Лед одного океана

* * *
Вспомни, Мария, что имя твое очень много
значит для всех одиноких людей – тех, кто верует в Бога.
Звезда говорит о тебе среди тысячи сосен.
Мир не меняется. Просто закончилась осень.
Ветер блуждает по душам; сверкают фонтаны.
День безучастно взирает на лед океана.
Негде согреться, Мария, и не с кем, пожалуй...
Память с утра от меня безнадежно сбежала...

* * *
Я травой и цветами заштопаю крышу,
невесомой обидой прикрою мишень,
и тогда сам себя я впервые услышу
и, как слово – в смолу, опущусь в новый день...

* * *
Зимним утром сила
встала между нами.
Книга – как могила
с талыми стихами.
Город моложавый
венчан морем синим.
Век похож на ржавый
месяц над Россией.

Бренною дорогой
в храм приду высокий
помолиться Богу.
В зарослях осоки
встречу злое небо
и венки надену
на дворцы из хлеба,
на свою измену.

* * *
Понадеялись – забыли, как забыли – так простили,
безнадежною любовью умываться научились,
залатали крышу леса, подошли вплотную к Богу.
Вот и кончилась страница. Вот и кончилась дорога.

* * *
Я в жизнь вошел незримыми шагами,
как гроздь сирени входит в тишину,
как изменяет время берегами
река чудес, унесшая вину.

В моей смоле вчера застыли храмы,
как бесконечность – сотни лет назад.
Я в синем небе прожитого срама
опять увижу свой вишневый сад.

Храни меня, Вселенная, я буду
сшивать твои стихами рукава,
идти вослед непонятому чуду
и оживлять звучанием слова.

* * *
В катафалке играла весна
погремушками синего неба,
оцинкованной лампочкой дня
и краюхой печатного хлеба,
как в зашторенном сердце окна...

* * *
Что-то меркнет среди волшебства –
это, видимо, наши слова;

я тебе их опять принесу
ранним утром, как ландыш – росу.

И меня не смущает теперь,
что закрыта последняя дверь –

все равно, я вернусь в Никуда,
где горят, как вода, города!

Мне бы точку поставить в строке,
чтобы ветер не спал на реке.

Мне свечу пронести бы сквозь смерть,
чтоб не дать ей напрасно сгореть.

Что-то снова звучит как листва –
это наши живые слова...

* * *
На рассвете ко мне постучится
все земное, что ищет огня.
Возродятся из старой криницы
дорогие черты бытия.
В эту ночь мне не кваса хотелось,
а осенней печали испить.
Посмотри, как березы оделись,
чтобы души свои сохранить...

* * *
Цветы тяжелеют от жгучей росы,
ребенок в душе не находит часы.
Течет по щеке васильков синева,
и выжжена пламенем скорби трава.

* * *
Зарастаю словами забытыми,
ем на ужин толпу языкастую.
Там, где сосны тоскою умытые,
разразится победа ненастная.

Будут плавиться свечи алтарные,
улыбаясь монаху знакомому.
Испарятся листки календарные,
и Россия воскреснет по-новому.

* * *
Мне надоело жить во всем земном,
как будто я всего лишь человек,
смотреть на небо, видеть в нем одном
похожий на цветок жасмина век.

Мне надоели скучные года,
которые пускают на порог
разрушенные ветром города,
о чьем рожденье помнит только Бог.

Я буду первым на пиру святых,
в моих глазах затеплится огонь,
и мне приснится влажная ладонь
моих смертей – надежных и простых.

* * *
Сколько писем я сжег в эту ночь! –
но от этого легче не стало,
значит, снова придется с вокзала
уезжать мне куда-нибудь прочь...

Бесконечность движения лет
не захочет меняться как слово –
одиночество, впрочем, не ново,
как нарушенный мыслью обет.

* * *
Странной девочкой осень приходит ко мне,
подает чашку чая и небо с мукой,
обнажает желание жить в тишине,
говорит: надоело спешить на покой...

Безразмерное чудо меняет цвета –
наполняется жизнью земной пустота.

* * *
Здесь обнажает зло само себя,
бессмертия живые кривотолки,
двойных зеркал извечные осколки,
похожие на смысл бытия.

Сухой реки спасительное дно
в моей душе покрыто кровью клена,
страница жизни плачет как икона,
как красота, сгоревшая давно.

Давайте верить в праведность ума!
И, может быть, когда-нибудь родится
меж двух свобод свободная тюрьма,
а рядом с нею – новая столица,
в которой дни прочнее, чем дома.

* * *
Овидий. Бесконечность. Древний Рим.
Мы в Остию приплыли на рассвете.
Светилось небо. Памятью храним,
свой лик с различаю на монете,
а может быть, все это – только дым,
и чья-то книга в пыльном кабинете...

июнь 2007.