Крик в глуши

Тусовка
Мы сливки продвинутой масти,
Культуры живой ананасы
Но правда по большей части
Последние пидарасы
Актеры – сукины дети,
Музыканты – такие же твари
Художники, подлые гниды,
Себя только в рот не ****и.
Поэты забили клозеты
Коммунальных своих недоскребов
Воспели в сонетах минеты
Помешанных долбоебов
Массмеды взрываются калом
В надежде на атомный рейтинг
А кто-то помочится налом –
Готовы, глядишь, и на петтинг.
Такие вот милые люди
И знойные персонажи
Но те кто сегодня дети
О нас и не вспомнят даже.


Цинично латексную пошлость надевая
Чтоб больше друг о друге не мечтать
Мы отдаляемся, тела свои сближая,
И как-то очень ловко, твою мать,
На память ничего не оставляя,
Готовы доверяться, но не доверять.
И вся стерильность эта очень пахнет брутто,
Меж нами пропасть из прозрачного лоскУта.


Кого-то сам себе напоминаю
Когда кого-то кто-то не простил
И у кого-то как бы детство отбираю
Тем что кого-то раньше не родил
А может ну его искать в себе кого-то
Ведь он меня давно опередил
Какой-то я, меня, который кто-то,
Сам от себя вчера освободил.


На первый взгляд, без видимых причин,
У мироздания есть маленький каприз:
Где не хватает настоящих мужиков, толпятся шлюхи,
Где мало пауков, там непременно будут мухи,
И где нет уличных котов, царит засилье крыс.


Подобно как средства глупца отдаляют от цели
Количество нот нас коварно уводит от музы
Так, в звуке, возможно одном, мы вселенную звуков узрели
А быстрые трели - сознания нашего узы.


Продлевая орбиту своих воплощений
Терабайтом обид, смрадной жаждой отмщений,
Миллионом подмен и пустых восхищений
Обиваем пороги своих ощущений
В министерствах путей смс-сообщений.
Сколько будет козлов, столько и отпущений
Сколько будет различий, столько и обобщений,
Сколько будет мещан, столько и возмещений
В беспредельных границах полос отчуждений.


В троллейбусе
Закидывай их хоть какими книжками,
Один смердит мочой, другой подмышками.


Страх, слабость, злоба, зависть вдруг
Сошлись, собрались в круг
Смешались и распались на сотни маленьких обид
Они растут, а я их гид
И этот весь дурдом во мне
И жить хочу, и очень не
Собой избит
За махом мах
Чем дальше в лес, тем чаще в пах
Мельканье бит, пошло все нах
Страх порождает только страх
И слабость, злобу, зависть –
Круг замкнулся.
Я не упруг, упрям, но не упруг,
И сам себе давно не друг,
Лбом снова я в тупик невежества уткнулся
И в том кругу я дирижер, лишенный рук.


Утро
Слышу голос из прекрасного далека
Голос спрашивает, суету пленя,
«Эй, чувак, для завтра сделал ты хоть что-то?»
Отвечаю вслух, но кстати честно, «Ни ***…»
В тот же миг вспорхнуло отрешение
Все же надо спать день ото дня
Оказалось, еду я в маршрутке без сидения,
И водитель странно смотрит на меня.


Я ухожу на мягких лапах
И прячу я глаза стыдливо
От лика солнца отползая
В страну нелепых декораций
Где ежечасно происходит по сто душевных дефлораций
Неосторожно соглашаясь, все понимая, не стесняясь,
Ломаюсь я, а не смиряюсь,
Сливаюсь, как дерьмо сливаюсь…


Ну что поделать, вдохновляет только боль,
И словно плоть разбитого арбуза впитываю соль
Слезы твоей, своей, голодного бродяги,
И мудрую печаль индийской раги,
Звучащей непрерывно целый год.
Да и потом… Наступит май, меня порвет,
Я вспомню все наоборот
Деепричастный оборот о том дожде, листве, природе
И неразгаданный пассворд.


Боль в которой я живу и уже не замечаю
Ноль который умножаю, отнимаю и делю,
Ничего не исключаю, от себя не ухожу.
Все вокруг соотношу с иллюзорностью реалий
Сном волну переключаю, отрываюсь и кричу,
Боль в которой я живу, принимаю, принимаю,
Принимаю, принимаю.
Поднимаюсь – нисхожу,
Аллегория печали? Да, возможно, нахожу.
Я уже не торможу, время в кулаке сжимаю,
Ничему не отвечаю, никому не подхожу,
Лишь едва определяю боль, в которой я живу.


Пока доходят смс-ы
Спешу поздравить всех неспящих
С рожденьем мастера Иисуса
Увы, лишенного почти учеников.
Но что поделаешь: мы – люди.
У просветленных, видимо, удел таков.


Я неон, излучаю не свет и не тьму,
Не тепло и не холод,
И горю, но не грею, свечусь – не свечу,
Я неон - заполнения голод,
Я не тот, и собой занимая объем,
Просто жду, но пустое не может наполнить
Я устал наблюдать за собой и тобой
Я не он, я не тот, я пустой.


Миллионом долларов зеленью
Рассчиталось со мной провидение
За аскезу мою невъебенную
И примерное поведение


Я не ищу доступных женщин
И к недотрогам равнодушен
А раньше было все иначе
Но старый я, почти разрушен,
И не вернусь на те же грабли
Пусть упрекают, мол, бездушен.
Отчасти с этим я согласен,
Зато покой мой не нарушен.


В желании коварном кроется вина
И только доктор время искупление
Желаю жить до исступления
Бывает что желаю и не жить
И блин ведь в принципе хочу любить
Но как разнять любовь и искушение
What can I do? Ну в смысле – как же быть
Либо пока на все забить
Либо дрочить до умопомрачения.


Я мелкий тиран, да и чел неглубокий
Злопамятный штрих, но совсем не жестокий,
Упрямый баран в поперечном потоке
Как будто Шаляпин поет в караоке
То пру на таран, то сгниваю в пороке,
То верю в любовь, то стебусь с Кришна-локи
Я стремный, чужой и такой одинокий
Как северо-запад на юго-востоке.


…Вдруг пуля скользнула меж ребер,
А гильза застряла в подошве,
Пронзительно скрипнув в подъезде
Как будто ей выстрела мало
Оставила след на ступеньке
Как линия жизни дома
Скрипеть и царапаться повод
У пули пристанище – рана
Глумятся над ними злорадно
Холодный затвор и дух-порох
Ударом предательским в спину
Сегодня привычно и складно
В холодной зимней парадной
На выдохе едкого дыма
Цинично любовь оборвали.


Я Пушкина, увы, так много не читал
Чтоб следовать такой дорогой.
К тому же, если рог один барану обломать
Не станет он единорогом.


Вечно люди меня окружают
И не добрые, и не злые,
И бывают они нарочито
Не обутые и не босые
Как общаюсь – отягощаюсь
После взгляды бросаю косые
*****, у всех свои тараканы.
У меня очень часто чужие.


39 и 7
Луна тугая слюна волна
Семена не вина ни хрена
Война килотонны говна
Страна опа-на племена
Времена весна не весна
После сна кривизна новизна
Имена имена имена


У всех людей металлопластик
А я его не заслужил
В краю родном обратных свастик
Тайком от всех я Омом был
Не «му», а чудо первокластер
И хоть с евреями дружил,
Вобрал в себя все утра мира,
А двух копеек не сложил.


Кто-то вырубил старый безбашенный кран
Оборвав мерный капельный трах
Мы с тобой отлетали в бездонный экран на одних самолетах-коврах
Возвращались пустые как окна без рам
Словно рамы сожгли на кострах
И теперь говорим на одном языке уже в разных мирах-номерах.


Я так порой желаю свинства,
Чтоб что-то яркое случилось
Занять на солнце позу сфинкса
А небо в море чтоб мочилось
И видеть сисек громадьё
Чтоб не понять уже, где чье.


Накуплю тетрадей, ручек,
И начну писать романы
Про шаманов и про сучек
И про жесткие диваны
Плохо выбритое поле
Где растут самообманы
И бальзам, который может
Попадет еще на раны.


Опавшие ржавые листья
И лужа покойного лета
И небо хамелеоном разверзнется слева где-то
Осыпется кардамоном
На стены дневного света
И нас с тобой не оставит
Без финишного пакета.


Каждое утро как рассветет
Забавная мысль меня улыбает
Под лежачий камень вода не течет,
А других камней в воде не бывает.


Чужие мысли плюс моя дурная кровь
На язву сыпали корейскую морковь
Ну не моя ты, радость бытия.
И вряд ли чья-то, но причем здесь я?


Гопичандан размешаю, масло кхи сварю на пасху
Я же тантрик православный – не сочтите за отмазку
С Омом писанку достану, и шнуров брахманских связку
Часто мне срывало башню, но сорвало только каску.



В полвосьмого сорвался ветер.
В полдевятого попустился.
Так бывает на этом свете:
Познакомился-и простился,