Поруганное время

 «... Вот – конец тебе... Буду судить тебя по
 путям твоим, возложу на тебя все мерзости
 твои... Восстаёт сила на жезл нечестия,
 ничего не останется от них, и от богатства
 их, и от шума их, и от пышности их».
 Иезекииль
 Гл. 7 стих. 3

 Это вы, кто осознанно зло здесь плодите,
 В Судный день не надейтесь на милость событий, –
 Бог простит, не усердных в деяньях благих,
 Не простит вас, злодеев по жизни. Не ждите!
 Омар Хайям
 (перевод Ст. Субботина)

ВСТУПЛЕНИЕ

У генов и у Бога
Прошу, вообще-то, много!
Даруйте просветленье
Мне в каждое творенье.
Пусть честному – награда.
Пусть мудрому – отрада.
И пусть для демократов
Страшнее автоматов.

ВЛАДЫКА И САТАНА

«...Идет война уничтоженья
Страны, России – целиком» –
Нес пастырь Ладожский прозренья:
Тепло и свет в холодный дом...

Чтоб, наконец, народ очнулся,
В набат Владыка наш гремел...
И как-то в Лавре с ним столкнулся
Причуда жизни «новой» – мэр.

Тот, слыв упёртым демократом,
Был пустоцвет и пустобрех,
В стране, святынями богатой,
Всеобщий пестовал он грех.

И к Иоанну с ясным ликом,
Как черный Змий припал на грудь:
«Благослови меня, Владыка,
И осени земной мой путь!»

«Сгинь, сатана! Сгинь, сгинь, лукавый!» –
Вскричал Владыка и – упал,
Как будто сам верховный Диавол
Его в уста поцеловал.

Здесь кончил путь свой многотрудный.
Спасая Бога и страну,
Сим обозначил в месте людном
Своею смертью – Сатану.

НАДПИСЬ НА ХРАМЕ

Есть жизни смысл один:
УЛУЧШИТЬ ЧЕЛОВЕКА,
РОД МЫСЛЯЩИХ – ПРОДЛИТЬ,
ИХ ДУХ – ОЗДОРОВИТЬ.
И коль другим живёшь, то жизнь твоя – калека,
И зря родился ты, и не достоин – жить.

Поступок каждый твой лишь тем и будет ценен:
Что люди всех времён взять от него смогли,
Ведь ты – звено в цепи миллионов поколений
И сущих, и былых, и будущих – Земли.

Как входишь в храм Земли, на храме прочитай:
«Всяк мыслящих – лелей и род их – продлевай!»

ИЮЛЬ

Июль. Цветам срезают головы.
И поле пахнет гильотиной, –
Роса – расплавленное олово –
Блестит на лезвиях и спинах.

А запах – приторный и сладостный.
А травы – молят на коленях.
А после – падают так радостно,
Как будто в смерти – искупленье.

И поле нищее и низкое,
Дав волю воронам и ветрам,
Всё тычет в небо обелисками
Без алых надписей посмертных.

ПОРУГАННОЙ ДЕРЖАВЫ ТАНГО

Над родимой страною стынет солнце печали...
Над любимой отчизной чёрный ворон кружит.
Души в братских могилах, тех, кого мы предали,
Проклиная, так стонут, что качает гранит.

Над отчизной любимой – солнце, как чёрный ворон ...
Всюду стон и рыданья: враг коварен и лют.
Позабились мы в щели, позабрались мы в норы,
Мы – предателей племя, поколенье иуд...

В наших градах и сёлах ворог празднует даты,
Край наш отчий поганит, где мы жили, росли...
Всё, что полито кровью, что нетленно и свято,
Мы врагам ненавистным, словно дар, поднесли.

Над державой великой реет власовцев знамя,
Даже капища грабит ненасытная рать...
Почему же без боя всё уступлено нами?
И одно лишь осталось – нам себя презирать.

Нет, покоя не будет и прощенья не будет
Нам, забывшим заветы, предающих наш мир...
Встаньте! Падшие люди. В прошлом – гордые люди,
Чтоб остаться родными, чтоб остаться людьми...

НЕ СОТВОРИ КУМИРА

Сметает время смуты кумиров на совок…
– Что, носишься по сценам «под фанеру», певунок?
«Ветер над страною» – свежий для господ –
Вон, каким восторгом твой раззявил рот.
После у «Землянки» – ноты «сочинишь»,
Ох! как здесь московским боссам угодишь!
Безголос, но хваткий, и за «бабки» – крут.
Для господ стараешься, те и подают.
– А ты, «великий», артист и клоун,
Всеобщей славой был избалован...
В Кремле до власти дорвалось «рыло»
И с потрохами тебя купило.
«Балбес» экрана – стал им по жизни...
Метаморфоза родной отчизны.
– А ты для деток, карая подлых,
Крал автотранспорт. О, благородный!
И был любимым, и был кумиром…
Теперь дембанде служишь сатиром.
И «сняли» Гамлета господа,
Чтоб попугаил: «Да, да, нет, да!»
…Да! Были любы! Да, были святы.
Имели званья, чины, награды.
Пошли холуйствовать господам.
Бедлам, ребята. Увы! Бедлам!
Да, есть у смуты при всех уронах
И это свойство: с фальшивых тронов

Свергать «кумиров» и подлецов,
Мы всех их знаем теперь в лицо.
(Всегда в хоромах Русь – лицедея
Кормила там же, где и лакея).
А я заметил такой расклад:
Кто раньше больше имел наград,
Сегодня худший, пожалуй, гад...
Еще заметил: а Ленин – свят, –
Кто очень рьяно вождя поносит,
Того не долго по свету носит.
Их столько пало – усердных шавок,
А он всё так же сияет славой.
…Троих здесь вспомнил. Из этих – двое
Не прогнусавят о нем худое,
Не прогорланят про нас, живых:
– Давите гадину! Огонь! – на них.

ВОЛГА ПРЕЗРЕНИЯ

Эх, мы, убогие, душою хилые,
На что мы молимся, – на бич и кнут...
Пусть гибнет родина, пусть гибнет милая,
С презреньем внуки нас пускай клянут.

Страна родимая, моя кровинушка,
Ты вся в развалинах, а горя – тьма,
И одолела нас не вражья силушка,
А благодушие и лень ума.

Ведь были сильные, ведь были гордые,
И слепо верили: нам быть всегда, –
Явились хитрые, явились подлые,
Сулили радости – пришла беда.

Былое славное всё позаблёвано,
А вор хозяином заходит в дом,
А мы не заперты и не закованы,
Смиренно милости от вора ждём.

Такие сирые, такие жалкие,
Победы стяг святой – втоптали в грязь,
Пусть господа пока не бьют нас палками,
Но впереди уже и царь, и князь...

...Седая травушка во поле студится,
И тучи чёрные – ползут-ползут...
То, как мы предали – не позабудется,
Зато могилушки – позарастут.
Эх, воспарить бы нам, да вдруг, опомниться,
Да прах предательства с себя стряхнуть,
– Страна родимая печалью полнится,
А мы не смеем ей в глаза взглянуть.

Долой молчание! Долой смирение!
Расплата горькая придёт, придёт:
Потомки нам пошлют своё презрение,
Вон Волгой – матушкой оно течёт.

МЫ СЛИЛИСЬ

... И мы слились в полночной тишине!
– За что меня ты любишь, мой родной?
– За то, что ты являешь счастье мне,
Которое теперь всегда со мной.

Что лишь с тобой познал я благодать,
Что без тебя не ведал бы людей,
Которым так возможно посвящать
И грусть, и радость уходящих дней.

ДЕМОКРАТАМ

Погубили страну, погубили,
Утопили в слезах и крови...
А не вы ли сулили, не вы ли –
Жить нам в радости, счастье, любви?

Но ведёт вас ужасная карма
И воздаст вам за весь этот ад,
Когда вспыхнет звездой лучезарной
Справедливость, как жизни уклад...

...Шлю проклятие вам, вашим детям,
И чуму шлю на каждый ваш дом,
Славно жрали на этом вы свете,
Но не знать вам покоя на том.

Вас не вспомнят ни в песнях, ни в сагах,
Вырожденье – ваш путь на погост,
За земные минутные блага
Вам воздастся всей силою звезд.

ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ

Над рощею прощальный слышен клёкот...
Деревья спят, как люди. Без одежд.
Им не грустить об отходящих сроках,
Им не жалеть несбывшихся надежд.

И с грузом лет жить им, ветвистым, проще:
Уже так много взято у Земли...
И оплетают Небо руки рощи.
И отлетают в Небо журавли.

А может, души стынущих деревьев?
– Куда же вы, крылатые?
– Пора.
Оно пришло, в одеждах белых время,
И стало мало солнца и добра.

НАПУТСТВИЕ

Ужель всё – прах! Всё – суета сует.
Ужели всё! Ведь люди не забыли
И Македонского в песках кровавый след,
И след Христа босого в жёлтой пыли.

...Мы равно чтим здесь – варвара, там – бога.
Мы равно помним и добро, и зло.
И всё ж у святости всегда одна дорога.
Дорог у зла – несметное число.

У зла – есть выбор. А Добро – иначе,
Как быть добром, не может ничего.
И на кресте оно молит и плачет
За палача, за злого своего...

Вот потому всем смею пожелать я
Ступать дорогой жизни лишь одной,
Чтоб цель была сиятельной, как счастье,
Чтоб в буре жизни царствовал покой.

РАК ЛЕГКИХ

За окном – цветёт природа.
Нет, не радует весна.
…Знаю. Знаю – жить полгода.
Всё. Последняя она.

...Знаю. Знаю... Дети, внуки.
Будет память... Боль в груди!
Не осилить этой муки!
Плачь, не плачь, а уходи.

Боль – вся в чёрном. Смотрит строго.
Вниз ступени повели...
Чей здесь Суд? Чья кара? Бога?
Солнца? Неба и Земли?

Боль в груди – всё глуше, глуше.
А постель – всё холодней.
– Помогите! Кто-то душит!
Мне ведь жить ещё – сто дней!

Неужели! Время! Вышло!
Кто – последнее – забрал?!
...Потолок цветущей вишней
Лепестки. В ночи. Терял.

ЮБИЛЕЙ
(письмо в места отдалённые)

Далёк твой мир. Какой покой в нём ищешь?
Какой былому задаёшь вопрос?
Ведь жизнь твоя пока – лишь пепелище.
Бог знает, кто огонь сюда занёс.
О, как нам трудно подводить итоги
Того, что смог. Успел. И не успел...
Стоят. Стоят, томительны и строги,
Лета – зарубки в выжженной судьбе.
В немом строю. Потупив долу очи.
Ну что тут скажешь! Надо ль их жалеть
За главное: что смог в те дни и ночи
Осилить, превозмочь, преодолеть,
Огонь, – что всё вокруг так страшно выжег,
И как цветок, горит теперь в груди...
Нет, никогда не будет тот унижен,
Кто сей цветок надеждой освятит
И верой, что взрастёт на пепелище
Ещё пышней, ещё роскошней сад...
Пускай «играют волны, ветер свищет»,
Пускай в ночи огни горят-горят.
Останься величавым и весёлым!
Не вороши былого, это – блажь.
Бессмертны только чувства и глаголы,
Что обжигают... Так-то, друг ты наш!
Так вспомни нас! Мы вместе – горы сдвинем.
Исходят сроки. Всходят – времена...
Мы за тебя красивый тост поднимем.
И выпьем всё. До самого до дна...
 
ГОЛОС ВЬЮГ

Вот всё вспоминаю с волненьем,
Как летом «схватил» воспаленье.
«Горел». Был один. Изнемог.
В сознанье каком-то туманном.
Но вёл с кем-то, вёл диалог,
Такой молчаливый и странный...
Душа! Обозначься! Во мне
Не ты ли тогда проявлялась,
Порхала, как сон или снег,
И голосом вьюг отзывалась?
Я молча лежал на диване.
Я «спрашивал» у завываний:
– Все – бренно? Казнись – не казнись,
Забвение – смысл круговерти?..
– Нет! Цель есть у смерти: жизнь,
А Истина жизни – в смерти.
Уйдёшь ты, постигнув сперва
Мира суровость и нежность,
И смерть, что всегда права,
Ибо она – неизбежность.
Поэтому смерть не зови,
И всуе о смерти не думай.
День каждый, как праздник, живи,
И так, словно ты уже умер.
А жизнь твоя – бездна из дней,
Всё новых истоков начало...
А смерть – только мета на ней:
И Зло здесь – изжалило жало.
И здесь ты его поборол,
Здесь новый отсчёт пошёл,

А если ты сам был Зло –
Здесь Время твоё – истекло...

...Над августом плыл голос вьюг...
Душа! То не твой ли был трюк?
Молчишь ты, душа! Ну и что же!
Вон люстра, качнулась ведь – всё же.

ТЕПЛУШКА

В теплушке – печь раскалённая.
Запах – хоть вешай топор.
Бывшие заключённые
Свинцово смотрят в упор.
– Корочки есть?
– Конечно.
– Десятилетка?
– Да –
Кто-то бросил с усмешкой:
«Дурак, что приехал сюда!»
Смолчал я: не лезь на рожон,
Где волчий и нрав, и «закон».
...Полсмены печку топили.
И пили. И пили. И пили.
Тогда, одурев от жути,
Я крикнул в махорочный мрак:
«Довольно пьянствовать! Будет!
Пошли грузить порожняк!»
И бригадир, трезвея,
Хрипло прервал тишину:
«Ну что ж! Иди в галерею!
Васька! Покажь там ему!»

... «Шахтёрки» нам тьму рубили.
Полз уголь по ленте змеёй.
Пахло гнилью. Мы были
Один на один под землёй.
«С татуировками парень!
Громила! За грош убьёт!
Сейчас, – я подумал – ударит
Или на вал толкнёт».

И холод, но не от мороза,
И ужаса тень, как конвой,
А Васька – обнял и сквозь слёзы:
«Пожить бы твоею судьбой...»

ОДИНОЧЕСТВО

Один в огромной, пустой квартире.
Кого люблю я, чего я жду?
А чей-то голос в оглохшем мире
То радость кличет, а то – беду.

Узнал, узнал я: давно когда-то
Мне в поле ветер его донес, –
То завывал он, то тихо плакал.
А я смеялся, не пряча слёз...

И прошептал я: «О, здравствуй, вольный!
Я брат твой. Сын твой. Я твой родной.
Целуй мне руки, мне грудь наполни,
На всю планету поднимем вой».

Неужто это всё было, было,
Неужто это опять пришло...
Один в огромной, пустой квартире,
И тихо ветер стучит в стекло.

СЕЮЩИМ ВЕТЕР-ЧУМУ

Вы, «творящие» зло, не боитесь ни черта, ни бога.
Презирая страну, что вам жизнь подарила, как мать,
Ненавидите нас, у которых отняли так много,
И за то лишь одно, что не стало чего отнимать.

Вам к лицу этот гам, и содом, и в глазах одичалость,
Предвкушаете вы, что чума ваша застила свет,
И поруганным нам лишь одно до могилы осталось:
Своей жизнью оплачивать ваш баснословный «гешефт».

Ничего не боитесь? Нет, все-таки есть это слово,
Это слово прекрасное, слово великое: МЕСТЬ!
Оно в наших мозгах отложилось и к чести готово.
Трепещите, сосущие! Слышите! Мы уже – ЕСТЬ!!!

ПОИСКИ

Глянул в небо, но нету там Бога,
Только радуга виснет мостом
Над обнявшей берёзку дорогой
В чистом поле под злым сквозняком.

Глянул в воду – и там Бога нету.
Только небо её голубит,
Только мост разноцветный, да ветер
Под мостом это небо рябит.

– Ах, куда запропал ты, скиталец,
Прячешь где свой таинственный лик?
Никого! Лишь божественный танец
Ветер в мире недвижном постиг.

...Я под радугой стану высокой.
Я к берёзке губами прижмусь.
И найти где-то тайного Бога
Ей, как в вечной любви, поклянусь.

ДЕМОКРАТУ О ЧЕСТИ

Клялся честью ты нам офицера
В том, что друга от смерти спасёшь.
Друг – погиб. Не дождался премьера...
Ну а ты! Все – живёшь! Все живёшь?!

Столько клятв, вы, иуды, давали!
И на рельсы, и шляпу сожрать,
Руку дать отрубить – но едва ли,
Хоть одну собирались сдержать.

Вам до чести ль, продажное племя,
Коль в чести лишь грабёж да разбой.
Сгинул в вас человек, на всё время.
Нет и чести у вас. Никакой.

ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ

Поля пусты. Покинули их эльфы.
В высь отнесла тех – времени река,
Нет и следа. Лишь, как в небесном сейфе,
Недвижным дымом дремлют облака.

Прощальное, покинутое золото...
В лесах – ни звука, тишина – мертва...
Стояли здесь ли насмерть перед холодом
Обглоданные ветром дерева?

А что теперь? Ужель – судьба другая:
Стоять крестами на могил груди.
… Россия умирает. Вымирает.
И ветер, словно колокол, гудит.

По каждому, по каждому из нас
Гудит из звонниц, слышишь, каждый час.

БРОШЕННЫЕ ДЕРЕВНИ

Мы уходим в безверье,
Непонятно куда,
Заколочены двери, –
Ни огня, ни следа.

Зарастают дороги,
Что куда-то ведут,
Никого на пороге
На родимом не ждут.

Что случилось с державой?!
Словно сроду больна.
Ни удачи, ни славы
Не нажила она.

Ищут все виноватых.
И друзей не зовут...
На Иисусов распятых
Не хватает Иуд.

ЕМЕЛЬКА

Емелька! Емелька! Когда пробил час,
Ты бунтом ужасным Россию потряс...
Господ покарал за стяжательства грех,
Искал справедливость и правду для всех.
Емелька, Емелька, башки не снесёшь!
Явил ты народу великую ложь.
Народ – взбаламутил... На плахе – убит...
Но жизнь твою русское сердце хранит.
Емелька, тебе и века нипочём.
Не ты ль опозорен, не ты ль уличён?!
Великую кривду сказал ты народу,
Себе ли в угоду, ему ли в угоду.
Емелька! Почто знаменит и велик,
За царствия миг или грешный язык?
За то ль, что народу воспрянуть помог,
И подлую жизнь покарал хоть чуток.
Ты «царствовал» мало, но знал наперёд,
Что в сказках и песнях – прославит народ,
Что други-казаки тебя предадут,
В железа оденут и в клетке свезут,
Что «царское» тело на месте на лобном
Порубит, как тушу, палач принародно.
Емелька, Емелька! Чем дорог ты мне?
Живому, тебе улыбаюсь во сне.

«ПИ-ПИ» В КРЕМЛЕ

Ты, как дикарь, отлил на «штаа-сси»,
Да и на нас, в конце концов.
И вдруг в тебе – три ипостаси,
А может, просто – тройников!
А если так, то все мы – «лохи»,
И правит нами тоже «лох».
Делишки наши – ой, как плохи!
И поделом нам и подлог.
Отцы вот – Гитлера свалили,
А мы, пропахшие мочой,
Стоим одной ногой в могиле,
И с нами – мёртвый иль живой?
И ничего-то мы не можем,
И не хотим менять удел,
И нас нисколько не тревожит,
Какой «пи-пи» в Кремле засел.
«Палёнкой» зенки заливаем,
И ждём смиренно новый день,
Хоть про себя и понимаем:
Нас дурит всяк, кому не лень.
Позор на наши дни и ночи,
Позор от мира – на века…
Откуда ж в нас вся эта порча
И жизнь, достойная плевка?

ПРОКЛЯТИЕ ТИРАНУ

Твой час пришел, тиран кровавый:
Кольцо обмана, пушек гром, –
И прах былой супердержавы
Лежит кругом. Лежит кругом.
От крови родина поблёкла,
И стонет каждая стена:
– Тиран кровавый, будь ты проклят
Во всех краях и временах!
Глянь – ты застыл в глазах убитых,
Расщелив лживые уста,
А Запад зубы скалит сыто:
Он оплатил твои счета.
Ужель не грянет час расплаты
За всё, что ты содеял тут,
Тиран кровавый и проклятый,
Палач, иуда из иуд...
По всей стране не смех, а стоны,
Не погремушки, а кресты,
Злодей, кровавым нареченный.
Будь проклят ты!
Будь проклят ты!

АХ! КОЛЛЕГИ МОИ!

 «Ах, соседи мои…»
 Николай Тряпкин
Ах, коллеги мои! До чего ж загребущие руки!
Всё неймётся-то вам, чтоб свести человека на нет.
Всё «стучите» в Москву, как последние самые суки,
Позабыв, что «стучали» ей в адрес на весь божий свет.

Позабыв, что вползали в её кабинет, словно мыши,
Кто прибавку, кто степень тащили, как в нору зерно,
А теперь вы готовы столкнуть её где-нибудь с крыши,
И за то лишь одно, что высот её вам не дано.

Ах, коллеги мои, до чего ж вы недобрые люди!
Всё-то кажется вам, что вы сила и мудрость земли,
Что без ваших доносов планета вращаться не будет.
Ах, вы, злыдни мои, до чего ж вы себя довели!

...Было время когда-то, вот также доносы стучали,
И чем подписей больше, тем после страшней приговор...
Ах, коллеги мои! До чего ж вы, друзья, одичали, –
Вас бы в шкуры облечь и поставить с табличкой забор.

Только те времена в покаяниях лишь и вернутся,
Только вам, чтоб ни делали, злыдни, не дать доброты...
Только больно душе за сердца, что убийственно бьются,
За злорадство лишь миг торжествующей неправоты.

БОЛЬ-СУДЬБА

Расплодились воры по стране,
Славная пора для них настала,
Доброта и честность не в цене,
Корысть-пошлость правит этим балом.
И куда ни кинешь горький взор, –
Нет вокруг приветливых и чутких.
Внук и сын у вора – так же вор,
Дочка проститутки – проститутка.
Всё беднее духом наш приплод,
Всё беднее наша жизнь до гроба.
Палачом стал сам себе народ,
Уж такой народ у нас особый.
И сильны мы лишь своей виной,
Стяг измены над державой реет,
Кровь миллионов по стране родной
День и ночь под звёздами густеет.
И на всех одна, как боль, судьба:
Жить в стране под похоронным звоном
И по капле вора и раба
Из себя выдавливать со стоном.
...Расплодились воры по стране,
Что осталось от высоких целей:
Воровать со всеми наравне
И иуд баюкать в колыбели.

ВЕЛИКИМ

Не могу не любить вашей славы.
Но порою в стихах – льётся кровь,
И вампирство тех строчек кровавых
Убивает по капле любовь.

Что творите вы, люди, со мною, –
Буквы чёрные в сгустках крови.
Не могу я простить вам такое:
Не должно быть крови на любви.

Не должно… Только жизнь всё иначит:
Омывается кровью Земля,
Нет и дня, чтоб не слышалось плача,
Чтобы кровь не лилась на поля.

А когда всюду кровь. Всюду – кровь,
То к ней лучшая рифма: «любовь».

ДИАЛОГ НАЕДИНЕ

– Разгулялось зло не в меру, –
Смачно ест и смачно пьёт...
Правит жизнью …
– Серость?
– Серость.
Жить не серым не даёт.

День и ночь строчит доносы,
В каждой строчке – тлен души.
– Как спасаться?
– Нет вопроса:
Сам такое же пиши.

Жри от пуза, пей от пуза,
Да за другом – глаз, да глаз...
– А иначе?
– Станешь «Лузер» –
Десять, двадцать, сотню раз.

Прочь порядочность и жалость!
Честность, правду – всё долой!
Окопалась, повпивалась
Кровососом в шар земной

Серость сердца, серость света,
Серость мысли и души.
– Как спасаться?
– Кличь поэта
И про серое пиши.

Лишь стихи сильней доноса,
Стада серых, как свинец...
– А не сдюжу?
– Нет вопроса,
Станешь серым, наконец.

– А вот этого – не надо!
Мне бы – лечь, да переждать...
– Стадо серых, подлых стадо
Не захочет не топтать.

ОТКРОВЕНИЕ

Ты, летящая в пропасть, страна без судьбы,
Чьё навеяла мне Откровение?
– Ничего нет страшней равнодушья толпы
И страшнее толпы отупения.

С ней спустилась в наш день сатанинская мгла,
Зло – пирует. Что может быть хуже?
Когда жизнь беспросветна и так тяжела,
То спасение в кличе: «К оружию!»

Так давно повелось: дело правое – в бой!
С властью подлою жить – недостойно,
Не спасут ни молитва, ни просьбы гурьбой,
А священные битвы и войны...

МНЕНИЕ

Есть в мире тайны, коим нет числа.
У каждого – есть жизнь, как миг дерзанья.
И счастлив тот, чья жизнь открыть смогла
Немало тайн и кладов мирозданья...

Вселенная нам повелела: «Жить!»
И каждый – выбирал по силам дело.
И счастлив тот, чья жизнь смогла вместить
Дела такие, коим нет предела.

ГЛАВА КРОВАВАЯ

С ухмылкою любуется столичный страшный люд,
Как танки в наш Верховный прямой наводкой бьют.

А по стране – рыдания, а по России – стон:
Глава сжигает пушками и право, и закон.

За этот грех кровавый да будет проклят тот
И кто потом родится тут, и кто сейчас живёт.

Теперь судьба такая: всё больше предавать:
Единожды предавший – предаст опять, опять.
.
Будь проклята продажная, кровавая Глава,
Ты пропиталась кровушкой, ты пушками права,

Пусть сгинут твои площади, пусть вытлеют дома,
Пусть навсегда поселится в твоих роддомах тьма,

Пусть онемеют улицы, пусть смоют их дожди...
Глава, навек ты проклята, прощения не жди,

Легла, как прыщ кровавый, на светлый лик Руси.
Ты от неё нас, Господи, спаси. Спаси. Спаси.

Миллионами ворочают чиновники твои,
А души их, как улицы, в крови. В крови. В крови.

Глава, да будь ты проклята, прощения – не жди...
Змею согрела родина на собственной груди.
Ты так хотела крови, пыхтела день и ночь,
И вот упилась ею, послав сомненья прочь.

Ты трупами и кровью пропахла, как палач,
По родине любимой ты сеешь тлен и плач.

Глава, да будь ты проклята, насилия оплот,
Навеки опозорила ты свой великий род.

В стране всё гуще кладбища, всё чаще волчий вой.
О, Родина любимая, не будь, не стань Главой!

А ты, Глава продажная, упырь кровавый – сгинь!
Такое не прощает Бог. Аминь. Аминь.
Аминь!

ХОЗЯИН

Вот мой хозяин. Важный, как гусак,
Головка – тыквой, а живот – цистерной.
Да, неуч, жлоб! Но что-то как никак
Мне за труды отстёгивает, верно?
Да, он при встрече не подаст руки,
Глаз не поднимет, добрых слов не скажет,
А если сам что скажешь вопреки,
То за ворота тут же путь укажет.
Вот потому он мой и господин,
Хозяин, благодетель, наниматель,
Ему за это должен до седин
Поклоны бить я, по его «понятьям».
«Да, вот теперь хозяин над тобой,
С огромным брюхом, с маленькой головкой,
Молись ему!» – экраны день-деньской
Внушают мне такую установку.
...Зашёл к нему по делу как-то раз,
Как раньше шёл к начальству за ответом,
Он буркнул, не скосив заплывших глаз:
«Мне не мешать! Пошёл из кабинета!»
 – Мальчишка! Я – в отцы тебе гожусь! –
Обида, злость застряли комом в горле...
Куда ж скатилась ты, Святая Русь,
Где униженье старших стало нормой?!

Такой вот стал у нас здесь кавардак,
Распалась связь времён и поколений.
Всё, что я мог, шумнуть ему: «Сопляк!»
И прямо в морду бросить заявленье.

Да, рвётся лет связующая нить.
Не узнаю я северной столицы...
... Охранник должен был меня избить,
Но побоялся пёс цепной «светиться».

ДОРОГОМУ ЧЕЛОВЕКУ

Если вдруг среди ясного, чистого дня,
Словно пуля, погибель настигнет меня,
То услышишь ты зов от парящей души:
– Ты меня – разлюби! Ты за мной – не спеши!

О, ВРЕМЕНА!

Фальшивы речи и слова, –
Ни ахнуть и ни охнуть.
Болит душа ли, голова?
И хочется подохнуть.

Врут школы, тюрьмы и дворцы,
Преступники и судьи,
Врут внуки, дети и отцы:
О, времена! О, люди!

Вор обобрал толпу до пят,
Толпа его – венчает:
Целует руки, лижет зад,
Быть псом его желает.

...Так и живём средь кутерьмы:
В навозе жрём водяру...
Кем были мы?! Кем стали мы?
О, времена – кошмары!..

«СТОЙ!»

Мы, народ общинный и гордый,
Мы, сломившие фашистские орды,
Для чего мы сегодня здесь? Не чтобы умирать ли?
Что станет завтра с каждым из нас?
Страну захватила банда политических карателей,
Выполняет цереупырей на уничтоженье заказ.
Нас убивают и днём, и ночью,
Уводят страну на вечный покой.
Но мы, те, кто умирать не хочет,
Крикнем банде озверелой: «Стой!»
 – Вы всеобщее презрение к себе лишь нажили,
А когда ваши путы наш гнев порвёт,
С каждым, кто сегодня здесь губит наш род,
Кто изменой и кровью страну офлажили,
Придёт окончательный кровью расчёт.

ДОМ ТРОИЦЫ

Это трудно понять, почему мы стоим на коленях
Перед всяким отребьем и просим еды для детей...
Победившее космос и фашизм мировой поколение
Потеряло вдруг всё: жизнь когда-то великих людей.

Нас враги – убивают... Почему ж не презрим мы их люто,
Исполином – гигантом пред карликом злобным молчим?
А враги – поспешают... А мы – ожидаем как будто,
И не трогаем псов их цепных и дворцов не громим!?

Мы у Бога – одни. Не имеет соперниц Россия.
Это Троицын дом, нам завещанный с древних времён.
Сколько пролито крови, чтоб мы его в сердце носили!
Всё порушено. Всё. Не осталось священных знамён...
Но во имя чего этот сбывшийся Гитлера сон?

Потому во весь голос кляну я крысиное племя:
Как смогли вы святое – врагу на потребу? В расход!?
Ведь уйдёт, пропадёт, сгинет чёрное смутное время,
А на ваших могилах – какая трава прорастёт?

ПИСКАРЕВСКИЙ МЕМОРИАЛ

На кладбище братском слышен набат:
Под власовским флагом проснулись – не спят,
И стонут от боли герои:
Казнит их спасённый, и не Ленинград,
За путь до победы сквозь голод и хлад,
И вечного нет здесь покоя.

Жестокий был сломлен героями враг;
Вело их к Победе сквозь муки и мрак
Великое Красное Знамя,
А ныне – оболган тот каждый их шаг,
Отчизна над ними предательства флаг
Бессильными треплет ветрами.

Страшнее фашист бы не выдумал мук:
Поднять над героями павшими вдруг
Предательства символ трехцветный,
И словно могилы разрыты вокруг:
Восстали герои, миллионами рук
Возносят к нам стяг их победный.

Вставайте ж герои из братских могил,
Пусть каждый напомнит, как верил и жил,
Потомкам, вскормившим измену,
И пусть покарает их гнев ваш и пыл, –
Чтоб ныне живущий до гроба платил
Предательства страшную цену...

НЕВКУСНАЯ ЖИЗНЬ

Повсюду прибыль жизнью правит, –
Жратва с гормоном и в потраве,
За что мы труд свой отдаём? –
Подвальной водки яд-дешёвка,
(Как мухи, от «палёнки» мрём),
А «закусь» – гадость в упаковке,
Что запад «втюхивает» ловко,
И сто сортов её при том.
И что съедим, то и сливаем,
Вот потому и вымираем:
Отраву кушаем и пьём.
Нам рынок шлёт свои помои,
А мы хлебаем и не ноем,
Хоть это всё дерьмом зовём.
А вонь проявится везде:
Не тонет, плавает в воде,
И мухи тут, и дух тяжёлый –
Увидишь – станешь невесёлым,
И отвращение – потом,
Обсыпь хоть сахарным песком –
Дерьмо останется – дерьмом,
Миллионы роз дерьмо не спрячут…
Не вляпаться! Ясна задача!
Так что ж копаемся мы в нём!?
Ужель, как черви, не живём?
А жизнь – не выгребная ль яма,
Внутри – дерьмо, вокруг – реклама...
За что боролся, друг шахтёр,
За буржуинский этот мор?!
За беспредел в стране родной,
Что нас гноит теперь с тобой.

СУДЬБА В СУДЬБЕ

Вот женщина, с которой всё – легко,
Она в судьбу не привнесёт лишенья,
Но чувств покой, как маятник Фуко,
Разбередит: ведь истина – движенье.
С ней суетность обыденных твердынь
Окажется беспочвенной, обманной,
С ней усомниться больше нет причин,
В том, что с годами бодрость – неустанна.
С ней прошлое являет сердцу – новь,
С ней будущее – ближе и дороже...
С ней каждым утром ощущаешь вновь:
Стал думой – старше, а душой – моложе.
Вот женщина, в которой нет беды,
И нет знаменья злого, как у хлеба,
Но сила есть всегда живой воды,
И есть душа непознанная неба.
И если вдруг такая вот заря
Один лишь раз в твое окно заглянет –
Ты жить начнешь – её благодаря,
И Судный день, как день рожденья станет.
Вот женщина, чья власть – не макияж,
И чары чьи – не утонченный профиль,
Но за нее не только жизнь отдашь,
Но как Христос взойдешь и на Голгофу.

ГЕОХРОНОЛОГИ

Крупица, тень былого на весах...
Дыханье стрелки, словно откровенье...
И не игрой теперь воображенья,
А таинством, разверзшим тьму и прах,
Пленим мы мир, терзаемый сомненьем.

...На каменных страницах – к дате дата,
Судьба стихий, их жизнь и имена.
Резцом неукротимого распада
Начертаны для нас те письмена.
Текут-текут, и где у них исток?
Миллионы лет.
Сквозь пальцы.
Как песок.

ВЕТКА БАГУЛЬНИКА

Войдёт в кабинет, улыбкой светя,
С багульника веткой, такой омертвелой,
А после, какое-то время спустя,
Цветёт он в стакане, тепло и несмело.
...Влетала кометой, улыбкой светя,
Дерзая и споря, и зная о прошлом,
А что будет год или месяц спустя,
Не ведали мы в повседневности прочной.
А знали одно лишь, что рядом она –
Сегодня, сейчас, а теперь – и поныне...
Такая торжественная тишина.
Такой небосвод ослепительно синий.
И иней на лицах, на взглядах, на сне.
Стук сердца всё глуше, слабее и тише...
Стремительный век наклонился над ней,
Застыл на мгновенье и слышит – не дышит.
И видит, что всё в ней – такое родное,
Живое. Но спит. Но куда-то ушло...
Так где же она?! За какою чертою
Её беспокойство покой обрело?
А в комнатах наших всё также, всё то же.
Забвенье заносит былое, как снег.
Не надо печали, ему – не поможешь...
Мы все только искры на этом огне...
...Пунцовые искры на ветке погасли.
Какой подоконник стерильный! Как бинт! ...
Не надо печали. Ведь всё так прекрасно:
Улыбки, свидания, чувств лабиринт...

 СОВЕТ ДЕМОКРАТАМ
 
«...Чтоб верно Западу служить,
Россию надо – «сократить».
Не из простых задача...»
Легко той Тэтчер предлагать,
Но демократ должон решать,
Ведь счёт уже оплачен.
Лишил нас вкладов и зарплат
Тогда их главный демократ,
А водка – чуть не даром.
Но мы живучи – вот беда!
Есть жмых, крапива, лебеда.
Живём! Назло «гайдарам».
«Толян» сработал новый план:
Лишил нас света и тепла
В морозы – двадцать с «гаком».
...Тулупов не снимаем,
Болеем, вымираем.
Но... медленно, однако.
Что делать? Дело их – «горит».
А Запад – пальчиком грозит:
Мол, действуйте иначе.
– Но как?
– Робяты! В чём вопрос?
«Комбат» есть, «Кобра», Карбофос.
Попробуйте!
 Удачи!..

 СОН

Сон. И во сне – вдруг – безысходства миг.
Нет выхода. Просвета не дано.
Куда ни глянешь – все тупик! Тупик!
И, кажется, погибну, всё равно.

Стена. Стена... Ещё, ещё стена,
И я в колодце неизбежных стен.
И свет луны невидной. Тишина...
Лишь сердца стук, как будто в пустоте.

Вот я к стене бросаюсь наугад:
Стена – лицо. Без носа, рта, ушей.
Но есть глаза. И каменный их взгляд
Из камня… в камень. Нет! В меня скорей...
.
В меня. Из камня взгляд... Но взгляд – живой!
Исполненный бессилия тоски.
А справа, слева вижу над собой
Две вросших в стены, но живых! Руки.

И каменно – беспомощны глаза.
И в каменных руках пожатья нет.
И так хочу я повернуть назад,
Где цепь из поражений и побед.

-----------------------------------------------------------
 Россия. 2000г.

 
ЭТО БЫЛО ДАВНО
Это было давно, за пределом
Всей теперешней жизни моей,
Где та девочка в облаке белом,
До сих пор я всё грежу о ней.
Это было давно, за ненастьем
Всех сменившихся пасмурных лет,
Упустил я мгновение счастья
С ней, желанной, как юный рассвет.
…Мы свивались в постели, как змеи,
Целовал я твой взбухший сосок,
И живот целовал, всё робея
Целовать тебя всю, как цветок.
Ну, а ты? И ждала так, и зрела,
Задыхалась, как птица в силках...
Это было давно, за пределом,
В прошлой жизни и в сладостных снах.
Я был старше, хотя не намного,
И сорвать тебя первым не смел,
И теперь по всем дням и дорогам
Завершать эту ночь – мой удел.
Столько зим пронеслось, прошумело,
Но как вспомню, так трудно дышать, –
Ах, ты девочка в облаке белом,
Что меня ты тревожишь опять.
Где сейчас ты, с кем делишь участье,
А во снах меня хочешь ли, ждёшь?
Упустил я мгновение счастья.
Не вернёшь. Не вернёшь. Не вернёшь...
 БОЛЬНАЯ ДЕВОЧКА

Всего ей двенадцать лет,
Скоро умрёт, наверное.
Что же ты, Бог! Ослеп?
Или зрение скверное?

Всякая нечисть живёт,
Землю поганит и старится.
Девочка скоро умрёт.
Сколько с ней солнца закатится!

И только – двенадцать лет.
И жить ей – радость безмерная...
Бог! Ты молчишь в ответ.
Старый! Оглох, наверное!

 ПРОЩЕНИЕ

Ты говоришь, что дом твой пуст,
Покинут, позабыт и болен,
А ветер без надежд и чувств
Слова разносит в чистом поле.

Уполз в озера и луга
Туман росистый до рассвета,
И я ищу в тебе врага
За то, что ты во мне – ответа.

Да, это было и прошло,
Я снова свеж душой и телом
И уношу твое тепло
К другим неведомым пределам.

Не надо слёз, не надо слов,
Не провожай за перекрёсток.
Потом под звон колоколов
Простишь меня легко и просто.

 ПОСЛЕДНИЕ АКВАРЕЛИ

Дни отходили и недели...
Пришли удача и успех.
Пейзажей зимних акварели
Всё ж получались лучше всех.

Застыли здесь зима и холод
И бесконечно белый снег,
Как будто спит, задёрнув полог,
Наш сумасшедший, шумный век.

И ни души. Ни звёзд. Ни цели.
И ты замрёшь, едва дыша.
И вдруг услышишь: в акварели
Не хочет спать её душа.

 УТРО

Сумрак утренний синий. Стоишь у окна.
Луч целует тебя, как когда-то Данаю.
Плещет в плечи твои золотая волна,
Золотистые брызги по телу стекают.

И от солнца упруга, вся в бликах его,
И на росное яблоко чем-то похожа,
Ты стоишь осиянна, любви торжество,
И малютка любовь где-то плачет, быть может.

Незнакомой и близкой ты кажешься мне.
И возникла вдруг тайна, которой не знаю…
Тонут звезды – мечты в златопенной волне,
Словно облако в небе, черты твои тают...
.
И люблю, и не верю опять, что влюблён.
И боюсь потерять навсегда, словно юность.
Вот дотронусь рукой, и уйдёт, будто сон,
Эта солнечность утра в вечернюю лунность.

 ПУТЬ ЛУНОХОДА

Это так тяжело: погибает Россия.
Вымирает ее лучезарный народ.
А недавно ещё мы куска не просили,
И бродил по Луне русский наш луноход.

Столько было тепла и улыбок при встрече,
Каждый руку мне жал, чтоб участье узнал…
Лютый ворог пришёл – нашу жизнь изувечил,
На глазах наших Родину-мать растерзал.

И стояли мы все, как пришельцы чужие,
И глазели на зло, что дымилось вокруг,
Раздували его всё свои, всё родные:
То кумир, то коллега, а то – лучший друг.

Дорогое лицо ныне зло и жестоко,
А соседка девчонка – валютный товар.
И не хочется жить, и душе одиноко,
И мечта – чтоб случился вселенский пожар.

Погибает Россия. Совсем погибает.
И народ лучезарный упал – не встаёт.
Неужели – конец! И Россию венчает
Поколение тех, кто вдруг предал её.

 ПЛОВЕЦ

Как в зыбке убаюкивают волны!
Как славно плыть куда-то наугад!..
Но там в дали, внимающей, безмолвной,
Не хватит сил, чтоб повернуть назад...

Но там – вдали, в протянутых ладонях
Качает Небо солнце-апельсин...
И ты плывёшь без цели, без погони
К нему всё дольше, словно блудный сын.

 ВОСЕМНАДЦАТЬ

Всё в этом мире – суета сует...
Но ты, мой сын, об этом не хлопочешь, –
Осматриваешь, изучаешь свет,
И сам собой всегда остаться хочешь.

А восемнадцать – как никак, а срок!
И ты внимаешь этому степенно, –
Всегда немного замкнут, одинок,
Обыкновенно необыкновенный...

А мы сегодня рады за тебя,
Тебе желаем многая… удачи.
Пусть будет путь достойным. А судьба
Твоя всегда от радости лишь плачет.

А впрочем, это – суета сует,
И ощущенье: время – только плата
За то, что было, есть, а если – нет,
То будет обязательно когда-то,

Коль это и желанно, как родство,
И величаво в чём-то, и понятно...
Так укрощай же сроков торжество,
Чтоб юность возвращалась в дух обратно.

А мы – семья – останемся с тобой,
Покуда звёзды в небесах теснятся.
С тобой – наш мир: и слёзы, и любовь,
И радость за вот эти восемнадцать.

 ЛАЗУРНАЯ

Чистая, лазурная, святая...
А знакомым ничего не жаль:
Говорят, что я тебя не знаю, –
Но цветок взломает и асфальт...

Не могу ни принимать, ни верить,
Ты идёшь – и всё во мне поёт.
Никаким бессмертьем не измерить
Хрупкое величие твоё.

Я глаза рассвету раскрываю,
И шепчу на весь на шар земной:
– Чистая, лазурная, святая,
Подари мне взгляд сегодня свой.

Всё пойми и оставайся прежней,
Обновленье дарящей Земле,
Как фата садов порою вешней,
Как заря в рассветной полумгле.

Чистая, лазурная, святая.
Ты узнай меня, какой я твой...
Чтоб душа душе, не уставая,
Осеняла этот путь земной.

Чтобы мог и принимать, и верить
Всю тебя всей силою крови,
Чтобы мог всей жизнью я измерить
Хрупкое величие любви.

 ПРОСЬБА

Не прошу у тебя ни тепла, ни огня,
Ни молчания ночи, ни возгласа дня.
Не прошу у тебя ни минуты одной,
А при встрече прошу – обойди стороной.

Чтоб не знал твоих глаз, твоих губ, твоих рук,
Чтоб не знал, почему загрустила ты вдруг,
Почему так порой и тепла, и нежна,
Но спокойно дыханье и грудь холодна.

Если буду от жажды с ума я сходить,
То воды у тебя не смогу попросить.
Если буду в снегах, замерзая, ползти,
Мне приюта под крышей твоей не найти.

Не найти мне покой
Под твоею звездой.
Ничего не прошу у тебя лишь одной.
Ничего не прошу, ни о чём не молю,
Оставайся такою, какую люблю.

 САД В СНЕГУ

Сад озябший завьюжен сугробами,
Словно было так тысячи лет.
Ночь безлунна. Окошек проруби
Льют на яблони жёлтый свет.

Но чужое тепло за гардинами
Не согреет нагих ветвей, –
Нужно солнце своё, родимое
Для зеленых его затей.

 ДЕМО-КАТ

Убить мальца, девчонку истязать –
Гнуснейшего грехом считалось вида
Здесь на Руси. Но сей порядок вспять
Ты обернул, но тем себя и выдал.

И вот малец убитый «виноват»
В том, что его зарезал дед громила, –
В крови нательный крест испачкал, гад.
А вот – прощён пытавший Зою кат, –
Тобою, изверг, шарящий в могилах.

Да, грех любой ты оправдать готов,
Лишь бы святыни наши испоганить...
Эх, демокат! Иуда всех веков,
Народов духа отравитель рьяный.

Откуда же возник в стране родной
Такой урод, с какой луны свалился?
...В сороковых героев жгло войной,
А трус в плену, в обозе схоронился.

Немерено героев полегло,
Немерено и сохранилось трусов...
Да, время бед селекцию несло,
И выродился гордый облик руссов.




И мы теперь и терпим, и молчим,
Что демокаты нашу жизнь калечат,
И вроде, вроде воспарить хотим,
Но нечем, братцы. Нечем. Нечем. Нечем!

Немерено героев полегло,
Чтоб это зло и зрело, и копилось,
И чтоб его поганое мурло
Во всей «красе» вдруг в нас и проявилось.

 ВОСХОД В ГЛАЗАХ

В домах, садах, полях, лесах
Не сеял ты тревоги,
Носил всегда восход в глазах,
Пока носили ноги.

Ты повторял, что жизнь добра.
Ты в каждом чуял брата.
И «брат» один тебя вчера
Убил за «запах» злата.

И сплюнул, злата не найдя.
В ночь сгинул, призрак зыбкий.
А, ты... всё слушал плач дождя
С застывшею улыбкой.

Нет! Нет! Он злата не нажил.
Жил, как дитя, беспечно.
Мечте – служил, добру – служил,
Богатство это – вечно.

...И вот, в житейской суете,
В трясине вязкой быта
Вдруг чую: я иду к мечте,
Той самой, что убита.

 ГЕНОБОРОТЕНЬ

 Все заслуги – не в счёт, Площадь Красная,
 как же ты здесь виновата?!
 Кто отвёл руку кары,
 кто прицел у возмездия сбил?
 Ты злодея спасла,
 и теперь твоё Время проклято:
 Ведь миллионы потом
 этот меченый изверг сгубил

 

Что за стон по Земле?
 Вновь Везувий запеплил Помпею?
Вновь вселенский огонь
 Атлантиду на дно уронил?
Нет! Явился генсек
 с сатанинскою меткой злодея,
И ужасной беды
 мрак отчизну родную покрыл.
Словно клещ, впился "меченый"
 в тело страны коммунистов
Чтобы страшный недуг
 впрыснуть верящей матери в кровь
...Он нас к Ленину звал.
 Мы его полюбили, "артиста",
А теперь он "поёт",
 что губил нам и свет, и любовь.
И отныне, о, время моё,
 ты запомнишься этим:
Здесь предательствам счёт вёл
 Иуда людей всех и дней.

– Встань! Встань, оборотень!
 Как на том ты стоять будешь свете.
Ведь живёшь на Земле,
 чтоб миллионы не жили на ней.
За тобой – мор и глад,
 осквернённые кладбища предков,
Половодьем грозят
 городам реки крови и слёз.
Ты людей засадил
 за железные двери и в клетки
В той обрубке стране,
 что державой взмывала до звёзд.

...Чем клеймённых – клеймить?!
 Надрываю здесь голос в куплетах:
Лишь бы внуки твои
 прочитали проклятье-надрыв
Про исчадье миллионам...
 Почему только ненависть эта
Не утащит тебя –
 перевёртыша в тартарары?
Не наденет петли?
 Вот бы славное зрелище было!
А табличка "Предатель" –
 твою бы "украсила" грудь...
Не убью даже мыши.
 Тебя – пристрелил бы в затылок.
Впрочем, ты ведь – наказан.
 Но мне кажется всё, что – ничуть.



Ах! Опомнись, Земля!
 Истреби это подлости семя!
Глянь! Знак духа распада на лбу.
 Значит: в генах – подлец.
Значит: лик Сатаны перед нами –
 в утробе, и в жизни. Всё время.
Не давай таким жить!
 Или грянет всеобщий КОНЕЦ.

 СТОЛБ

Ты торчишь одинокий над полем,
И горят твои ноги в земле,
И стенают протяжно от боли
Провода в подступающей мгле.

Почерневший от стуж и увечий,
Не припомнишь теперь ты, увы,
Как румяная зорька под вечер
Обнимала до гордой главы.

Только ветер корит тебя бесом
За судьбу, что металась окрест:
И корона златая над лесом,
И над полем обглоданный крест.

 ЧЁРНЫЙ ВЕТЕР

Чёрный ветер гудит... Суетятся рвачи и хапуги,
Пусть вокруг нищета, пусть уносит к могиле страну,
Ну а им бы побольше урвать из сумы, из лачуги,
И свою нагрузить бы побольше, побольше мошну.

Ненасытны они и спешат, пока горе нас душит,
В неуёмную нору весь мир утащить про запас.
Чёрный ветер ревёт, на куски рвёт отчизну и души
В этот скорбный наш час, а рвачей и хапуг – звёздный час.

И чернобыльский ветер для них и благой, и отрадный,
Раздувает он им паруса и зовёт в никуда...
Неужели погибель грядёт!? Ведь так тяжко и смрадно
Этим игом дышать и внимать, как рыдает звезда.

Нет, им удержу нет в дни вселенской скорбящей юдоли,
У молящего рвут из руки и последний кусок...
Чёрный ветер встаёт и рыдает, как сыч, в чистом поле,
Прижимает последний, несчастный к Земле колосок.

 ОДИНОКОЕ ОКНО

В сине-розовой светлице
Убегающего дня
Говорили две девицы –
Только, чур! не про меня.

Шепчут джинсы: «Интересен».
А вельвет – в ответ: «Чудак!
Нет, не знает модных песен,
Носит брюки за пятак!»

«Но стихи ночами пишет,
И всё больше о любви...»
«Не волнует! Не колышет!
Лучше Жорку позови!

На «моторе» он прикатит,
Позовёт кутить в «Садко».
Элегантен и приятен.
С ним всё просто и легко».

...Ждут без сна гулящих мамы.
Дочки пьют в «Садко» вино.
И всю ночь горит упрямо
Одинокое окно.

 РОДНАЯ ИНОСТРАНКА

Ах, мамочка! Родная иностранка!
Ну, как ты там, в стране теперь чужой?
Ты нынче – «оккупант» и негражданка,
Тебя, как шавку, гонят с глаз долой.
Да, нет святынь. О прошлом – только клички…
Мне тоже здесь свободно не вздохнуть,
В отчизне, где становится привычкой
Не провожать родных в последний путь.
Ах, мама! Мама! Столько лет в разлуке...
А встретиться нам – снова не судьба...
Но губы ищут, ищут твои руки,
И шепчется молитва и мольба.
О чём молюсь, тому уже не сбыться
На этом свете, а на том – Бог весть!
Но вот целую слёзы на ресницах,
Вот я к тебе уже прижался весь,
Вот утопил лицо в твоих ладонях,
Вот запах детства, хлеба, молока,
Из темноты лицо, как на иконе,
И голос: «Здравствуй, сын!» – издалека.
Мы снова вместе, как в далёком детстве,
Нас силе никакой не разлучить,
И ты опять, опять находишь средство,
Чтобы меня спасти и сохранить.



Вновь верую, тобой не раз спасённый,
Что встрече – быть, не знаю где – но быть!
Вновь верую про всех, тобой рождённых:
Ты – наших дней связующая нить.
С тобою радость в каждом сне о давнем,
Как от зари, что утром шлёт восток...
И вера: не случится расставаний
У душ родных, у них – один исток.
И нет границ, нелепых и проклятых…
Ах, мама, мама – молоко любви!
Я помню всё… Да будет это свято.
Да осенит нас зов к тебе крови.

 БЫВАЕТ. . .

Бывает: и униженное женство,
И мужество, ничтожное, как зло,
И радость доставления блаженства,
И трудных постижений ремесло...

Бывает: и священное – не свято,
И царствует всесилье тайных дум,
И зрелостью там молодость распята,
И мир большой, как малый, вечно юн...

Бывает: миг нетронутого счастья –
Не наблюдать из синей глубины:
С тишайшим шелестом ты сбрасываешь платье
В пространстве через тонких две стены.

Пусть это всё и суетно и слитно...
Зверёныш нежный пусть тебя найдёт,
И припадёт, притихнет и приникнет...
И миг, как вечность, канет и пройдёт.

И пусть рассудок сердца не заглушит,
Пусть годы – разлучают лишь тела.
И никогда не разлучают души:
У них свои законы и дела.

 ЗАКАТ

Ох, как часто теперь на закате
Не о бренном ли думаю я:
– Разве искорки жизни мне хватит,
Чтоб мерцала всю ночь небытья?..

Хватит ли изреченного мною,
Чтобы в вечный забвения дом,
И в молчанье его гробовое
Возвращаться, как эхо.
ПОТОМ.

Возвратиться. И вновь на закате
Вдруг подумать: « А жизнь-то ведь – вся.
Разве искорки этой мне хватит,
Чтоб мерцала всю ночь небытья?
Хвати ли ……………………….»

 ВСЁ РАВНО

В людях не стало чуда,
И слышишь от них одно:
– Ничего не изменишь покуда,
Будет так, все равно.
Всё будет не нашей волей.
И волей не наших забот,
И «неча об ентом» глаголить,
Живи тихонько, как крот.
Не надо, чтоб что-то случилось,
Довольно крови земли...
Но как же у тех получилось,
Которые всё смогли?
Они из жизни той смирной,
Они от наших корней,
В рвачестве лишь настырней,
Нахрапистей и наглей.
Они ничего не жалеют,
Всё также терзают и рвут.
И смеют, всё время смеют
Длить своё дело иуд.
...Вот так-то, товарищи, так-то:
Пока мы по норам сопим,
Ребята с мёртвою хваткой
Делают мир наш иным.



...Пусть мне говорят: «Не ценишь
Спокойствия ты своего,
Ведь всё равно не изменишь
Один ты уже ничего».
Но бесит в душах апатия,
Равнодушье сердец...
«Всё равно» – вот проклятие,
В жизнь летящий свинец.
Ведь покорно на бойню
Гонят, разве что, скот,
Русь того ли достойна,
Всеравношный народ?

 ПОСЛЕДНИЙ ДОМ

Ты в гору врос на радость всем ветрам,
Стал полуслеп и беззащитно кроток,
Но двери отпираешь по утрам:
В кого-то веришь и всё ждёшь кого-то.

Жильцы твои дожили до седин.
Какими только их ни помнит Небо?
Вот – держат руки плуг, вот – карабин,
А вот – за целый день лишь ломтик хлеба.

Но дети поднимались, как ростки.
Ах, где они? Теперь они далече,
Живут в хоромах светлых городских
И, видно, очень заняты для встречи.

Но ты с надеждой смотришь под уклон
И слушаешь: позванивают чарки –
Хозяева – достали самогон.
Споют. Всплакнут. И вновь раскинут карты.

...А осень катит черный солнца шар.
Рябины кровью черной задымились...
Чего же ждёшь ты, бедная душа!
На чью не запираешь двери милость.

 УРНА

Вот оставлена урна на заброшенной даче.
Не в земле, не в могиле – на столе у окна.
Ни о ком не застонет, ни о ком не заплачет,
Никого не осудит – вот какая она...

Жизнь прошла, прошумела над планетою лихо,
Жизнь прошла-прокатилась, словно в небе луна…
На столе стоит урна неприкаянно тихо,
Сирота-сиротинка, никому не нужна...

На заброшенной даче – силуэт у окна:
Урна с прахом стоит.
И стоит – тишина.

 РЕШЁТКИ

Стал тюрьмою наш город-герой.
Глянь, повсюду решётки, затворы,
Вот и «тянем» за ними мы «срок»,
Ни за что получили который.

Да, решётки – на каждом окне,
Словно все мы преступники, зеки.
Вот и «зечим» в несчастной стране,
А наградою нам – «демочеки».

За бумажки, за рухлядь и хлам
Совесть, словно дитя, загубили,
Как её-то загадили нам:
Не отмыться теперь до могилы.

Да, мы – зеки с нелепой судьбой,
Усадили себя за решетки.
Вот и смотрится город тюрьмой
И блюёт на асфальт после водки.

 ЖИВАЯ ВЕЧНОСТЬ

Поёт поэт... Струится стих прекрасный.
Как свет от звёзд, мерцают в нём слова.
Мы не увидим, что звезда погасла.
Мы не узнаем, что она мертва.
Пока мы живы – и звезда жива!

 СТРАНА ОЗЛОБЛЕННЫХ

Мимо, мимо плывут, словно льдины, угрюмые люди.
Не желают поведать, как всем им добра я хочу...
День придёт и уйдёт, и опять меня много убудет.
И опять он безмолвен, тот мир, где кричу и молчу.

Снова вечер наступит. И вновь кто-то хамством ударит
В беспокойные сны, в беспокойную ночь напролёт...
Как его мне сразить? Покарать его жаждой в Сахаре,
Где лишь солнце печёт, отовсюду печёт и печёт.

Дорогие мои! Ненаглядные! Бедные люди!
Отчего вы так злы, не являете сердцем добра?
Этот трижды моложе, а значит, без вас ещё будет...
Тот взаимно любим, где у вас ни кола, ни двора.

Тот от Бога – велик, но, по-вашему жить не желает.
Тот убог и обижен, но притворством не ищет казны.
Потому-то вокруг убивают нас, ох! Убивают,
Даже самым святым… Даже дочери, даже сыны...

Убивают нас здесь! Убивают словами и письмами.
Собираются в стаю и давай нас клевать да клевать.
Как мне их заклеймить! Как побить их тяжёлыми мыслями,
Моим сердцем зашедшимся, чтоб их покой разорвать!

 НЕНАВИЖУ!

Ненавижу воров каждым вздохом и каждою клеткой.
Утащил бы их всех в Антарктиду под вечные льды...
Отчего же ты, Бог, не клеймишь их позорною меткой,
Отчего не нашлёшь на них кары, болезни, беды?

И они процветают, воруя и грабя всё пуще,
Омертвляя вокруг всякий чистый и праведный дух.
Где ж твоя справедливость, о Боже, Великий и Сущий!?
Или ты постарел, потерял там и зренье, и слух?

И не видишь уже обездоленных крысьим отродьем,
И не слышишь вселенский и плач, и рыданье, и стон...
Или нету тебя? Ведь зимою же нет половодья, –
Когда всё замерзает, то нечему течь под уклон.

Где искать справедливость, коль ты не участвуешь, Боже! ...
Здесь ликует ворьё. Здесь жирует и празднует ад...
Уничтожь их, Земля! Ведь иначе – тебя уничтожат.
Истреби их совсем. Обрати – в огнедышащий смрад.

Изведи их о, Небо! И детей изведи, даже – внуков:
В самом семени – зло. Здесь – зараза до самого Дна.
Никого не жалей в этой жизни их гнусной и жуткой...
Да придет – ОЧИЩЕНЬЕ!
Да будет Земля спасена!

 ЭТО ВРЕМЯ

Обирает меня, как вор,
Взять последнее не скупится
Это время – и мой позор,
И палач мой, и мой убийца.

Но оно меня не сильней,
Если жизнью своей могу я
Обращать до последних дней
Это время – в эпоху иную.

Если каждый и вздох, и рассвет
Мой приблизит для всех кончину
Этих проклятых, страшных лет,
Что и так неизбежно сгинут.

Если верую: Время – Бог,
И святыня Земли, и богатство
Покарает того, кто мог
Своей жизнью над Ним – надругаться.

 МОЛЧАНИЕ

Почему ты молчишь иногда?
Потому ли, что сам я молчу,
И когда умирает звезда,
Загадать ничего не хочу.

Почему иногда ты молчишь?
Может, это любовь так болит.
Может, звёздная, вечная тишь
Говорить ни о чём не велит...

...Всё нам сказано в тихой ночи.
Нет, не надо молчанью мешать.
Ведь, когда мы, обнявшись, молчим,
Видно, слушает душу душа.

Ведь когда погружаемся в сны,
Понимаем, доверившись им:
Чем сильнее мы здесь сплетены,
Тем полнее, проснувшись, молчим.

 ЭКРАН

Мерзость. Мразь. И запустенье.
Пустота протухших глаз.
Ложь – во всём. И нет спасенья
В этом море лживых фраз.

Что ни рожа – то амёба,
Что ни голос – волчий вой...
Марширует образ гроба
По стране моей чужой.

Что сулит нам план ли, случай?
Есть надежда или нет?
– Вам навряд ли будет лучше, –
Телекат бубнит в ответ.

 НОВЫЕ КРУТЫЕ

Так они и живут. Ни друзей, ни родных, ни счастливых!
Всюду доллар и счет, да стяжательства пагубный смрад...
Вон, убогого спешат к трону бизнеса. Алчно, гадливо,
Кровь ли, боль на пути – все одно, делать деньги спешат.

И на жизнь, на её вдохновенья, победы, утраты
Ставит ценник комфорта изощрённый во лжи интеллект...
Ну а что впереди? Впереди – только черные даты,
Только духа распад, только чувств погребённых скелет.

...Как мне жаль их, отравленных звоном и шелестом денег
Под светилом наживы над зыбкой пустыней души:
Сколько ж нужно еще возрождённых к добру поколений,
Чтоб её оросить, засадить.
Чтоб её – сокрушить?!

 ЗВЁЗДЫ

Как не поверить: ведь, мерцая, звёзды шлют
Сигналы, чтобы опознать друг друга,
Они, наверное, сгорая, подают
Весть о себе с космического круга.

Так ищешь связь, родство и ты, душа-поэт,
Среди миров неведомых мерцая.
И пусть не узнана – ведь зреет звёздный свет
Твоих высот и Время – освящает.

 ЛЮТАЯ ТАЙНА

Годы смуты гноятся, и те, кто позволили это,
За оплаченной ложью смиренно, как овцы, бредут.
Так желанны закаты и так нежеланны рассветы
Лишь таким, лишь таким, ненавидящим время иуд.

Это время людей-скорпионов и время могилы,
Время – мёртвое духом и умерших духом живых.
Вот хожу по стране не родной, не любимый, не милый
Среди странных и страшных, недобрых, заблудших, чужих.

Ну а те, кто устроили это, в роскошных хоромах жируют.
Там любовь у них – случка, мечта – золотой унитаз,
У миллионов живущих и будущих жизни воруют,
И грабёж этот алчный выставляют рабам напоказ.

И за то, что пытаете дух наш, наживу в том чуя,
Вам придумал я страшную, самую лютую казнь...
Даже Данте во снах не нашёл, не увидел такую.
Это – тайна моя! Моя высшая мера для вас.

 ПАЛАЧ

Как славно мы жили! Роднились при встрече,
Дарили друг другу хорошую весть...
Желать ли могли мы: друг друга калечить
И лютою смертью друг друга известь.

И вдруг вы явились: терзать всё и рушить –
Недавно – кумиры, друзья, земляки,
А нынче – враги, что поганят нам души,
Колодцы, поля, облака, родники.

Кто первыми были – гнуснейшими стали,
Кто был рядовым – обездолен вконец,
И солнца померкли и хляби восстали,
И вдруг среди нас – многоликий подлец.

И вот объявился ты, гад подзаборный,
И всё тебе мало с чужих закромов.
О, как ненавижу я дух твой тлетворный,
Что лично тебя придушить бы готов.

Да, да! Ненавижу! Детей твоих, внуков,
Весь род твой поганый, сейчас и потом.
Пусть Бог меня судит, но чешутся руки:
Я с радостью стану тебе палачом.

О доле такой не гадал и не ведал,
Что племя измены со мною творит!?
И как им не страшно! Ведь ненависть эта
Когда-то кого-то и где-то – казнит.

РАСПЛАТА ДЕМОКРАТАМ

И власть есть у вас. И холуи. И злато.
И кажется вам, что они – не уйдут...
Вот – эти стихи – уже ваша расплата
За все, что, иуды, вы сделали тут.

Читайте, ребята! Себя узнавайте!
И этих вам строчек уже не сломить.
В них – ваша погибель. Прощайте! Прощайте!
Ваш миг был ничтожен.
Он – вышел.
Аминь.
 
КАМЕНЬ В ГРУДИ

Все мы родом из страны Советов:
Террорист, заложники, шахид.
Кто тогда представить мог всё это:
В мирной жизни – гексоген, пластид.
Мы хлебаем запад полной чашей:
Проститутка, киллер, наркоман –
За какие за грехи за наши
Вы пришли к нам из заморских стран?
И такого не видали сроду:
Нищий, беспризорник, детский спид...
Демократы – сколько же народу
Погубили, чтоб на «кипрах» быть?
И, похоже, сами на канале
Учинили гибель и разбой
Фюрерше своей… Но нет печали,
Хоть танцуй на крышке гробовой.
...Ночь. И мост. И тётки две поддатых.
Слезы. Сопли. И – листок:
– Зачем?
– Не слыхал? Убили. Вот беда-то.
Вот, возьми. Прочтешь и сам, и всем.
– Прочь, паскуды! Всех вас – ненавижу!
Я второй бы раз убил её!
Я бессчётно вами был унижен.
Вот и поделом вам, сволочьё!
…Кто вопил во мне, такой жестокий?!
Кто же камень в грудь мою вложил?!
Человек – погиб... А я один из многих
Всё твержу: не человек и был...

 СВЕРХВОРОВСТВО

Украли наш фонд алмазный – не отыскали виновных.
Разворовали Россию – все чинно и «всё путем».
У власти такие воры, что грабят всех поголовно
Под псевдо-лжеконституцию, под Кремль с его паханом.

Для них и штампует Дума свои воровские законы,
В упряжке и СМИ продажные: заплатишь и – погоняй.
А мы, словно стадо блеющих, и всех нас на бойню гонят.
А впереди натасканный эфирный козёл-негодяй.

Он – журналист, писатель, он – поэт, композитор,
Он – артист, он – художник... За «бабки» – на всё готов...
Бодро козёл шагает. Стучат обречённо копыта
Опущенных и смиренных, обманутых подлецов.

Равнодушно-покорных, взирающих тупо на дело –
Таких сверхворов из своих же, каких ещё мир не знал.
Нет нашей вины предела. Предательству нет предела.
Зато есть предел у жизни народа, который упал.

 НЕРОЖДЁННЫЕ ДЕТИ

Нерождённые дети шепчут в листьях осенних.
Незабудки – глаза нерождённых детей...
Слышишь, иволги плач, это плачет младенец,
Превратившийся в птицу, нерождённый Орфей.

В каждой женщине плачут не зачатые дети.
В роднике – бьётся крик не возникших детей.
И кричит что-то голосом тоненьким ветер,
Как голодный ребенок, как ребенок – ничей.

Не случившихся гениев, не свершенных бессмертий,
Сколько их из житейских восстают мелочей?
Слышишь? – Плачут народы.
Слышишь? – Плачут столетья.
Слышишь? – Плачут вселенные
Нерождённых детей.

 НЕНАВИСТЬ СЕРДЦА

Погибла Россия!.. Поругана сворой
Предателей мерзких, иуд всех мастей.
Распята бандитом, обобрана вором,
Смирилась с судьбой горемычной своей.
Ах, Родина-мама! Куда взор ни кинешь,
Всё злое, чужое и всё не моё, –
Потухшие взгляды, распад и унынье.
И в небе высоком – одно вороньё.
И где ж эти лица, желанные прежде,
И мир тот, и свет, что не мог не любить!?
Здесь стало вдруг всё нестерпимо враждебным,
И где нестерпимо не хочется жить.
И как же позволил я маму обидеть,
Судьбу её всю оплевать, осудить?
И что мне осталось: жизнь – ненавидеть,
Ненависть сердца будить и будить...
Нет! Есть во мне сила, и нет во мне страха.
О, ненависть сердца, мы всё победим!
Дрожи «господин», многоликий князь мрака,
Я стану губителем вечным твоим.
Я буду губить, истязать неустанно
И эту, и ту твою подлую жизнь,
Я даже в аду твою душу достану,
Чтоб жирную глотку ей там перегрызть.
И мама родная воспрянет от хвори...
Ты рано собрался её хоронить...
О, ненависть сердца, взвивайся от горя,
Священный огонь чтоб вокруг возродить.

 СВЕТЛАЯ СКОРБЬ

А молодые – нет – не умирают,
И в нас живут до полной тишины.
Их, видно, смерть затем и выбирает,
Чтобы познать: насколько мы – верны...

И ты ушла. А с нами – наши будни
Воспоминаний с траурной каймой.
Твой вечный сон. И в первый раз нам трудно
С тобою быть, в последний раз – с тобой.

Ушла. Ушла. А с нами – боль утраты
Жестокой этой, злой такой весны,
И этот март, трагические даты –
Отныне марты все для нас черны...

...Нет, близкие, как ты, не умирают,
А в нас живут до полной немоты.
И скорбь – светла. И смерть судьбой играет.
И наши души не покинешь ты.

 СИРОТИНКА

Так и ходишь по улицам гулким,
Поднимаешь на встречных глаза,
Даже в самых глухих переулках
Ты на чьи-то идёшь голоса...

И всё медлишь пройти мимо окон,
Замираешь у каждых дверей:
Вдруг узнают тебя ненароком
По той родинке между бровей...

Не признали – недетской печали,
Не смогли – безутешной помочь, –
Даже птицы тебя обижали,
Улетая от ласковой прочь...

...Сжалась вдруг от внезапного грома,
И зажмурились в страхе глаза:
Как зверька не нашедшего дома,
Испугали тебя небеса...

...В городском ты струишься потоке,
Чтобы встретить тот радостный миг:
«Доченька!» – и родной, и далекий,
И, как выстрел, пугающий крик.

 ВСЕ БОЛЬШЕ ДЫМ

Внушали нам, будто все мы – братья,
И все помогут, коль вдруг беда...
Несёт отчизна свой крест – Распятье,
А мы застыли и – никуда...

Такой горе! Такая мука!
Зачем мы терпим, зачем молчим...
Горит Россия, и круг за кругом
Огня всё меньше, всё больше дым.

Ты, боль России, нас не тревожишь,
Все равнодушьем заражены,
И каждый день наш лишь только множит
Счёт этой чёрной, большой вины.

Горит Россия! Россия гибнет!
Ужели поздно её спасать?
И с изумленьем враги притихли,
Ещё не веря, что нам не встать.

 ПАМЯТЬ-ЗАРЯ

Мы теперь измениться не сможем,
Нет! Былого уже не вернуть,
Но коль что-то нас тайно тревожит,
Значит, есть в этом тайная суть.

Ты целуешь меня – не напрасно,
Про любовь говоришь мне – не зря...
Ведь цветёт в каждый час мой ненастный
Обо всем этом память-заря.

 ДЕНЬ ПРОШЁЛ

Где свиданье с тобой на рассвете?
Где прощанье с тобой при луне?..
День прошёл – я его не заметил,
Как улыбку ребенка во сне.

Только думаю снова и снова:
Почему же опять одинок,
Словно самое нужное слово
Я когда-то тебе не сберёг...

День пропал – под уклон прокатился,
Будто целая жизнь – не догнать…
Этим утром я снова родился.
Этой ночью умолкну опять...

...Утром вновь пробуждающий ветер
Мне наполнит восторгами грудь,
И под вечер совсем не заметит
Как его захочу я вернуть.

 МОГИЛЬЩИКУ РОССИИ

Толстомордый могильщик России
Все ты продал за власть и гроши:
Небеса и поля золотые
И огонь нашей русской души.

Ну зачем ты на свет народился?
Неужели – отчизну известь?..
Эх, как Гитлеру бы пригодился
За чины предающий и лесть.

Не партийным заплывший ли жиром,
Всё ты предал и продал, хоть вой!
Наплодил всюду нищих и сирых,
Отнял угол у мертвых родной.

По великой стране плач и стоны,
Кровь и пепел, раздор и разлад.
Глянь, по норам твои пустозвоны
Растащили, как крысы, наш сад.

Глянь, как зельем, бандитством, развратом
Глушат нищих, голодных детей...
Ты доволен, растлитель проклятый,
Весь опухший от пьяных ночей.

К преступлению века причастный,
Покаяньем не можешь ты жить,
Вот и мечешься в злобе ужасной,
Чтобы век свой преступный продлить.
Все ты продал и предал, иуда,
И повсюду мечтает народ:
– Сгинет, сгинет мордатый паскуда,
И от злобы страна отдохнет.

Ну, а сгинешь, конечно, ты скоро:
Зла не выдержит сердце само,
И потомок, устав от позора, –
«ВРАГ-ПРЕДАТЕЛЬ» – поставит клеймо.

 ПРОРОЧЕСТВО

Пророчу: тебе презренье, народ мой, отец-предатель,
Страшнее петли на шее, страшнее всех мук земных.
Над чёрной твоей могилой вороны кружат проклятий
Рождённых и нерождённых потомков несчастных твоих.

 Надеешься – все простится, забудется и затянет...
Нет! Каждый за то в ответе, что будет за ним на Земле.
Пока ты укрылся в норах. Но наводненье – грянет,
И просто тебя не станет, вот плата за жизнь во мгле.

Тысячи лет твои предки вздымали державу-твердыню,
А ты её под ноги бросил худшим из скверн Земли,
И топчут твои победы, и рушат твои святыни,
Чтобы тебя «опущенного» легче грабить могли.

А ты – забился по норам, суслик оцепенелый,
Ни капли думать не хочешь, что будет с тобой потом...
Проклятье будет, презренье за жизнь в нищете, без цели
Потомков твоих несчастных, которым ты стал палачом.

Вон, и сейчас проклятия летят в тебя из грядущего,
Народ мой, предатель времени, предатель своей судьбы...
Опомнитесь, люди, очнитесь! Пока что ещё живущие:
Сами могилы роете, сами ложитесь в гробы.

 ТРАУРНЫЙ ЗАЛ

В этом траурном зале
Скорбь, как слёзы, ясна, –
Плод любви и печали...
Но не слышит она.

Безмятежно, покойно
Притомленная, спит –
Ни болезни, ни войны –
Ничего не грозит.

А над ней мы, как гости,
Собрались в полукруг, –
Может, слушает звезды
И до нас – недосуг.

И безмерное горе
Провожает её,
И безбрежное море
Отнимает её...

...Вы прощаетесь с нами,
С суетой быстротечной,
Обретаете память,
Обретаете вечность.

Спите сладко, родная!..
Словно солнце зашло
И теперь не узнает,
Как здесь стало темно.

 ДЕРЖАВНОСТЬ РОССИИ

Увы! Увы! Повержена Россия.
Ликует враг, победой упоён.
В каком-то отупенье и бессилье
Народ – молчит. Отравлен, заражён

Предательством, спокойным, как могила,
Неслышным, как летящий в цель свинец...
Россия-Мать, каких ты победила!
Вот и тебя сломали, наконец.

Нет, не с мечом. Прокрались тихой сапой
В твои дома сквозь усики антенн...
Теперь лежишь, поругана, распята,
И от тебя уже исходит тлен.

Но ты, я верю, всё ещё, очнёшься,
Державность духа – не позволит спать.
И ты вернёшься, Родина, вернёшься!
Одно лишь надо – голову поднять!

Узреть врага, постичь его натуру.
Чтоб предков кровь воззвала: «За народ!»
Тогда закроют САШИ амбразуры,
Воскликнут ЗОИ: «Сталин к нам – придёт!»

 ПОРОЧНОСТЬ

Порочны в ком и радость, и страданье,
Кто пошлостью играет в чувства, тот
В очах не носит звёздного мерцанья,
И холодна душа его, как лёд.

В нем ветер ласки не поднимет нежность,
А в море грусти не впадает грусть.
И жалок он за эту безнадежность:
Быть призраком, быть тенью в мире чувств.

И все же так и муторно, и гадко
Споткнуться вдруг о гроб души чужой,
В котором нет ни тайны, ни отгадки,
А только тлен и дух его гнилой.

И ходит человек, пустой и скучный.
И ходит человек... больной совсем,
И сеет зёрна чёрствости поштучно,
И смотрит смрадно, не любим никем...

И смех – беззвучен. И глаза – беззвёздны.
И молод он. А жить ему – так поздно!

 НЕГА

Это нега твоя зыбкой тенью витает.
Прикасаюсь губами: не стихает, не тает.
Прижимаюсь плечами и чувствую друга.
А покрепче прижмусь, и – проступит разлука…

И продлятся мгновенья до новых мгновений.
И забудутся сказки, и расступятся тени.
Остановится время за железным засовом,
Но об этом нельзя ни молчаньем, ни словом…

Эти тихие губы, эта робкая ласка...
Упадёт тень на тень, и останется сказка.
Этот стон на руках, на губах, на коленях...
И толпятся вокруг беспокойные тени.

Говорят что-то рты, улыбаются губы…
Далеко-далеко, из безоблачной глуби,
Далеко-далеко, из безоблачной сини,
Где никто никого никогда не покинет…

Слышишь? Слышишь. Зовёт, и родной, и далёкий
Этот мир вокруг нас, он такой одинокий.
Мы оставим его за железным засовом:
Притяни, оттолкни – снова, снова. И снова…

 АЛЧУЩИМ

Вы так стремитесь оказаться выше!
Порой, уничтожая, превзойти...
А бедствующих, плачущих, не слыша,
Вы б царственно сметали на пути.

Иных бы вам то ядом, то блокадой,
То бомбами – долой с Земли убрать...
Вам травит ум и душу чья-то радость,
И мирный сон других – мешает спать...

Но, разнося духовную заразу,
Не чуете, как гибнете вы в ней;
Ваш человек всё злее час от часу,
И ваше зло чернее всё, черней!

Пройдут века, нет, вы не возместите
Духовных сих, немыслимых потерь...
Вас Время уничтожит – как хотите
И мне не жаль, ни завтра, ни теперь.

Им – прокляты. И вас на этом свете
Да изведёт Его святая злость...
Ведь кто же вы?! И кто все ваши дети?
Кто ваше всё?..
У мира в горле кость.

 НАРОДЕЦ

Как мерзко смотреть в телевизорный выгреб,
Пирует где мразь, что на падали червь,
Играет в свои сатанинские игры,
И Родину жалит, и целится в нерв.
Вон, видишь, хохмач, бесноватый до скотства,
Хохмит непотребство, как шиш мертвеца,
И дух над ним вьётся, с проклятием – вьётся,
Восставший из гроба героя-отца.
И кто породил эту силу чумную,
Откуда взялось ты, вселенское зло,
Что Родину топчет, такую святую,
Чтоб больше на ней ничего не росло.
Да что ж мы за люди! Чего ж это ради
Смирились мы с этим, в конце-то концов?..
С усердьем лакейским всё гадим и гадим
На бархат травы на могилах отцов.
Поганое семя! Поганый народец!
Вон, сколько иудушек тут наплодил.
Здесь каждый ущербный. Здесь каждый – уродец.
Здесь каждый – предатель отцовских могил.
Да кто мы такие!? Да что мы за люди,
Чтоб этот позор за собою носить,
Ужель поколенье, что проклято будет,
Которому вовсе не стоило жить.
Горбатим за милость жирующих тварей,
 Ограблены ими, за что их и чтим...
 ...И нет уже Родины... В пьяном угаре
 Взирает холоп на руины и дым.

 ПРИЗРАК

На коленях страна перед швалью…
О, позорище страшной цены.
А за тёмной грядущего далью
Он всё чудится, призрак вины.

Он смердящий, обглоданный, жуткий.
И вещает он нам из дали:
– Воры, жулики и проститутки
Ваших внуков ко мне привели.

Гляньте, как они дышат убого,
Как святынь ваших не признают, –
Души бродят с сумой по дорогам,
Но с пустою: им не подают…

Подыхайте без песен и хлеба.
Ваш Господь вас, наверно, забыл…
Вам не будет родимого неба.
Вам не будет родимых могил.

 МАВОРДИ

Ты создал фирму «МММ»
И с ней без пистолета
Ограбил многих. Чтоб затем
Прослыть «авторитетом».

Остались люди без добра,
Казалось: будь проклятым!
Нет! Ты второй их грабишь раз –
Тебя же – в депутаты.

Чтоб в третий раз их «грабанул»,
Распродали квартиры.
Пусть кто-то ноги протянул,
Зато тебя – в кумиры.

Такой теперь «народ» у нас,
Так пользуйся моментом:
Ограбь его в четвёртый раз
И станешь президентом.

«...Народ!» Ни в мать и ни в отца!
И до чего ж занятный: –
Грабь! – предлагает подлецам,
И « грабиться» – приятно.

 ВЕРХОВНОМУ ГУБИТЕЛЮ

Тебя в судьбе презрел я навсегда:
И прошлое, и будущее клято...
Пока ты жив – перед страной беда,
И вся она как будто виновата.

Чего ты хочешь? Видеть смерть мою,
За то, что ненавидишь цвет мой ясный...
Нет! Человека я не узнаю
В твоих делах, кровавых и ужасных.

О, зрелище вселенского огня
Зачем тебя совсем не беспокоит.
А лишь одно: убить, убить меня.
Расправиться. Сравнять меня с землёю.

Мне жаль с тобою сведшую судьбу.
Мне жить в одно с тобой противно время.
Убьёшь меня – могильным стану червем,
Дождусь тебя – и отомщу в гробу.

 МОНОЛОГ

Я стою в твоей комнате красной, –
Ты сейчас сюда смотришь – у двери,
Всё такой же ненужный, напрасный,
И всё так же люблю – ты ведь веришь?

Тихо пальцы листают страницы,
Льются тихие звуки, как струи.
И дрожат вдохновенно ресницы,
И раскрылись уста в поцелуе...

Не спрошу я, о ком же ты грезишь,
Протяну к тебе руки незримо,
Поцелую, но ты – не ответишь.
Обнимаю, но ты – недвижима.

Лягу рядом – не выдаст подушка,
И прижмусь, как ребенок-ровесник.
– Я люблю! – прошепчу прямо в ушко.
Ты не вздрогнешь ничуть, не воскреснешь.

Воспарю над тобой, да, могу я,
Ты такого меня – не приемлешь,
Смотришь сквозь, отдаленно, впустую.
Не желаешь, не любишь, не внемлешь.

Ну и пусть! Я совсем не ревную...
Здесь так тихо, так мудро, покойно,
Бесконечно с тобой здесь живу я,
Позабыв про болезни и войны.
Только ты. Только я, но незримый.
Говорю, прикасаюсь без риска
К нежеланной, но очень любимой,
К бесконечно далекой и близкой...

Я живу в твоей комнате красной.
Ухожу, если милой тревожно.
Всё такой же, ненужный, напрасный,
И всё также люблю невозможно.

 ПРОЗРЕНИЕ

Как расхвастался маршал ваш черный:
«... Батальон, и чеченам ...беда».
Кровь войны этой подлой, позорной
На руках теперь ваших всегда.

Сколько юных вы там положили,
Чтобы доллар вонючий отмыть!...
...По России могилы, могилы.
Вам ее не впервой хоронить.

Вы в парламент палили из пушек,
Неугодных сжигая живьем.
Вы и мор насылали на души,
И взрывали со спящими дом...

...Вымираем мы в год по миллиону,
Вам все мало, вам лучше – по пять,
И в отчизне, уже «по закону»,
Как в войну, дистрофия опять.

Вы – бандиты, ворье, живоглоты.
Здесь все ясно. Но мы – каковы?
Упиваемся водкой до рвоты.
Ждем подачек от жирной Москвы.

Вымираем без шума, культурно.
Знаем: Родину рвут на куски.
И все также таскаемся к урнам,
Чтоб дурацкие сунуть листки.
Знаем: снова нас здесь облапошат...
Люди! Глупые! Курьи мозги!..
Уничтожат нас, всех уничтожат
С нашей тупостью стадной, враги.

Иль и вправду пришёл нам конец,
Иль спасут лишь штыки да свинец.

 ПТИЦА

Птица в небе. Ей так одиноко, –
Точке в зыбкой, бездонной дали.
– Ты зачем забралась столь высоко
От спасительной тверди земли?

Что ты ищешь в безбрежном просторе?
Ощущенье полета – не цель, –
Отнесёт иль в ревущее море,
Иль в пурги ледяную купель.

Слабый крик твой никто не услышит.
Быстрым крыльям – не хватит небес.
И, наверно, никто не опишет,
Сколько в них ты познала чудес.

... И бескрылый, из храмов уютных
Ей кричу: «Возвращайся домой!»
Но сливается, тёмная, с утром,
С бесконечной его синевой.

 БЕСПРИЗОРНЫЕ ДЕТИ

В нас, видимо, бесы не спят.
Поступки и мысли – позорны.
Ведь всюду за нами следят
Глазищи детей беспризорных.
Но мы их не видим в упор,
Как будто и нету нам дела...
С каких это бедственных пор
Так сердце мое очерствело?
Неужто святое – ушло?
А сердцу – холодному биться?
Ведь каждое, каждое зло
В потомках, как зло, закрепится.
За каждую детскую боль
Ответишь когда-то, ответишь.
Причастен и ты, что с тобой
Живут беспризорные дети.
Ведь чувствуешь жизни распад,
Ведь чувствуешь, сердце же ноет, –
Бездомные дети глядят,
Как раненые после боя.
...Не стало счастливых людей, –
Лишь тени величья былого:
Глаза беспризорных детей
Преследуют снова и снова.
Мы этот развал и раслад
Своим равнодушьем вскормили...
От глаз беспризорных ребят
Не спрячут теперь и могилы.

 СУДЬБА

Мне тяжело, народ-предатель,
Делить судьбу с твоей судьбой.
Ты заслужил свои проклятья,
Но почему и я – с тобой?!

Я перед всеми – чист душою,
Святыни предков не предал,
Но почему и я – с тобою
Так низко пал? Так низко пал.

Ведь и на мне, народ-предатель,
Такое же клеймо стоит.
Страшней огня. Страшней распятий.
Вот отчего душа болит.

И жизнь, как дыба, дни, как плети...
Народ-предатель, как же быть?
Ведь жить так хочется на свете,
Но вот тобою – мука жить.

 ДОМ МАЛЮТОК

Душный город. Солнце – люто.
Не вздохнуть в такие дни.
Львиный мостик. Дом малюток,
Посижу в твоей тени.

Ходит детка, словно птенчик.
Глянет в душу: вдруг – за ним!
И звенит, звенит бубенчик
Горький-горький, будто дым...

На безродных, нежеланных
Смотрят львы, поджав хвосты:
Детки в клетке неустанно
Ищут что-то, как кроты.

Это дико и нелепо...
И шепчу я – выше крыш,
И шепчу я прямо в небо:
– Эй, Великий! Или спишь?!

Очерствело что ли сердце?
Позабылась ли семья?
Коль дитя лишаешь детства –
Сирота душа твоя.

Все заслуги сгинут в небыль,
Не зачтётся крест тебе...
Лютовало солнце в небе,
Словно лютый рок – в судьбе.

СМОТРИ!

Когда заплакать хочешь,
Посетовать на жизнь,
– Смотри! Смотри! Из ночи
Командуют: «Держись!»

Ты безутешен, злобно так
Кричишь с проклятьем: «Сгинь!»
Смотри! Смотри – из облака:
«Держи ответ за жизнь!

В тебя, в тебя я веровал
Из глубины могил, –
Затем и жизнью прерванной
Твою предвосхитил».

Когда от жизни горько,
Смотри: встают стеной
Убитые и мертвые
Командуют: «Не ной!»

Смотри! Глаза незрячие,
Бесслёзные: «Не хнычь!
За не покой заплачено
Спокойствием кладбищ!»

 ЦЕНА ПОБЕДЫ

Да, вот победы страшная цена:
Живём в стране забитой и бесславной, –
Под корень, видно, извела война
Величие и дух её державный.

Судьба героев – жертвовать собой,
Затем-то смерть их первыми и метит,
О, сколько их тогда сожгло войной,
А кто-то отсиделся в кабинете.

Убили, после предали вождя,
И «оттепель» ввернули в «перестройку», –
И вот страна – пустыня без дождя,
Где человек копается в помойке...

Да, надо новых поколений ждать.
Они придут, ведь эта жизнь – кощунство,
Державность духа вылечит опять
Теперешней России скудоумство.

 ДЕТИ НАШИ

Ужасное время, ужасные нравы.
Убита держава, судьба и мораль.
Ходишь угрюмый и вечно неправый,
Ноет душа и на сердце печаль.
Мои земляки бессловесной скотиной
Идут на погибель, на самораспад.
Домой заявляешься – та же картина:
Родня – чужеземцы, да ящика смрад.
А дети и вовсе чужие до стона,
Подкидыши будто, не в мать, не в отца,
Погублено все в них отравой зеленой:
Пустыня в глазах, Антарктида в сердцах.
Чураются нас они, как привидений,
За доброе платят, как водится, злом,
И жизнь не по совести в прожитом ценят,
А сколько мы благ в клювах им принесем.
Не то в наших детях тоскливо и страшно,
Что не почитают и не берегут,
А то, что сдают, предают бесшабашно
Любому, и денег за то не берут...
Ах, детки, каким же споили вас ядом,
Коль наши святыни вам – ветошь и хлам...
Распутство и скотство – пучина распада
Влачит вас по жизни к чужим берегам.
...Без деток – дом холоден... Что ещё нужно,
Чтоб это усвоить: грядущего – нет...
Ликуй, демоизверг! Всё более дружно
Мы глушим водяру на дыбу в ответ.

 ДУХОТА

Мы работаем в «ЗАО», здесь КЗоТ– позабыт,
Безопасность – в отстое, и в отстое – соцбыт,
«Чёрный нал» здесь всё светлое душит,
Всюду штрафы, запреты и камер «сычи»...
Здесь приходят «стучать к стукачам стукачи.
«Дятлы», «дятлы» сердца их и души,
Здесь увидел – молчи и услышал – молчи:
Всё, что скажешь – в навет обратят стукачи, –
Вот и ты уже в грязной их луже.

Доносить друг на друга – гнуснейший позор.
Отчего ж среди нас это лихо
Так жирует вокруг. И не слышим в упор...
Эй! Молчите, товарищи! Тихо!

Чтоб внимали мы в этой святой тишине
Гласу Совести, Правды и Чести,
Позабыли который в распятой стране...
Провалиться бы всем нам на месте.

 ОРОН

Застыл обелиск на утёсе глухом.
Опасен на Рыбной весною подъём.
Четыре геолога в лодке плывут.
Четыре – навечно останутся тут.

Опасен на Рыбной весной перекат.
Река приютила отвагу ребят.
Стоит обелиск, головою поник.
А ветер, а птицы – забыли про них.

Утёс-обелиск над рекою живёт.
Геолог порой здесь о чем-то взгрустнёт.
Порою звезда на закат упадёт.
Да вечный Орон под утёсом ревёт,

Внушая Земле громовым не покоем,
Что нет здесь Забвенья.
А есть лишь – ИНОЕ

 Орон – порог на реке Рыбной, самый крупный в Сибири
 
ЗЕМЛЯ И МАРС

Напрасно багровую эту планету
Ты богом войны нарекла. Не злословь!
Конечно, в снега ты и в зелень одета,
Но что под одеждами: войны и кровь?
А слёзы страданий, ведь их – океаны
За что же любить тебя так горячо!?
И чем искупить эту кровь и страданья –
Бескровным грядущим когда-то ещё?!
На всех поколеньях та кровь, как проклятье.
 Не смыть её счастьем грядущих времен.
И все мы в кровищи: и сёстры, и братья.
Вон, каплет с ладоней и с наших знамён.
Нет! Будущим тем, о котором мечтаем,
Всей этой кровищи нам не искупить, –
Кто кровь проливает, тот счастья не знает...
И вот ведь: дожить еще надо. Дожить!
На этой зелёной и снежной планете,
Не выставляющей кровь напоказ,
И все мы в ответе, и каждый – в ответе
За каждую каплю, что льётся сейчас.
За каждую рану, и кровь, и обиду…
Земля, наша мать! Отвечай! Не молчи! –
Ужели когда-то ты будешь убита,
И мы, твои дети – твои палачи?!
Ты – первенец жизни. Лежишь на ладонях,
Натруженных, солнца. И всё – впереди.
Твой цвет – не багровый. Он – сине-зеленый,
И сада цветущего, если дожди...

 «ГОСПОДАМ»

Грабанули вы куш! Мнится вам – навсегда.
Но пророчу судьбу вам – другую.
Не завидую вам! Чую гниль, господа!
Запах вашей агонии чую.

Вам всё время чего-то не станет хватать,
И погубит – безмерная жадность...
Вот начнете жильё за долги отбирать,
Или сотки на дачках отрадных,

И взъярится Россия, и кара-огонь
Разгорится от края до края.
Уж такой наш народ, терпеливый, как конь,
А взбунтуется – меры не знает.

Псы цепные дворцов теперь вам не спасут,
За «общак» не рискнут они шкурой…
Неужели опять учинит самосуд
Бунтаря, правдолюбца натура?!

Нет, не хочется верить и думать о том:
А не будет ли суд слишком скорым, –
Стольких вы извели и сгноили живьём
Нищетою, растленьем и мором.

Да, грядёт неизбежность. Не так вы сильны
Как нахраписты, наглы и лживы,
И как все подлецы, не страшитесь вины
Перед миром, которым лишь – живы.
Да, придёт вам бесславный, позорный «капут»,
Вот что я, «господа», вам пророчу.
Ничего-то от вас не останется тут,
И никто вас тут знать – не захочет.

..Слышу звон по Руси, бьёт последний ваш час.
И всем миром судить будем строго…
Вызревай, словно хлеб, сила-ненависть в нас
И возьми справедливость подмогой.

 РАСТЛИТЕЛИ

А ведь в Союзе не было террора!..
Такое надо объяснить бы вам,
Ребята «демократы», у которых
На шее «шоп» продажный, а не храм.

Кто на страну обрушил ад «бесланов»?
В детоубийство кто втравил народ?..
Здесь знают поимённо вас, поганых.
Возмездье – обязательно грядёт.

Грядёт оно, неодолимой силы,
Вам не спастись, растлители друзей.
Иль Родина вас уничтожит. Или
Вы Человека изведёте в ней.

 ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Наш зыбок мир. Но в суматохе дней
Не всё, не всё в нём суетно и бренно.
Ты, память сердца, суеты сильней,
Ты постоянна в нас и неизменна.
Пусть дважды в реку не войти одну,
Пусть в небе облака – неповторимы,
Пусть каждый раз другую тишину
Мы слушаем под звёздами – другими.
Пусть сердце бьётся вечное в груди,
Пусть мысль за мыслью кружит неустанно, –
Ты, память сердца, ты привал в пути,
Ты нас в былое тянешь непрестанно.
И помним мы не суету сует,
Не торопливый мира бег за веком, –
 А добрый взгляд, улыбку: целый свет,
 Духовный свет родного человека.
И вот уже мы видим милый лик,
И слышим голос, полный к нам участья...
И говорим: «Спасибо, жизнь, за миг,
Что подарил нам этот отблеск счастья».
Из разных судеб, и времён, и мест
Приходят в память не событья – люди,
Пока такие люди в мире есть,
В нём постоянства счастья не убудет.
И встречи с ними – словно маяки,
И мир без них и пасмурен, и зыбок...
Я Людям эти подношу стихи
И говорю им вечное: «Спасибо!»

 СВЕЧА

Я рано встал. Я безнадежно грустен.
Не знаю сам, чего от дня хочу.
Быть может, где-то в жутком захолустье
Добыть обыкновенную свечу.

Подальше от экрана и от книжек
На экзотический её поставить пень
И наблюдать, как нежно пламень лижет
Коптящим языком мой уходящий день.

...Потом и ночь гнетёт упрямым светом,
Всё более коптящим и скупым,
А я – парящий над планетой где-то,
Закостенев, слежу, слежу за ним.

Рождаются миры и исчезают.
Мелькают и пространства, и века...
Я всё слежу, как тихо умирает
Такая одинокая свеча.

 УСТАЛОСТЬ

Я от жизни устал. Слишком много тревог.
Слишком много печального в людях.
Вот устал от простоев, устал от дорог,
От того, что и было, и будет.

Вот устал от любви среди горя и слёз,
Что так властвовать хочет душою...
Вот устал уставать от всего, что сбылось
И не сбудется больше со мною.

В сердце зреет и зреет огромная боль,
И всё более, более душит.
Не доволен собой, не доволен судьбой,
Этим миром, что строит и рушит.

Я устал ожидать, чтоб всё снова срослось:
Времена, поколенья, святыни
В разнесчастной стране, где не выплакать слёз,
Чтоб для битв стали очи сухими.

 ПРИЗВАНИЕ

К тебе пришли поступков зрелость.
И мудрость сердца. Мыслей власть.
Но у души осталась смелость:
Ввысь воспарить и вниз не пасть.

И этой нравственностью горней, –
Она природою дана, –
И ясным днем, и ночью чёрной
Ты служишь доброму сполна.

И не один в тебе почуял
Родное, близкое тепло.
Поверил в истину простую:
Тебя он встретил – повезло.

Нашёл он словно – счастья слиток…
Такой ты, значит, человек.
Что тут сказать: душа открыта –
И это главное – навек.

Вот и в мою судьбу упала
Твоя сверхдобрая звезда…
Для всех, для всех тебя хватало –
И это главное. Всегда.

Что чтить и должности, и званья,
Ученье, школу... Ведь во всём –
Души высокое призванье.
Основа в нём. Они – потом.

 ОСТАНОВКА

Человек шёл дорогой знакомой.
И не знал, чем закончится путь, –
Потому что у каждого дома
Он рукою хватался за грудь.

Слева, справа – к хозяевам строгим,
Разбредался по фирмам народ
И не знал, что по той же дороге
Человек к остановке идёт...

…Он упал. Чьи-то шастали ноги:
Русь спешила к лоткам – торговать…
А потом написала: «Не трогать!
Труп. И «скорую» – не вызывать».

 ВОЛЧАРА

Волчара он. Готов побить младенца,
Девчонку – извести, а старика – «в расход»...
Как ветер средь крестов гудит пустое сердце,
Мертвы его глаза, как в Антарктиде лёд.

Кто право дал тебе так ненавидеть люто
Нас, смертных и простых, и жадных на любовь,
И зачала тебя какая подлая минута,
Коль в жилах волчья, но не наша кровь.

Дай волю – всех «опустишь», как могила,
Как те, что в лагерях сжимали в лапах плеть...
Россия-мать! Куда ж тебя так опустило,
Что позволяешь жить такому на земле.

И он живёт. Себе подобных множит.
И на Земле всё больше подлых снов...
Ведь Человеком быть он никогда не сможет.
Не прочитает никогда стихов.

 СУДЬБА ДУШИ

Этот день подарил мне мечту,
Подарил мне мечту и ... исчез.
Вот любуюсь, как звёзды цветут,
И шумит по-весеннему лес.

А мечта – о душе, да, о ней,
Что блуждает по звёздной тропе
Может в «будущей жизни» моей,
Может в будущей чьей-то судьбе.

...Словно звёзды, упала роса,
Шёпот-песню качает листва,
И забытые мной голоса,
И забытые мною слова.

Выше звёзд уплывает мечта,
Разгадать мне её не дано...
И всю ночь опадает звезда
В растворённое настежь окно.

Я стою под звездой, не дыша,
Слышу плач где-то тихий в ночи:
Может быть, это плачет душа,
Может птица ночная кричит...

И не хочет сказать мне восход
Что же будет когда-то со мной,
В жизни той, что за жизнью придет,
И в судьбе, что придет за судьбой.

 СМЯТЕНИЕ

Я сильный, здоровый, я твой человек,
Когда я с тобою сейчас и навек.
Я слабый и жалкий, когда я вдали,
И нету мне неба, и нету земли.

Уйми мои руки, они словно реки,
Когда в твои руки впадают навеки.
Уйми мои губы, ведь сладок их дым,
Когда припадают навеки к твоим.

И вот – я вдали. Без дорог и пути
Бреду, но тебя мне вовек не найти.
И вот я вдали. И бреду, как в бреду,
Куда-то, где снова тебя не найду.

 ДВОЕ

Мечтою я – с другою, ты – с другим,
Ждем обновленья.
А что любовь? Ужели только миг,
И вот – забвенье.

О, беспощадность все познавших стен!
О, взгляд неверный...
Ужель любить столь свято лишь затем,
Чтоб опостылеть столь безмерно.

Зачем друг к другу больше не влечет
Огонь желанья...
Свершился круговой восход – заход,
И вот – молчанье.

И снова ждем каких-то перемен,
Живем жестоко.
Среди родных и снова чуждых стен
Так одиноко!

 ВЗМОРЬЕ

Скрипели сосны вековые.
В овраге корчился ручей.
Дожди хлестали проливные,
Шепча во мрак: «Ты чей? Ты чей?»

И шлялся ветер на просторе,
Вещая волн приход-уход.
А впереди – зыбучесть моря.
А позади – земли оплот.

Чего прошу здесь я, убогий,
Ответь, дыхание, ответь!
Здесь нет ни цели, ни дороги,
А только волны, только твердь.

И это все, наверно, было,
И кто-то здесь уже бродил,
И вместе с ветром жил уныло,
И за исходом волн следил.

Здесь и ему струили дюны
Все ту же песню про прибой:
Летит волна – он снова юный,
Волна отхлынет – вновь седой.

…Скрипели сосны вековые,
Шепча во мрак: «Ты чей? Ты чей?»
Дожди хлестали проливные
В туманной хмурости ночей.

 ЛОЖЬ

Глянь! Из всех щелей и норок, из динамиков, экранов
Выползают рыла, морды, хари лжи, вранья, обмана.
Заползают во все двери, во все скважины и уши,
И живут там, а живущих – испражнениями душат.

Брешет главный враль в Европе, не смущаясь ни минуту:
«В пользу нынешней России сделал выбор наш народ».
Ну, а как же – референдум? Или снова бес попутал?!
Видно, бес всегда и всюду демократу смотрит в рот.

Оглянись вокруг, товарищ! Сколько лжи наворотило?!
Буреломы. Буераки. Свалки. Кучи. Не пройти!
Время лжи в стране настало. Ложь сегодня – слава, сила.
Почему же мы – ей верим? Или правда – не в чести?

Почему мы так поддались изворотливым и лживым?
Охмурили. Окрутили. Заманили. Завлекли.
Мы уже хватили лиха. Знаем – это заслужили...
Почему не поспешаем вынуть шею из петли?

Почему всех терпеливей. Всех покорней. Всех смиренней?!
Всё чего-то ждем и тянем. На «авось» живём, живём.
Лишь когда погибель рядом, и, казалось, нет спасенья,
Всё сметает, наконец-то, беспощадный русский гром.

 ПИИТУ – ДЕМОКРАТУ

Не нужны твои вирши голодным,
Да и сам ты не нужен, пиит!
Загибайся змеёй подколодной,
Твой талант и гниёт, и смердит
Пустозвонством, предательством, скотством,
Да продажностью каждой строки,
За духовное это юродство
Я порвал бы тебя на куски.
Прохлаждайся в довольствии сытом,
И молчи! Ради Бога молчи!
Твои вирши – орудия пыток,
Твои песни теперь – палачи!
Да скули – дескать «выстрадал» много,
Хоть и счёт тот оплачен стократ,
И осталась одна лишь дорога:
Прямо в ад! Прямо в ад!
 Прямо в ад!

Да, люди пачкают бумагу
В сортирах – пусть, но не пером…
Во зло ты пишешь, не во благо.
Поэзия… Не твой здесь дом.
Здесь душ земная сопричастность,
Во времена во все окно,
И лишь тому отворено,
В чьих песнях собственная частность
С судьбою Родины – одно.

 СА-ВША

Нельзя теперь Анями звать дочерей:
Укрылся в тех буквах предатель-злодей.
«Я – циник!» – гордится сей суперподлец.
– Ах! Дьявол, упрячь его в ад, наконец!
Подумал, и слышу вдруг в этот же миг
Из канализации вопли и рык:
– Нет, смертный, такому я тоже не рад,
Упрячу, – а если взбунтуется ад?
Да, грешны здесь все, но такого, как он,
Не ведал и ад от начала времён.
И кто же такого захочет терпеть,
С таким и в аду ведь – противно гореть.
И рык изошёл в «преисподней» опять.
... И вот, что хочу тебе, Саша, сказать:
Наверно, затем ты так долго живёшь,
Что места на свете на том не найдёшь.
Но вижу в твоих уже тусклых глазах
Костлявую в чёрном с косою в руках:
Ведь сердце – есть сердце, ему ль не устать
Кровь с ядом измены по венам гонять?
И ты упадёшь где-то в грязь головой,
И будут тебя обходить стороной,
На лоб твой холодный вдруг выползет вша,
И все опознают: твоя то – душа.
Да, так всё и будет, Са-вша, ты поверь,
Пророком слыву неплохим я теперь.

 ЧУВСТВО КРОВИ
 1
Поступаю порой по наитию,
По не нашим законам живу,
Чьих-то судеб, преданий, событий
Позывные ловлю наяву.

...Может, ящер, устав от болота,
К небу поднял глаза и – ослеп,
От его озаренья и «взлёта»
До сих пор и летаю во сне.

Может, плыл над землёй, в поднебесье
Змей крылатый на зависть врагам,
Что постиг он в той солнечной бездне,
То виденья мои по ночам?

Что за запахи дарят вдруг ветры,
Первобытных порывов исток?
Чую – сладок вопль жертвы предсмертный,
И прекрасен победный прыжок!

Что-то очень знакомое. Было.
Где-то очень давно. А сейчас
Чьи-то крылья, порывы, усилья
Направляют оттуда всех нас.

...Из древнейших глубин мирозданья,
Из ушедших, забытых времён
Прошлых, прожитых жизней дерзанья
Наполняют то явь мне, то сон.

 2

Столько раз я рождался здесь вновь,
Чтобы вновь свою чувствовать кровь!

Чувство крови, ты общая суть –
В каждой жизни маячишь мне путь,

На всё время, что здесь мне дано,
На все жизни и судьбы – одно,

Неуёмно, огромно и свято
В каждой жизни – даруешь мне брата.

 ПОХОЖЕСТЬ

Порой находишь у времен
Похожесть ликов и знамен.

И в том, конечно, узнаешь
И сходство жизни стилей...
Вон, Пржевальский – так похож
На Кобу. Джугашвили.

А вот РОА. Трёхцветник их
Еще похож на что-то...
А Власов? Убери очки, –
Кто вылитый? Вот то-то!


РОА – армия предателя Власова, воевавшая на стороне фашистов. В плен власовцев старались не брать.

 ВГЛЯДИСЬ В ДЕМОКРАТА

Всегда ты мог, народ, чего ж сейчас не можешь
Достойнейших поднять из этаких глубин?
Вон, глянь! Кто на виду! Все хари, морды, рожи
Из гоголевских мест, из дантовских картин.

Кто на виду, страна? Вместилище Пандоры,
Паноптикум греха, гниют где плоть и дух.
Вглядись-ка, и в любом из них узнаешь вора,
Кто грабил стариков, детишек и старух.

Кто обобрал здесь всех, в ком вопиёт ущербность,
Кто сам про нас вопил: «Эй, гадину – дави!»
Пороком искажён чей лик и тиком нервным,
И руки чьи дрожат как будто бы в крови...

...Вон метка сатаны на лбу, а вон – на шее.
Тот – «тормоз», тот – «фонтан», тот – паха вечный зуд,
Тот хрюкает в эфир, тот – мекает, тот – блеет...
И «ржавые» есть тут, и «дауны» есть тут.

У каждого найдешь клеймо, черту, отметку
Убожества, чей путь – есть вырожденья путь.
Таких под трибунал, а не с собой в разведку,
Не за таких бросать на амбразуру грудь.

Да, узнаётся враг, нам это силы множит.
И знаем мы в лицо теперь страны порок.
Не обозначить зло себя уже не может.
Коль узнано оно – его недолог срок.

 ПЯТАК

Почему это так? Почему это так?
Кто вчера был мне друг, тот сегодня мне враг.
Почему в той стране, где страдает народ,
Кто-то пьёт всё и пьёт, кто-то жрёт всё и жрёт.

Там дворцы охраняют заборы.
Там жируют хапуги и воры...
Почему это так? Почему это так?!
Потому что "купились" мы все за пятак.

Да, похожим кабан роет грязь и навоз,
Только этот – на "жбан" демократа прирос.

 РЕЧКА

Шумит речонка шалая
В зелёной тишине,
А тайну небывалую
Упрятала на дне.
Там спит младенец птенчиком
Головкою в песок,
И шапочка с бубенчиком,
Как голубой цветок.
А что случилось, сталося,
Про то молчит вода,
Кругами разбежалася,
Разгладилась беда.
Но помнит ночка долгая,
Как, побеждая страх,
Шла девочка с наколками
С ребёнком на руках.
И ужасом объятая,
Сомкнулася река:
 – Зачем она, проклятая,
В том месте глубока?
Зачем гостям непрошеным
Так близко к ней идти?
Кому за свёртком брошено
Последнее: «Прости!»?
И только ночь отечества
Запомнит, чья вина,
Что женщина та, девочка
Не будет прощена.

 ЧУТЬ СВЕТ...

Страна моя встаёт чуть свет,
Заплёвана, заблёвана.
Ни правды нет, ни света нет,
До дна всё разворовано.

Идёт ко дну моя страна,
Голодная, раздетая,
Не дай мне, Бог, сойти с ума
От этого. От этого.

Страна моя чуть свет встаёт,
И как рабы-колодники,
Идут работать на господ
Толпой её работники.

Величье, где ты? Извелось?
Где мощь, до звёзд воспетая?
Не дай нам, Бог, потоки слёз
И крови из-за этого.

Чуть свет, как зверь, встаёт страна
Ворюг и обворованных,
И будто в дверь, стучит война
В глаза, сердца и головы.

Ужели – время подошло,
Не солнцем разогретое?!
Не дай нам, Бог, за это зло
Не пережить вот этого.

 ХОЛОДА

Опять пришли в Россию холода,
Леса и обездолены и нищи,
И не уют везде, везде беда,
И Родина похожа на кладбище.
Всё стынет, облетает и скорбит,
И нет надежды, что не вечна слякоть.
 – Не надо плакать! – Сердце теребит.
И всё-таки не хочется не плакать.
Дымы торчат из почерневших труб.
Бесстыдно осень раздевает рощи.
Седые космы на сыром ветру
Берёзы-вдовы русские – полощут.
Деля просторы клином пополам,
Бросают журавли родные гнёзда,
И им, таким беспечным, по ночам
Умытые подмигивают звёзды.
Но у меня ведь сильных крыльев нет:
Лететь от холода куда-то на чужбину.
Гляжу печально журавлям вослед,
Привычно ветру подставляя спину.
А разве вам лететь не тяжело
От осени родной к чужому лету?
Ведь жалобой, что дома – не тепло,
Не вымолить прощения за это.
Да разве можно в тёплую страну
С собою взять для сытости и лени
Надежду на родимую весну
И первого полёта упоенье!

 ОФИЦЕРЬЁ

Офицерьё, офицерьё!
Вот сволочьё, так сволочьё!
Клялись, клялись под кумачом,
И, бац! Всё предали кругом.

Кем был, у предков расспроси,
Клятвопреступник на Руси,
Злодеем, подлым до конца,
И мать предавшим, и отца,

А в россиянии, увы!
В цене предатели, как вы.

 МИЛЛЕНИУМ РОССИИ

В Родины милой просторах
Времени рушится связь:
Юные – хамы и воры,
Старые – трусы и мразь.

Глянь, вон они копошатся,
Рвут друг у друга куски,
Словно на капище братском
Черви на трупах людских.

Воют с похмелья пьянчуги,
Мёртвый в глазницах мороз, –
Не согревает лачуги
Ни Коммунизм, ни Христос.

Время могил и печали,
Мора и крови, и слёз
(Глупые! Сами – призвали!)
В наши дома ворвалось.

Что мы оставим? Руины?
Духа и света распад?
Родины стонут долины.
Горы от боли кричат.

 РАКЕТЫ «ТИТАНИКА»

– Видел ты те белые ракеты,
Но проплыл холодной стороной,
И с тех пор утопшие по свету
Всё плывут, как тени, за тобой…

Чёрствость духа – чёрная примета
Века, что «Титаником» пророс…
– Капитан! Те белые ракеты
Жизнь твою с тех пор прожгут насквозь.

 КОТЫ

У отца – истощенье,
Он не спал... Умирал.
У дочурки – печенье.
– Дай чуть-чуть! – Прошептал.

В рот впихнула всё сразу,
Задыхалась, жуя.
И последняя фраза:
– Эх, жадюга моя!..

...Жизнь прокралась к закату,
Ни детей, ни друзей,
Только пара хвостатых
Ест печенье тех дней.

 БЕРЁЗОВАЯ РОЩА

Упал он в берёзовой роще.
К могучим корням приник.
Потрогал лицо на ощупь
дождь. Не узнал. Затих.

Вдруг стали тихими кроны,
и птицы вдруг – не поют.
Даже голодные вороны
глаз ему не клюют.

 – Кто ты, такой молчаливый? –
затрепетала листва.
 – Кто ты? – зелёной гривой
прошелестела трава. –

Сквозь тебя прорастаю –
не становлюсь тобой…
 – Кто ты? Тебя не знаю! –
Свод гремит грозовой.

… Здесь ты такой далёкий.
Здесь ты такой чужой.
Стал совсем одиноким,
Приняв последний бой.

Тебя не отпел наш ветер.
Наш дождь тебя – не обмыл…
Таких неродных на свете
Здесь прежде не знали мы…
– Так кто же ты?! – своды и земли
шепчут со всех сторон.
…Он шёпоту их – не внемлет.
Молчит, непробудный, он.

Не вымолвит он ни слова.
Не может: последний крик
его – пригвоздил сурово
к роще трёхгранный штык.

 ДОЖДЬ

Добровольцем уйдёшь. Сдашься в первом бою.
Полицаем вернёшься в деревню свою.

Здесь из каждого дома ушёл кто-то в лес.
И по списку иуды прикатит СС.

...Пожирает дома лютый, огненный смерч,
А людей гонят в храм, чтобы заживо сжечь.

И в толпе той ты каждого можешь узнать:
Вот – жена, вот – утробу клянущая мать.

И родные сквозь стоны, и крики, и плач
Плюнут в зенки твои: «Будь ты проклят, палач!»

... А потом ты изменишь ... анкету свою.
Околеешь от рака в далёком краю.

И из пепла встают не жена и не мать,
Чтоб в глаза твои мёртвые плюнуть опять.

... Под дождём моросящим, не их земляки
Вдруг увидят: нальются в глазницы... плевки.

 ОБРЕЧЁННЫЕ

Прошли вы, словно каратели,
Словно «Мамай» прошёл.
И знамя у вас – предателя,
И герб ваш – мутант орёл.

В сердцах ваших злобы много.
В душах ваших – темно.
А что не угодно Богу –
На гибель обречено.

Парит над «Чёрным тюльпаном»
Не ангел – орёл мутант,
Вот здесь ваши подлые планы,
Погибельный ваш «талант».

Дела ваши – стон и печали,
Над Родиной дымов столбы,
И лучше всего получались –
Цинковые гробы.

Власть ваша – похоронная.
На костях и крови ваш «труд»
Поколенья, в Союзе рождённого,
И казнённого вами тут.

И стоите вы в храмах – убого,
И свечи не так зажжены...
Нет, вы не угодны Богу,
А значит – обречены.

 ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

Ах, жизнь моя, натруженная Волга!
Ах, море юга, севера – родник...
И ночь зимы здесь помнится так долго,
А день зимы здесь в памяти лишь миг.

Идут года. Весомой нет удачи,
А впереди – забвения река...
И ничего пока ещё не значу,
И ничего не создал на века.

Но был и буду лишь частицей жизни,
Лишь незаметной искоркой в огне,
И очень скоро в дорогой отчизне
Уже никто не вспомнит обо мне.

Пусть так. Но разве смысл лишь в этом главный:
А всё ли сделал, что я сделать мог,
Чтоб стала в мире более державной
Страна моя, всех дней моих исток?

Зачем во мне он не расправил плечи
Тот великан, что славу б ей принёс?
И хнычу вот, беззубый человечек,
В огромных рощах солнечных берёз.

Но всё-таки в душе – весна и сила,
Любовь и гордость в сердце восстаёт,
Что я всегда с тобой, моя Россия,
Всегда с тобой, заблудший мой народ.
И что звонят в мой дом дела родные,
Звенят заботы солнечного дня,
Дверь отворю: входи, моя Россия,
Мать-родина, вскормившая меня?

И жизнь струится полноводной Волгой,
Что всю страну объемлет и поит,
И ничего, что ночь, как память, долга,
К ней день, как мысль стремительный, спешит.

 ТВОРИ ДОБРО
 
Ты можешь сад в песках взрастить
И град в снегах построить, –
Но людям зла не смей чинить,
Иначе всё – пустое.

Добро – лишь в этом жизни прок
И в вечность устремлённость,
Её для всех времён итог,
В час смертный – завершённость.

Дела уйдут водой в песок,
Добро лишь в поколеньях,
Ручей в ручей, поток в поток –
Наполнит мир движеньем.

Превыше славы и наград
Оно вселенной правит, –
Грядущее лишь счёт добра
Когда-то нам предъявит.

Зла причинить же – не сумей,
Что трудно в мире нашем, –
Зерно добра повсюду сей,
Душа любая – пашня.

В душе любой ему весна,
И будет много хлеба, –
Тогда и ночь не так страшна,
Ведь утром – в солнце небо.
В забое, в поле, у станка,
В житейской круговерти
Твори добро! Во все века
Оно твоё бессмертье.

Пусть движет кисть, резец, перо
В твоём пути конечном
Ума – Добро, души – Добро,
Оно одно лишь вечно.

 ЯВЛЕНИЕ ВОЖДЯ

Народ мой упал на колени,
Изнурённый да измождённый,
Не является к нему новый Ленин
И Сталин непобеждённый.

Вожди, принимайтесь за дело!
Великая в вас потреба.
"Опущен" народ – до предела.
Без вас народ, как без хлеба.

Нет, не вскипает яро,
Всё так же празднует труса.
Явись же к нам, Че Гевара,
Наш ясноокий, русый.

А наши дома – руины
А наши очаги – гаснут...
Где же вы, Пожарский и Минин,
Два сокола наших ясных?

Войдите в дома и казармы.
Поднимите наши стяги,
Сделайте нас Армией,
Непобедимой в отваге.

Где ты, казак наш Кастро,
Светлокудрый, светлобородый?
Мы так устали от пьянства,
От унынья, от не исхода.
Замордованы, обворованы,
Одурманены телеблажью.
И нет среди нас Суворова,
Чтоб смять эту нечисть вражью.

А враг всё лютует, мерзкий.
Но спит, не проснётся Витязь.
Явитесь, Донской и Невский!
Мы ждать устали. Явитесь!

В нас столько великих было...
Хоть кто-нибудь, отзовитесь!
Неужто пропала сила?!
Мы заждались! Явитесь!

Должно быть, должно быть в невзгоду
Явление Вождя народу.

 СУД НАД ВЛАСТЬЮ

Я ходил по несчастной стране.
Я искал справедливость-родник.
А ветра доносили ко мне
То ли стон, то ли плач, то ли крик.

Жить – дышать на Земле тяжело,
А за доброе – можно пропасть...
На Земле есть ужасное зло:
Неподсудная, подлая власть.

Эй, родной, вырывайся из пут.
Эта власть – это наша беда,
Мы устроим ей праведный суд,
Разберёмся мы с ней навсегда.

Ведь стоим у последней четы,
Так иди к нам и в дело – поверь,
Кто пойдёт, если это не ты.
И когда, коль пойдёшь не теперь.

Породним справедливость и власть,
Чтоб струились её родники,
Чтобы каждый напиться мог всласть
Этой чистой водицы с руки.

 ПРАВДА ЖИЗНИ

Живут и Иуды, и Каины,
И крики: «Распни его!»
Ещё предают отчаянно,
Того, кто дороже всего.

...Сегодня – любим, зацелован,
А завтра – меняется свет:
Идёшь – оклеветан, оплеван,
И камни летят вослед.

Нет в мире печальней доли –
Не ведать, кем можешь стать,
Кого-то любить всех боле,
Чтоб после всех раньше предать.

Вот так же с родной отчизной:
Любили ее, берегли,
Но канула правда жизни,
И мы не предать – не смогли...

 НЕ УЮТ СЕРДЦА

Вот устал от сердца не уюта,
Надоела слов и мыслей тьма,
Не осталось радости как будто
В Родине, что вдруг сошла с ума.

Вот опять к тебе, душа желанная,
Ухожу от трудных дум Земли,
И меня, как гостя долгожданного,
Ты встречай в неведомой дали.

Ухожу, безродный и покинутый,
Говорю забытые слова, –
Облака, как горы, тесно сдвинуты,
Детский плач доносится едва.

По лесам, полям, по всем угодинам
Не найти знакомого огня,
Облака, без веры и без родины,
Провожают в дальний путь меня...

Вот иду, – и слёзы на ресницах:
Что там ждёт? Неведомое ЗА?
А душа – велит остановиться
И в последний раз взглянуть назад.

Вот иду, – а жизнь – всё незаметнее…
Светлый голос: «Здравствуй, милый мой!
Я твоя – желанная, заветная.
Вечный твой покой и не покой».

ЖИЗНЬ МОЯ

А живу я в стране простаков,
Жизнь моя – эстафета воров.
Что ни делаю, вор уже – вот
Из души, из судьбы что-то прёт,
В кошелёк лезет, в дом лезет, в сад,
Не таясь уже ломится гад.
Вору слава, почёт и успех,
Словно честность теперь уже – грех.
Коль не можешь украсть – пропадай,
А за правдой – хоть в прорубь ныряй.
Не воруешь – тебя тут и там
Будет грабить зарвавшийся хам.
И в аптеках, и в школах – грабёж,
И в больницах без денег – помрёшь,
Чтоб напариться, накипь содрать –
Надо добрую сотню отдать,
Что там банька – в нужник не пройти,
Чтоб хапуге не дать загрести,
Обжираются воры икрой
И никто не смутит их покой.
Наворуют и снимут «навар»,
Да в Канары, чтоб выпустить пар.
Ты же, честный, в халупе своей
Нищим будь до скончания дней.
Вот умрёшь простаком, наконец,
То и здесь наживётся подлец.
Что там жизнь – даже смерть твою хам
Воровски прибирает к рукам.

 ДЕМО-КОДЛЕ

Мните зря, что живёте «красиво» вы
Средь ограбленных вами сполна,
Ведь за цели и блага фальшивые
Неизбежно казнят времена.

Ждите, с ужасом ждите возмездия, –
Вырождается подлый ваш род –
На Земле убывает бесчестие,
Ведь иначе – Земля пропадёт.

Ведь «живёте» вы сроком, не временем,
«Бег на месте» – вот весь и запал,
Ведь потомков Иудина семени
Так никто никогда и не знал.

Да, за то, что вы мир злобой метите,
Что плодите «безбашенных» тут,
Отомстят вам иные столетия:
Род ущербный на нет изведут.

«По плодам» да найдёт вас грядущее,
Чикотил да начнёте рожать…
Только всё это, рать проклятущая,
Не дано вам сегодня понять!

…Слышишь, кодла с крысиною лапою,
Утащить да урвать в свой уют,
Да заветы поправ, да у слабого –
Вот и всё, что умеешь ты тут.
Эх, хапуги, эх, лбы толоконные,
Ну куда нас ведёт ваша спесь?!
Ведь малютка Земля – не бездонная,
Всё когда-то закончится здесь.

И сейчас вашим дням-расточителям
Не хватает земного добра,
Потому на Земле всё стремительней
Человечества гибнет пора.

Гибнет: вы с вашей алчностью лютою
Обираете Жизнь на Земле,
Ублажаясь беспечной минутою,
Как навозник в навозном тепле.

Гибнет!.. Люди! Земляне! Сограждане!
Человечество, ты же – больно!
Вот вопрос, самый главный для каждого:
Сколько жить тебе здесь суждено?

Неужели, затем лишь, чтоб сгинуло
Это чудо в космической мгле,
Тут несметно эпох жизни минуло,
Сохранив его нам на Земле.

Да, Земля, знала ты потрясения,
Нрав твой к мыслящим, ох, как суров,
Но всегда находила спасение
Жизнь твоя для победных витков.


И сейчас твоё время летящее
Сохранит лишь здоровый приплод, –
Вымрут кодлы, как юрские ящеры,
Будет жить, что для Жизни живёт.

…«По плодам» время «вычислит» ряженых,
Мёртвых духом и подлых, как тать,
Словно сор из квартиры загаженной,
Станет прочь от Земли выметать.

Время – мститель. Оно – занимается.
Очищенье – Земли ипостась…
Кодла, глянь, как в грехах она кается!
Глянь: тебя соскребает. Как грязь!

Сгинь же, сгинь за грехи свои злобные!
Дай мне воздуху! С глаз моих – прочь!
Глянь: потомки – мутанты утробные,
Им икается всё день и ночь.

 ВЫКРЕСТЫ

Тыщи раз убеждало нас сущее:
"Лопухнулись" мы – нас провели –
Демворюгам с клешнёй загребущею
Всё отдали, что только смогли.
Те «трудились» по геббельсам, даллесам,
На погостах справляли нужду,
Ну а мы – словно бесам продались все,
Поддались им, себе на беду.
Всё-то дали из Родины выгрести,
И страна – покати хоть шаром,
И такие мы жалкие выкресты,
Что назад: ни за что, нипочём.
Вот стоим здесь ослами упёртыми,
Хоть вари из таких холодец...
"Демократы" нас "любят" лишь мёртвыми,
И ведут на убой, как овец.
Мы ж упёрлись "рогами, копытами",
Нас не сдвинуть к добру, хоть умри.
И бредём в преисподнюю, битые,
Погоняют: "Быстрей!" – упыри.
Не дано нам ни правды, ни мудрости,
И народ, ну, совсем никакой,
Первый раз мы предали из дурости,
Ох, как трудно предать во второй!
Смена веры – бесовские хитрости –
Нам меняют наследственный код
На Иудин. Людишки мы, выкресты,
До чего ж непутёвый народ!
 Выкрест – здесь – поменявший, предавший веру.

 РАДОСТЬ ВРАГУ

Всюду убийцы и воры,
Слышится плач здесь и там...
Ставьте глухие заборы,
Прячьтесь по тёмным углам!

Чудо-народ – на коленях,
У власти – его палачи...
Измена. Измена. Измена.
Из каждой парадной кричит.

Эх, ты, народ-победитель,
Где твоя прежняя стать?
Предал великое Житие.
Предал и Родину-мать.

Но не спасёшься от мести
Будущих солнечных лет...
Где воцарилось бесчестье,
Честным спокойствия нет.

Вот и крушу это время,
Всех перекрёстков смутьян:
– Глянь! Здесь лампасы – на "стрёме",
И в жизнь лезут, словно в карман.

Здесь дух наш и волю – воруют,
Здесь Родина – радость врагу...
Ну как разлюбить мне такую?!
И как без такой я смогу?!

 ВСПОМНИМ

Вспомним: рвётся Манштейн к «сталинграду»,
А в прорывах он знает толк.
И пройдёт он. Одна преграда
Остаётся: сапёрный полк.
Каждый мину возьмёт, и цепью
Перед танками в снег залегли.
И живою минною степью
Станет ломтик родной земли.
Нет, прорыву, Манштейн, – не сбыться:
Здесь оружие героев – смерть,
"Крупп", как хворост, в снегу дымится,
Люди - взрывы вздымают твердь.
…Так с отцами роднилась Победа.
Подвиг – только по-русски сказ...
Отчего ж мы забыли всё это?!
Ведь опять убивают нас.
Враг коварный, не столь откровенный,
Но жестокий, с повадкой чумы.
И отцы из войны той священной
Нам кричат: «Поступайте, как мы!"
…Каждый – мину, возьмём, ребята,
(Здесь и ненависть наша, и гнев),
И собою рванём демократов,
Что чинят «беспредел» в стране.
Станем – чести и духа силой,
Смертью смерть кто попрать готов,
И бессмертьем твоим, Россия,
И державных твоих сынов.

 ИСХОД ИДОЛА

Лежишь ты падалью... Нет, не в сырой могиле,
Как пёс безродный – в яме выгребной.
Не стягом – грязной тряпкою покрыли,
Не на лафете – волоком тащили,
И подожгли. И взвился смрад густой.

... И выгорал твой бесноватый череп,
И дыры глаз выпячивали тьму...
И как могли такому вот поверить?!
И жизнь свою – его шагами мерить,
И «Хайль!» кричать восторженно ему.

Вся суть твоя – в ничтожной смерти этой,
Опущенный, обугленный «кумир»...
Возмездье грянуло... Неумолимой Летой
Призвало жизнь зловонную к ответу...
Свершилось! Подлость уничтожил мир.

Вот вам исход того, кем движет злоба.
И всем таким всегда такой исход:
С проклятьями, без скорби и без гроба,
В грядущих жизнях, в сущих ли, в утробах –
Суть смрадная да смрадом изойдёт.

Неотвратимо Время тех карает,
Кто светоч жизни подлостью марает.

 ЗАКЛАНИЕ ТАЙНЫ

Опущен до свальных грехов,
Содомского всякого блуда
Народ мой из звёздных миров,
Из жизни великой и Чуда.

Да! Да! Демократ приволок
Разнузданный «секс» в наше время,
Смысл быта «нарыл» между ног,
Пропахший и потом, и спермой.

И «пипл» зашарил в трусах
С «уменьем» и новой сноровкой…
Приплыли, ребята. Ура!
Не голову чти, а головку.

Эх! Глянь, как бушует огонь
В отчизне сексшоповой силы…
Земля! Образумь, урезонь
Ту рать, что нас тянет в могилы.

А как же – душа? Что чиста
И свята, и девственна в чувствах,
С ней в жизни и скромность, и такт,
И стыд из-за плотского буйства.

А как же она! Да – никак,
Не может «зачаться» в пороке.
И «зелень» слюня, «отходняк»
Поёт демократ ей в итоге.
Не рано ль распелся, содом!
Природа не терпит уродства,
В потомках, в тебе ли самом
Она истребит это скотство.

Услышь, как Земля – наша мать
Взывает и к Небу и к Суше:
Чтоб чистую душу зачать –
Нужны непорочные души.

С душой коль роднится душа –
Зачем им толпа и огласка?
Ведь тайну зачатья верша,
Живое живёт – без подсказки.

 СТВОЛОВЫЕ КЛЕТКИ

Проклят, кто Иуды носит сердце,
Предающий Бога и Отца,
Проклят, пожирающий младенцев,
Теледъявол. Проклят до конца.

Что за жизнь, за лютая хвороба
К нам сошла из демосундуков,
Чтоб младенцев убивать в утробах,
Чтоб толкать к могилам стариков.

 СМОГ

Чахнет город. Тяжко дышит.
Кашляет.
От чахотки средства ищет.
Спрашивает.

А везде авто и газы,
В легких – смог,
Нет спасенья от заразы,
Видит Бог.

А на ценниках в аптеках
Гири цифр,
Нет спасенья человекам
И от них.

"Мерседесы" – мимо "лохов":
– Вот вам Кох!
Как нам плохо! Ой, как плохо!
Видит Бог.

 ПОСТУПЬ ВРЕМЕНИ
 Утро
Хорошо скрипит снежок!
На плечах поёт сынок.
Мама машет из окошка,
Поцелуй шлёт на дорожку…
 – Ну-ка, сын, «конька» пришпорь!
Полетим во весь опор…
Краской розовой мороз
Красит наш над носом нос.
 День
Родился милый и забавный,
Светил улыбкой, как лучом…
И начал с круга дел неглавных…
И недовольство зрело в нём.
«Одним из будней монотонных, –
Всё заклинал себя, – не будь!»
…Всё так же солнце непреклонно.
И на закат – всё тот же путь.
 Ночь
Хоть и наглухо дверь заперта,
За которой вселенная ночи.
Как пугается плоть-сирота!
Как душа одиночества хочет!
Наплывает межзвёздная жуть,
В ней космической – что-то родное…
Величавей колышется грудь
В ожиданье большого покоя…

 СКИТАЛЕЦ

Опускается ночь на страну-пепелище,
В ледяной тишине голосит все сильней
Наша Родина-мать на огромном кладбище
Об убитой судьбе и о доле своей.

И рыданья её поднимаются в небо,
Но молчит свод ночной, словно тоже – убит,
А в лачугах сырых без тепла и без хлеба
Не вернувшийся блудный народ её спит.

Не желает народ ни величья, ни славы
Ради доли раба, а над ней – телекнут…
Эх, Россия, была ты великой державой
Извели тебя в прах поколенья иуд.

Хоть шаром покати, так они постарались,
Только вопль-скиталец встречает восход,
И терзает меня, почему мне достались
Ночь рабов и господ и предатель-народ.

 ПЕПЕЛ

Стучит в моё сердце пепел-народ,
Покоя ни ночью, ни днём не даёт.
Народ мой! Ну где отыскать тебя, где,
Сейчас, когда Родина в страшной беде,
Куда подевался твой дух и талант?
Народ – не народ, а какой-то мутант,
Давший открыто себя обокрасть,
Жалкий сейчас, и готовый пропасть...
Всё меньше улыбок, всё больше гробов
В стране обнищалых при власти воров.
А нищие – овцы на бойне. Увы!
Но всё же, но всё же – не все таковы.
Но всё же, хотя на кладбищах – аврал,
Не может душа не любить этот край.
Земля здесь не почва, не грязь и не грех,
Земля здесь – великое благо для всех.
Здесь небо – не воздух, река – не вода,
Здесь жить не для всех – значит: с каждым беда.
И здесь погорельцу, как водится, дом
Мы строим всем миром, возводим "гуртом".
Нет, даже теперь, когда всюду раздрай
Не может душа не любить этот край.
Эх! Удаль раздольная, взгляда полёт,
Ладони – в мозолях. Ты люб мне, народ,
Духовный, державный. За подвига стать,
За то, что тебе предначертано стать
Хранителем света, спасителем дня...
Люблю я народ свой! Поймите меня!
Есть в каждом из нас изначальная страсть:
Высоко – подняться, а низко – не пасть!
И тьмою богатства наш свет не затмить.
Сожги – мы из пепла восстанем, чтоб жить.
Такие мы вечно: потом и сейчас.
Нет сил, что бы это всё вытравить в нас.
Окончатся "сроки", придут – ВРЕМЕНА,
Как Феникс из пепла, воскреснет страна.
Эх, ширь – наша воля: где день, а где ночь –
Люблю я отчизну, как сына и дочь.
Народ свой заблудший: то раб – то герой,
И всё ж неизбывно, до муки родной.
Душа к нему вечную тягу таит,
А память мне образ всё тот же хранит.
Есть дуб у меня, над болотом растёт,
И молнию ждёт... С неба – молнию ждёт.
Свершится он, Бога священный удар...
Опустится с неба на землю пожар...
И вскормится пеплом ИНАЯ трава.
ИНОЮ листвой зашумят дерева...
А дуб опалённый, всё так же могуч,
Всё также огонь будет звать из-под туч.

 ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

Светлячками луны в росах.
Спать туман плывёт к ручью.
Над недвижной ртутью плёса
Тишь внимает соловью.

Вот пришёл, как на свиданье,
Летней ночи зелье пью
И холодному сиянью,
Губы – так и подаю...

Пляшут стайкой здесь берёзы,
Ходят ели, как в строю...
Здесь извечные вопросы
Никому не задаю.

 МАХОВИК ВРЕМЕНИ

Верь, горе будет, будет пережито,
Иначе, ну не может быть, никак,
Не может радость горем быть убита,
Ведь души погрузились бы во мрак,

В котором не увидит, не услышит
Одна душа – другую, не найдёт…
Ведь радость, только радость время движет,
А горе – останавливает ход.

 ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ

Средь шумов города утоптанной тропой
Иду к источнику, воды испить святой.
Объявлено: родник врачует дух и плоть,
Такую благодать здесь ниспослал Господь,

Не высыхает ключ, не замерзает,
И очередь к нему не иссякает.
Здесь много нас, родимых, просветлённых,
И мир вокруг иной, желанный, обновлённый,

(Ушли в небытие и подлость, и разруха),
В нём я среди своих, кто к святости приник,
И это обо мне: «Блаженный – нищий духом!»
Но голоса Его не слышу в этот миг…

О, кайтесь, «толмачи»! ведь грешен ваш язык.
Лукавый! сей тебе не замутить родник.
Эй! тёмный! озарись, что сердце к свету глухо.
Ведь это Он сказал для всех времён людских,

И истин никому тут не дано иных:
Блажен, кто дух свой телом, зреньем, слухом
От искушений бережёт земных…
Я черпаю и пью из чудного истока,

И слышу голос вдруг – и близко, и высоко:
«Блаженный тот, кто нищий – ради Духа».

 СПАСИТЕЛЬ

Вот ведаю, братья: не раз
От смерти меня кто-то спас!
Костлявую знаю в лицо:
Упорно являлась за мной,
Но кто-то с горящим венцом
Приказывал ей: «Долой!»
Казалось, уже вот-вот
Она меня заберёт,
Но кто-то слетал с небес
И чудо свершал из чудес,
И вновь возрождался я,
И длилась судьба моя.
Я знаю: в любой стороне
За миг перед смертью самой
Ты явишься снова мне,
Спаситель неведомый мой,
Зачем-то – тебе лишь судить –
 Я полную жизнь должен жить,
И чтоб ты явился опять –
Нельзя тебя в чём-то предать,
Спаситель неведомый, мой
Здесь путь мне хранящий земной.

 ВЗГЛЯД

Взгляд с именем: Света –
Мгновенье тепла,
В нём – лунного света
Прозрачная мгла.

От утра – отрада,
От вечера – грусть
От нового – надо!
От прошлого – пусть!

В нём – молний зарницы,
Сквозь неба простор,
В нём смог породниться
С звездою костёр…

В нём – облако зноя
Над тундрой летит.
В нём – что-то земное
На Млечном пути

Красивое слово.
Высокая стать.
И нет в нём основы,
Чтоб гнуть и ломать.

А главное – нету
От ночи ничуть…
Ведь Света – от света,
И в этом вся суть.

 СУГРОБЫ

Мне всегда твоё лукавство мило,
Клятвы над зажжённою свечой,
Потому что не такой и милый,
Потому что не такой и твой.

Потому что мы играем оба:
Ты в любовь, а я в её певца,
И в притворстве тонут, как в сугробах,
Наши руки, губы и сердца.

И когда тихонько мы мечтаем,
Что полюбим раз и навсегда, -
Над тобой и надо мной мерцает
Лишь одна потухшая звезда.

Вот молчим, и сыплется на плечи
Лунный саван, или лунный снег,
И уносит той звезде навстречу
Злую тайну о любви навек.

А потом опять пересекутся
Наши думы, чаянья и сны,
И опять в сугробах ветры вьются,
Нарушая песни тишины.

 ПРОКЛЯТЬЕ

Ах, мой современник! То мерзко до боли,
Что время одно на Земле нас свело,
Что жизнью Иуды живу поневоле,
Предательство предков моё ремесло.
И в шёпоте поля, и в рокоте моря,
И в шелесте листьев, и в пенье скворцов
Я слышу: « Иуда! Ты нас опозорил!
Ты проклят. Ты проклят во веки веков.»
« Ты проклят!» – вопят мне и земли, и воды.
« Ты проклят!» – кричат надо мной небеса.
И мёртвые Землю волнуют, как всходы,
Повсюду беззвучные их голоса.
Державу до звёзд – промотал, прочубайсил,
Что мы возводили в труде и бою.
Прощенья не будет, хоть кайся – не кайся.
За то, что ты жизнь проиудил свою.
Повсюду, повсюду плевки и проклятия,
А я, как проказа, на предков Земле,
Ах, что мы творим здесь, и сестры, и братья:
И голод, и холод, и души во мгле.
Погосты родные! За что мне такое,
Ведь Веру и Правду к святыням торил ...
Нет! Каждый в ответе за время лихое,
И каждый все это творит и творил.
И каждый причастен. И нет нам прощенья.
В дыму и руинах отечество-сад...
Нет участи хуже, чем жить в поколенье,
 С которым и жизни самой ты не рад.

 МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ

Со всех сторон оскалилась беда,
Со всех сторон – сплошные неудачи,
Но каждый новый вечер никогда
Об этом пусть не помнит и не плачет.

Они ещё придут, златые дни,
Как взгляд, любовь и свадебные кольца,
И каждый новый вечер пусть о них
Напоминает мне, как свет о солнце.

А мы с тобою, два земных цветка,
Раз встретившись – останемся навечно,
В иную жизнь войдём в руке – рука,
И сохранимся на Пути на Млечном.

 ПЛАЧ, ГРАНИТ

О, Ленинград, страны моей святыня!
Ты нынче – Бург, юродствуй и пляши,
Сексшоповый, помоечный ты ныне:
Решётки, казино, да торгаши...

Поруган серп и молот, и кумач...
Ты жалок, Бург! И всё гнетёт здесь душу,
Вновь ухожу на Пискарёвский плач,
Чтоб скорбь и боль камней священных слушать.

Чтоб прошептать им на исходе дня:
«Я к вам хочу! Скорее бы, скорее!»
И коченеть у вечного огня,
Который больше никого не греет.

То Неба стон, то грома ли раскаты?
Кто здесь рыдает? Дождь или гранит?
Мы, неприкаянные, предали Блокаду,
Нам этого Блокада – не простит.

Да, не простит. Здесь скорбь её – нетленна.
Здесь не прощают выкрестов, иуд,
А по законам времени военного
Вершат на месте справедливый суд.

Эх, оборотень, вместо Ленинграда!
Эх, пир иуд на сих святых костях...
Мы прокляты... Здесь – предана Блокада.
Нам этого потомки не простят.
А ведь клялись: «Никто не позабыт!»
А ведь клялись: «Ничто не позабыто!»
...О, как хочу той жизни и судьбы!
Меня, наверно, проще здесь убить,
Чем отвратить от этого гранита.

Ах, гордый град, несломленный блокадой,
Куда тебя, родимый, занесло!?
... А мне сегодня снова к павшим надо:
Вновь ощутить их братское тепло.

...Вновь в Небесах витают или птицы.
Иль души тех, кто полегли в войну,
Под осквернённым флагом им не спится...
О, времена позора за страну!

...Да, времена не знают отступленья,
Но у судьбы страны – свои права,
Вот так у рек – бывают наводненья,
И вспять текут и Волга, и Нева...

 ЗНАМЕНИЕ

 «Колокол президента» – дар Саровской
 пустыни, неожиданно «онемел».

Тишина над Саровым, как крик,
Звонарей хватило, что ударом,
И лежит под звонницей язык:
Он «отсох» у колокола-дара.

Не «поёт» малиновый здесь звон,
И набат над горем не рокочет, –
Здесь Господь не принял твой поклон,
И даров твоих Он знать не хочет.

Поцелуй Иудин стёрт, как грязь,
Не простит Господь ему измены,
И тебя Он не прощает, «князь»,
И даров твоих Он не приемлет...

 ВЕЧНАЯ ИСТИНА...

Я говорю, что сердце не насос,
Что жаль мне снов, которых я не видел,
Что если б не дарил любимым звёзд,
То звёзды и любимых бы – обидел.

Я сплю спокойно, не ропщу на мглу
Осенней ночи, рвущейся к рассвету:
Когда-то ведь проснусь в своём углу –
А солнце снова устремилось к лету.

За кругом круг жизнь считывает срок,
Всё это – есть, а значит – будет вечно...
Не страшен мне последний мой виток:
За ним – иное – на Пути на Млечном.

Я не скажу, что смерть всему венец,
Что после жизни и – «не надо песен»,
И не затем, что я такой глупец,
Затем, что Он – « Воистину воскреси!»

 И ДУХ, И ИГО ПАЛАЧА ОТЦА
 
Нет, у Петра не умалить заслуг:
Державник-царь, и хваткий, и практичный,
Но страшно знать мне и представить вдруг,
Как Пётр-отец пытает сына. Лично!

Царевич – богослов и патриот,
Не очень жаловал здесь чужеземный сброд,
Духовник патриарха Андриана,
(А Пётр лишает патриарха – сана).

Кто близок к Богу – супротив отца
Тот не пойдёт до самого конца,
Пётр, сына твоего – оклеветали...
(Не так ли нынче оклеветан Сталин?)
И сколько б славы ты потом ни сеял,
С тобой всегда проклятье Алексея...
Кровь сына, Пётр, на твоих руках,
Теперь той кровью город весь пропах...
Ведь снова «Санкт» и «Бург» наш славный град,
И в «честь» того, кто здесь замучил сына...

За что ты не возьмёшься, демократ,
Всё испоганишь! Вот твоя личина!
Когда б опять дуэли позволяли –
Вас всех давно бы тут перестреляли.

 ОТЕЦ И СЫН

Назвал предателем ты сына, –
За грудь схватился и ... упал.
И вот, как клёкот журавлиный,
Тебя относит ветер вдаль.

Вдруг стало тихо и покойно,
Всё примирил сей страшный миг...
А ты ... умолк. С тебя – довольно:
Тебе не нужен этот мир.

Всё так. Пошёл отец на сына...
Какое время мы взнесли,
И стала родина – чужбиной,
Не стало матушки-земли.

Везде расколы и разлады,
Повсюду гибель и террор...
Эх, демократы, демократы,
Какой раздули вы костёр.

Сгорают стяги и святыни...
Ах, что за время нам дано:
Идёт, идёт отец на сына...
 Да будет проклято оно.

 РОСТОК

Я чую только темноту,
И всё – расту, расту, расту.
Я знаю этих дней итог:
Свободный свет, свободный вдох...

И всё расту туда, туда,
Где греет всех одна звезда...
Я дорасту... Я дорасту...
Оденусь в зелень... Зацвету...

И подарю Земле плоды:
Посланцев доброй той звезды.

 ОЗИМЬ

Осень. Зябко в полях одному.
Только, озимь, и радуешь сердце,
И не хочешь ты верить тому,
Что от солнца уже – не согреться.

Что когда этот срок подойдёт:
Хлынет на душу север победный, –
И поранит тебя, и спасёт
Снег губительный, снег милосердный.

 ПОЙ, ЗЛАТОГЛАЗАЯ

Пой, моя милая, нежная,
Ветер и бурю зови,
Сердце, такое мятежное,
Сеет желанья в крови.

Очи, такие вечерние,
Грустью неверной полны, –
Падают звёзды неверные
В наши неверные сны.

Путь наш, такой неразгаданный,
Близок, далёк ли – как знать,
За громовыми раскатами
Песен иных не слыхать.

И никому-то не ведомо,
Что мы в дороге найдём:
Гром упоенья победою,
Иль поражения гром...

Пой же, моя златоглазая,
Не умолкая, молю,
И никому не рассказывай,
Как твои песни люблю.

Пой, осиянная, нежная,
Ветер и бурю зови,
Сердце, такое мятежное,
Просит и просит любви.

 МЕЧТА

Хочу примирить я берёзу и ёлку,
Лису с куропаткой, а рожь с васильком,
Орла и синицу, оленя и волка,
И нежную лань с огрубелым конём.

Чтоб в мире всё стало светло и согласно,
Живой чтоб живому беды не чинил…
Прожил – оглянулся: былое – прекрасно,
Как будто ты облаком в небе проплыл.

И чтоб не осталось ни злобы, ни гнева,
А только – Добро на добрейшей Земле.
И стало добро в каждой песне – припевом.
Такая мечта вот – является мне...

 ОБЕЛИСК

Лучше – Ты не знай моей печали.
Не шепчи о бренном, павший лист.
Журавли! И вы бы – помолчали:
Незачем тревожить обелиск.

Мир бессмертный тронут позолотой.
Небо – все темней и холодней,
Полное далёких перелётов
И бездонных вздохов журавлей.

«Здесь у нас – неведомые дали.
Здесь у нас – нетронутая высь...»
Журавли печально убывали,
Словно поднебесный обелиск.

-------------------------------------------------------
 Ленинград. Колпино.

 ЯРИЛО
 
И вновь Пилат взывал: «Уймитесь, он – не злобный
Такой на смерть никак не может быть судим».
«Распни его! Распни!» – в ответ громоподобный
Той самой рёв толпы, что восторгалась им.

«Раз в год я одного простить имею право.
Варавва здесь, Иисус. Варавва – ваш злодей.
Кого освободить? Иисуса?» – «Нет! Варавва.
Иисус не должен жить. Распни его! Убей!»

«Взгляните, он и так наказан ведь не мало:
На теле – шрамы, кровь, живых не сыщешь мест».
«Распни его! Распни!» – Толпа опять кричала:
«Он не такой, как мы. На крест его! На крест!»

Свершилось! Бог – распят. И той толпы потомки
Поныне носят здесь проклятье тех минут.
И всё, что свято в нас, они влекут в потёмки,
Голгофою на крест наш свет они ведут.

Ты, Солнце Доброты, взойдёшь ли на Востоке?
Ярило ясных дел и помыслов высоких.