,
С душой, в короткий срок переболевшей,
Играючи сбегал безумной ланью -
И под моей ты трепетала дланью.

Желал тебя, и ты меня желала;
Ласкал тебя, и ты меня ласкала.
Пленил нас дух первейший и порочный,
В тот час высвобожденный полуночный
Что Феанор. Единой же Вселенной
Мы части, новородной, непотленной,
А потому, в согласье обоюдном,
То чувство будет чувством абсолютным!
*
Я видел отраженным в свете
Холодной гибельной луны:
Ласкал тебя игривый ветер,
Пленили радужные сны.
Твое прекрасное обличье
Еще воистину девичье.

Есть в вихре страсти зов максимализма,
С которым я преалых губ вино
Твоих вкушаю - то иное дно.

Рассвет узрит незастланность постели
И хризантемы девственной крови
На теле белоснежном простыни.

29, 31 марта, 19 декабря 1999 г.