Потеря

Снова девять вечера, и снова одна
Она сидит у окна с бокалом вина.
В доме винный был погреб, и он нравился им,
Там было свежо и прохладно, напоминал он про Рим.
А в доме было мрачно, было много пыли,
Выстроен в лжеколониальном стиле,
Увядший, поникший, ведь прислуги не держали,
Чтоб не показывать людям собственной печали.
Большой и красивый на первый взгляд,
Кто в нём побывал, хотел вернуться назад.
Кроме двух человек, живущих именно в нём:
Женщина с вином, и тот, что с огнём
Сражался умело, смело и отважно,
И людей спасал от пламени ни раз и ни дважды.
И днём он был героем и очень старался,
Он работал только днем, но всегда оставался,
И не говорил почему – думал, вряд ли кто поймёт,
Но она лучше всех на свете знала, что он придёт.
Он приезжал почти ночью, за ужин садился,
Устав после работы, ведь он ей так гордился.
Они обычно молчали, они вместе не ели,
И ложась ночью спать, ложились в разные постели.
И он уже не помнил, и она, когда
Это случилось с ними - прошли года.
Река плескалась за окном, журчала мягко вода,
И ночь хранила их секрет и не расскажет никогда.

И им обоим снился один и тот же сон:
Она была влюблена, и он был влюблён
Друг в друга и в то милое создание,
Смышлёное, весёлое, идеал очарования.
Все любили её и не могли наглядеться.
Но у ребёнка был недуг с самого детства,
Врач сказал, что ей не дожить до десяти,
Никто не знает, что это, и как её спасти.
Он это узнал, когда ей был год, и невыносимо
Было слушать, как она плакала долго и сильно.
Он попросил, чтобы никто не говорил жене.
С этого момента он жил, как в страшном сне.
А девочка росла и уже начинала ходить,
Такое чудо невозможно было не любить.
А прислуга в доме всегда следила за тем,
Чтоб малышка была сыта, чиста, и не было проблем.
А дом этот большой был от дяди наследством,
Но ей был незачем и к тому же не по средствам.

Перед смертью он сказал, чтобы она в нём жила,
Ведь у него никого не было, и лишь она была
Объектом его любви и неподдельной гордости
Перед людьми его круга и непоколебимой покорностью,
Перед деньгами, лицемерием и подлостью.

И она была так прекрасна, так чиста,
Любила детей, сердечна, улыбчива, проста.
И любила повторять одну и ту же фразу:
‘‘Всё приходит потом, не приходит всё сразу’’.
Она учила детей литературе в школе местной,
Она детям нравилась, она была прелестна.
На дочку она не могла налюбоваться,
Любила с ней гулять по парку и по городу кататься.
В их доме обычно звучал детский смех,
И своей светлой громкой радостью веселил всех.
И был красив и полон счастья их дом,
И были счастливы все гости и слуги, жившие в нём.
Кроме него, одного, обладающего знанием
Ужасным, роковым, переносившим все страданья.
Но, всё же, надо отдать ему должное,
Никому не показывал, вёл себя очень осторожно.
Постоянно вёл поиск и пытался что-то сделать,
Стал очень набожным, мог лишь Богу всё поведать,
Очень часто уставал, много раз готов был сдаться,
Но приходил домой и не мог удержаться
От слёз, когда видел её, кого больше всех любил.
И надежда теплилась внутри - он её не убил.
Он стал одержим и на религии помешан,
Но хорошо маскировался, не выдавал это внешне.

И он решил повезти всех в Ватикан,
Вообще-то в Рим на каникулы, и уже сам
Всё спланировал, и надежды был полон,
И одарил непонимающую дочь честным словом.
А ей уж было пять, она хорошела год от года.
В Риме было великолепно, и прекрасная погода
Ранней осени дарила свежие и светлые дни.
И они гуляли, никого не замечая, втроём, одни, одни.
И одной ночью он разбудил её и знал, куда идти,
Он ничего не хотел, он лишь хотел её спасти.
Малышку окрестили, искупав в святой воде,
Поговорили, повертели, помахали Иисусом на кресте.
Он всё это планировал примерно два года
Узнавал, обговаривал, распределял расходы
Ради короткого момента в жизни дочки
В глубине Мира в тиши грустной тёмной ночки.

Это были лучшие каникулы в их жизни,
Они вернулись через месяц в объятия Отчизне.
Он сводил дочь к врачу - ничего не изменилось,
Последняя капля надежды из души испарилась,
Столь ожидаемого чуда так и не случилось,
Разрушающая стихия горя в нём разразилась.
Ему становилось всё хуже, раз от разу.
‘‘Всё приходит потом, не приходит всё сразу’’.
Страх, гнев, злость, в голосе грустные нотки,
Он пытался забыться, топя горе в похоти и водке.
Жена не понимала, почему он так себя ведёт,
Он ничего не говорил, молчал - она сама всё поймёт.

И вот настал момент - дочке плохо стало.
Постельный режим, дочка даже не вставала.
И она проводила всё время у её постели,
Ушла с работы. Вечностью тянулись дни и недели.
Месяц один, месяц другой - одни и те же.
Её дети навещали их всё реже и реже.
Она была сломлена, подавлена, угнетена.
Неожиданная мрачная старость накрыла, как волна.
Теперь она ночевала в комнате дочери всегда,
Муж ничего не говорил, также как она, тогда
Молчала, видя угасающего мужа,
Он не помог, хотя был так ей нужен.
Общее горе каждый переносил в одиночку,
И чтоб никто не видел страдающую дочку,
Уволили прислугу - дом быстро опустел.
Призрак обречённости им завладел.
Огромная пропасть возникла между ними,
Они очень изменились, став абсолютно чужими:
Она посвящала себя только над дочкой заботе,
Он почти не появлялся, чуть ли не ночевал на работе.

И вот в один момент, поздней весной, всё случилось,
Когда природа пела, шумела, веселилась.
В выходной, ранним утром, дочь глаза закрыла.
Он навсегда запомнил, она не забыла
Этого взгляда искры жизни увядающей,
Так не желающего умирать лица дочери страдающей,
Её тела в последний свой бой вступающего
С невидимым врагом, дочку забирающего.
И дочка заснула, увидела сон и умерла.
Сожги свою злость, любовь, надежду дотла.
Ведь что может быть хуже на свете,
Чем видеть, как умирают твои дети.
Кого винить, кого спросить: почему,
За что судьба послала это ей и ему?
Дочку хоронили в её любимом саду за домом,
В единственном месте ей так хорошо знакомом,
И больше не было радости в этом Мире для них,
Таких чужих, таких родных.
Так время и шло, медленно, долго и нудно.
Но они поняли, что им делать нужно:
Теперь каждый знал, что необходим второму,
Они были чуть ближе, не могло быть по-другому.
Они были вместе, нужны друг другу затем,
Чтоб не остаться по одному, остаться ни с чем.

И так прошло два года, горе их убивало.
Время не лечило, а лишь рану разъедало.
Он работал целый день, а она была одна,
Наедине сама с собой, и столько вина
За это время было выпито ею,
Говорила со стенами, несла лишь ахинею.
Она была так одинока, ночь и день, день и ночь,
Она была не в силах забыть умершую дочь.
Ведь ей никто не помогал - мужа не было рядом,
И два раза пыталась отравить себя ядом.
Кто бы к ней не приходил - она всех прогоняла,
Всем было жалко её, но она их теряла,
Ведь жалость была, как к больным проказой.
‘‘Всё приходит потом, не приходит всё сразу’’.
Лишь одна причина держала её на свете этом -
Человек, скрепленный с ней священным обетом.
У неё не было права его одного бросать,
Это заставляло её жить, есть, дышать.

И вот настал день, и он домой не вернулся.
Приехали коллеги, и, поднимаясь, один из них споткнулся,
Упал и, вставая, начал тихо сопеть.
Они подошли, и никто не смел посмотреть
В её ищущие несчастные красивые глаза,
Но она всё поняла, по щеке текла слеза.
В душе всё сдавило, и что-то щёлкнуло внутри.
‘‘Прощай Мир. Последний раз на меня посмотри’’,-
С обречённой лёгкостью промолвила она.
Она не нужна никому и больше Миру не нужна.
Не было больше причин, чтобы с жизнью мириться.
Она уже решила всё - она решила удалиться.
Хоронили мужа рядом с дочкой, за домом.
Она порвала тишину самым громким страшным стоном,
Когда крышкой закрывали гроб с мужем, и она
Убита, брошена, уничтожена, одна, одна, одна.
Крик был такой силы, что она онемела,
Она стала не жива, стала ‘куском мела’.

Спланировав всё чётко, почти за две недели
Она купила много бензина. Начала с колыбели
Обливать ‘жидким огнём’ ненавистный ей дом,
Все комнаты, все лестницы, вместе с погребом.
Она подожгла этот дом, и не стало печали,
Грусти и смерти - они вместе с ним сгорали.
Сгорали вместе с этой ‘обителью смерти’,
Где всё смеялись, улыбались, где играли дети,
Где они с мужем любили друг друга,
Где они были всегда, не зная другого досуга,
Где малышка родилась, жила и умирала,
Где глубину и злость потери она узнала,
Где поселились старость и одиночества дух,
Где она осталась одна из горюющих двух.
Дом сгорел. Она повернулась и пошла вперёд,
Она просто шла, её никто не ждёт.

Её больше не видели, никогда и нигде,
Хотя сильно искали - она, будто, растворилась во тьме.
Остатки дома снесли и построили новый,
Такой чужой, холодный, абсолютно незнакомый.
Могилы оставили - их было некуда девать,
И было бы большим грехом их куда-то убирать.
И новые люди поселились в новый дом без горя,
И жили счастливо, как в сказке, не ругаясь и не споря.
Разбилась старая, но мы купим новую вазу.
‘‘Всё приходит потом, не приходит всё сразу’’.