2. Мой сад камней. Галечка и черепок

…Маленькая, белая, почти идеальной шарообразной формы галька – хочется сказать – галечка – с побережья Чёрного моря. Наверное, её сердечко бьётся чаще, чем сердце Хибин, ритм которого сформирован суровым Заполярьем.

Эта галечка смирно лежит на черепке старинного сосуда времён Римской империи, найденного на винограднике Керченского полуострова в знойный полдень. Кто знает, почему они так гармонично сочетаются друг с другом. Может, их общая прапамять хранит какое-то близкое обоим воспоминание?

А на него наслаиваются уже мои живые – такие же живые, как это древнее, - воспоминания о любви – о любви вообще, избранниками которой становятся немногие.

В свитке времени – лето, галечный пляж, наслаждение от неожиданного прикосновения твоей руки – вскользь, ненарочно – как, бывает, ветер или дождинка коснётся.

Или – если развернуть свиток ещё дальше - я лежу на пляже, вдруг горячего от солнца тела касается что-то приятно прохладное и влажное; открываю глаза – розы!
И ты! Ты стоишь надо мною, слегка нагнувшись, и кладёшь мне на грудь букет! На нежных тугих алых лепестках - роса.
Откуда ты взялся, если ты сейчас должен быть за сотни километров от этого знойного пляжа?! И как нашёл меня среди множества полуголых тел?
 А ты, оказывается, соскучился - и прилетел на три дня…
Полпляжа – не меньше - смотрит на нас с любопытством, но нам не до этого.
Как я любила в тебе это умение творить счастье каждую секунду!

И в том же свитке – другое лето… Почему они рядом? Ведь эта лавстори не имеет ко мне никакого отношения. Странная любовь - свершалась? разворачивалась? рождалась? - на моих глазах.

Он и она. Уже не Ромео и Джульетта. Обоим за тридцать. Он – бабник, весельчак, тракторист местного совхоза. Семья-дети ему не мешали крутить романчики с приезжими… ну, допустим, дамами. Она – москвичка, подвизается в каком-то столичном НИИ. Привезла на лето детей – поработать на винограде, позагорать, отдохнуть - и – влюбилась в этого пустого ловеласа, Казанову в комбинезоне.

Она будто с ума сошла. Ни сплетни, ни взывания к совести, ни обращение к здравому смыслу – ничего не могло остановить её. Как девчонка, бегала на свидания. Похорошела. Помолодела. А он, когда её не было, - он, с вечной своей белозубой улыбкой, с чёртиками в синих глазах, не прочь был потискать всё, что попадалось; всех существ женского полу галантно приглашал прокатиться на тракторе и, если какая-то наивная девица или любительница, скажем мягко, секса на свежем воздухе соглашалась и вскарабкивалась к нему на сиденье, – увозил подальше от глаз людских, а через пару-тройку часов возвращал на исходную точку.

Потом лето кончилось, героиня нашей лавстори уехала, герой остался – и остался верен себе. Она же и много лет спустя жадно искала известий о нём.
Расспрашивала каждого знакомого, побывавшего в тех местах: не видел ли, не знает ли чего? Дамочки, её сослуживицы, осуждали её: «совсем стыд потеряла из-за такого дурака» - и жалели ни о чём не подозревающего положительного мужа. Только одна из них вздыхала и говорила:

- Зачем вы так, девчонки… Это любовь… С любовью надо осторожно…

Вот тебе и камушки… Осколки вечности. Вечность-то ведь из наших с вами движений и складывается. Моргнул глазом – всё, уже создал миг вечности. Как в буквальном, так и фигуральном смысле. Умыл руки - … Да что говорить… Вон один из нас умыл руки давным-давно – и кто сегодня не знает этого? «Бог сохраняет всё…».

Когда я беру в руки черепок, я, конечно же, воображаю себе
и юного римлянина со смуглым торсом,
и ясноглазого беспечного тракториста Васю, гостеприимно распахивающего дверцу своего колёсника: «Хотите, на тракторе прокачу?»,
и бесконечные ряды виноградных лоз,
и рыхлую горячую землю, в которой мягко утопает босая нога…
Были ли здесь виноградники при боспорских царях? А при Тибериях Юлиях?

… Я слышу, как ровно и успокаивающе шумит вечернее море… Мне хочется раствориться в этом шуме, стать частью вечности, и я не сомневаюсь:
у нас общая душа –
у редкого камня, сохранившего для нас капли крови, солёной, как океан;
у скромной галечки, почти невесомой и всегда тёплой на ладони;
у черепка древней амфоры…
Не зря же они собрались здесь, на книжной полке, в тысячах километров от своей прародины.

22.03.2007