Перелестник Быличка

I. На утренней заре

На утренней заре в ладонях рос
Возник цветок оранжевым бутоном
И за собою в этот мир принес
Еще одно сказанье о влюбленных,

Еще одну историю любви,
Еще одну печальную руладу,
Которая, надеюсь, удивит,
Облекшись в форму, что доступна взгляду.

Расцвел цветок едва на день. Своим
Любуясь отраженьем в капле влаги,
Наивно полагал, что перед ним
Падёт весь мир, как рыцарь в древней саге.

Перед его чудесной красотой
Не устоит никто, цветку так мнилось,
И даже тот зеленый колосок,
Чья тень в тени берез укрылась.

И подставляя листья ветерку,
Кокетливо изогнутым бутоном
Цветок все наклонялся к колоску
С игривым зазывающим поклоном…

Так и моя лесная Ариэль,
Как тот цветок росою умывалась,
Рожденная в одной из деревень,
Что меж лесов дремучих затерялась.

С зарею под пастушеский рожок,
Гоня коров из хлева на дорогу,
Надеялась, что милый ей дружок
К ней подойдет с каким-нибудь предлогом…

***
А уж время девице невеститься…
Кто-то ей обязательно встретится,
Кто-то влюбится, кто-то привяжется,
Кто-то сделать своею отважится…
Так и будет, пока родом-племенем
Три сестры Суденицы заведуют,
Пока Доля с Недолей прядут
В нить сермяжную чью-то судьбу…

II. И долу распуская лен волос

И долу распуская лен волос
На холст подушки, ей лишь доверяя,
Девица не таила горьких слез
О юном Пастушке всю ночь мечтая.

На крыльях воспаряющего сна
Она вокруг любимого витала,
Его окутывая в нити полотна,
Что в тишине сама себе наткала.

Все слушала тоскующую трель,
Надеясь, что о ней так горько плачет
Пастушья тростниковая свирель,
Завороженная любовью, не иначе…

Да видно милый что-то проглядел:
Проходит мимо, смотрит на другую.
Другой он взгляды ловит между дел,
Ей в праздник дарит ленту голубую.

И лишь во сне к красавице моей
Приходит часто и целует в губы,
Но ржанье перепуганных коней
Девичью дрему прерывает грубо…

И нету силы досмотреть тот сон,
И объяснений нет – одни вопросы…
И мимо, как всегда, проходит он,
Сгоняя стадо в утренние росы.

И мается душа среди тенет,
Тускнеет алый оберег на шее,
И тянется отчаявшийся след
К укрывшейся в чащобе ворожее…
 ***
За морями, за долами, за горами
Вещий Ворон все махал, махал крылами
Над живой водою острова Буяна,
Что стоит посреди моря окияна,
Да над кроной древа вящего берёзы,
Что корнями вверх расплёскивает слёзы.
Словно чуял Ворон лютую годину
Для того, кому Бог не дал быть любиму...

III. Колдунья

В глухой чащобе, рядом с мхом болот,
Где по кустам коварный Леший бродит,
Избушка притаилась и никто
Без надобности рядом с ней не ходит.

Там пахнет ужасом и плесенью веков,
Там липкий страх под елями витает,
Там тишину и трепетный покой
Свирепый Бурый волк оберегает.

Там нежить тешится под падшею листвой,
Шурша в болото уползают гады,
Там варит заколдованный настой
Печальный образ призрачной Наяды.

В таких местах таится чье-то зло,
И стынет кровь в немом оцепененьи.
Там чувства перетянуты узлом
Тревоги, ожиданья и сомненья...

Но страх – хороший сторож у ворот
Чужое в дом не допускает лихо,
Ни сглаза, ни навета, ни невзгод
Непрошенных там нет. Темно и тихо...

За занавеской зла куется явь,
В уединеньи, с прошлым откровенья
Очерчивают образную правь
Грядущего событья и явленья...

Лесной ведунье ведомы все сны
И страсти, и надежды, и мечтанья,
И ей понятны и подчинены
Накопленные пращурами знанья.

***
Черный ворон все кружится, кружится,
Не садится напиться у лужицы,
Красным оком на девицу пялится,
Видно не ко двору ты, красавица.
Видно гостья непрошенной странницей
У колдуньи чертога появится...
Будто ветром девице повеяло:
«Не угодное богу затеяла».

IV. В избушке

В избушке очутившись, вся в огне,
Не помня даже имени и рода,
Упала ниц девица. По стене
Метнулась тень внезапного прихода.

Но черный ворон глаз ей не склевал
И Бурый волк не разорвал на части,
Один огонь в печи одолевал
Сухую ветвь в порыве нежной страсти.

И теплая рука коснулась лба,
Пригладив локон, выбившийся было...
Красавицу колдунья подняла,
На лавку ближе к печке усадила.

- Мне ведома, дитя, печаль твоя,-
Меж тем колдунья ровно говорила,-
- Но есть над нами высший судия
И только он принять решенье в силах.

Я лишь посредница в сиих мирских делах
Меж ним и вами, милое созданье.
Судьба вершится там, на небесах,
И каждый следует своим предначертаньям.

И смертный грех - противиться судьбе
И приворотом подавлять чужую волю...
Я рада бы помочь, дитя, тебе,
И разделить с тобою злую долю...

И так бывало, что греха таить...
Улаживала беды я такие...
Но как с грехом на свете будешь жить,
Тяжелый камень взгромоздив на вые?

* * *
Слово за словом катится, катится,
Сонным маревом за сердце прячется...
Может видится, может мерещится,
То ли тонет в воде, то ли плещется,
То ли слышится голос кудесницы,
То ли шепчутся мысли – наперстницы,
Толь видения в странные образы
Обращаются облаком розовом?

V. Когда-то в лютые морозы

- Когда–то в лютые морозы, средь зимы,
В мою избушку девица прокралась:
Застыли в лед серебряный пимы
И шаль от холода не гнулась, а ломалась.

Живой кровинки не было в лице,
Лишь карие глаза в тоске и муке
Молили об исходе и конце
Ее одолевающей разлуки.

И отогревшись у печи едва,
Слезами горькими поневу орошая,
Мне самым дорогим клялась она
За помощь благодарность обещая.

И так была мила в своей мольбе,
Так искренне и трепетно просила,
Что не смогла я отказать ей в ворожбе
И зелье приворотное сварила...

Двенадцать трав томились на огне,
Вбирая силу наговоров древних
А тень кикиморы металась по стене
Предвидя новое душеприобретенье...

И тяжесть век осилил страшный Вий,
Приняв за исполнение желанья
К себе в тенеты девичьей души
Бессмертный дух на вечное закланье...

И в нить одну две линии судьбы
Переплелись и слились воедино:
Свершилось таинство, да так тому и быть, -
Завязаны одною пуповиной

***
Ой, красна весна, не до сна...
Сколько ты забот принесла!
Весенний день год кормит!
Засевай, успевай, вспомнит
Мать – сыра земля осенью,
Одарит налитым жёлтым колосом!
Семирядной цевнице – певице
Только в ночь голоситься...

VI. Как ночи над Уенью хороши

Как ночи над Уенью хороши:
Березы с кручи кланяются в пояс
И млечный путь, блистая, не спешит
Упасть на землю, в росах успокоясь.

Под сенью ветл Уень свой млечный путь
От дола и до дола пролагает
И, не давая звездам утонуть,
Обратно в небо их искринки отражает.

Мутна вода и тиха гладь реки:
Всплакнет лишь камень, оборвавшись в омут,
И от него пугливые мальки
Стремглав умчатся к отмелям знакомым...

А шелковистая трава прошелестит,
На лунную дорожку опадая,
Как тень смущенья с девичьих ланит
Во время брачных игрищ исчезает.

Ивана ли Купалы хоровод,
Метанья от костра на крутояре, -
Все неизбежно закружит водоворот
Судьбы и таинства неявные проявит.

Ну а пока, как будто в первый раз
По шелковой траве и смятой ночи
Бредут две пары ног, две пары глаз
Блестят друг другу, счастьем мироточа.

А темнота не страшная ничуть
Укроет от нечаянного взгляда
Их первозданную естественную суть
Из Евы и Адамова наряда.

***
Костры на Купалу жгут, жгут, жгут…
Будет мил-люб тут как тут...
Зацелует в ночь, невмочь
Устоять, противиться, не хочь...
На беду, на счастье ли, всё лихо:
Прыг через костёр и в кусты… Тихо…
Засеяно поле каплями, семенем,
Застоится на лето бременем…

(...продолжение следует...)