Просто Иолий, гл. 9

 В конце концов, или наконец.
Иолием был накрыт стол. К шести вечера обещались прийти все, кто хотел, их было не много. Яства были просты. Чай и кое-что к чаю. Скатерть на столе сиреневая, а посуда стояла аккуратными рядами. И глиняные чашки, и возле блюдец тускло мерцали ложечки.
Когда пробило шесть (в комнате Иолия не было часов с боем), все явились. Тихо проходили и рассаживались на места. Старика Ло аккуратно внесли на кресле-качалке Иш и Иша. Они же принесли и мистера Грубера, посадив его в угол и прислонив к стенке, затем и сами уселись между Грубером и дедушкой Ло, чтобы можно было ухаживать за ними. Профессор Кранк занял место в конце стола у окна. Его супруга села справа от мужа, а детки возле мамы. Форточка была приоткрыта, и в комнате колыхался свежий воздух. В центре стола стояла вазочка с цветами, принесёнными малышкой. Одна села рядом с малышом. Тихо и мерно шли часы. Пришла даже Аля, сбежавшая жена Грубера, но без груберят (видно они так и не появились на свет). Были медсёстры, буфетчицы, сантехник в прекрасном синем костюме, совершенно трезвый и спокойный; кажется, были и режиссер-постановщик, и художник-декоратор, и ещё женщина в ситцевом сарафане и шлёпанцах на босу ногу.
Когда все разместились, то и Иолий спокойно занял своё место во главе стола. Сёстры зажгли свечи и стали разливать чай. Текла прекрасная безмолвная беседа. Все собравшиеся понимали, что видят Иолия в последний раз, что он первым отправится в путь, покинет сахарный белый дом под оранжевой черепичной крышей, медленно плывущий вдоль Пограничной улицы на фоне глубокого голубого неба. Он отправится первым, опережая и старичка Ло и мистера Грубера.
В окно бился мотылёк, тарахтел крылышками, спускаясь, соскальзывая и вновь поднимаясь вверх по стеклу. Первым не выдержал профессор. Он поставил на стол опустошённую чашку из красной глины, вынул и положил рядышком с нею справа маленькую мельхиоровую ложку и, прокашлявшись, запел. Пение его было выразительно и проникновенно. Он пел тихо, нешироко открывая рот. Словно волны океана заполнили комнату своим колыханием. Медленно и глубоко двигалось пространство. Понемногу и все остальные стали вплетать свои голоса в это звуковое колыхание. Звонко, легко летал голосок малышки. Малыш пристроил к нему терцию снизу. Поскрипывал, как старый фагот в верхних регистрах, старикашка Ло. Впрочем, пели все. Все плакали. По широкому лицу Грубера текли слёзы. Сёстры подливали чай, но он остывал.
На рассвете, как только закончилась песнь, Иолий встал и сказал:
- Прощайте, друзья!
Трубка не покачивалась у него в зубах, её и вовсе не было во рту Иолия в эту последнюю ночь. Прощаясь, плакали. Профессор, вытирая слёзы, говорил:
- Иолий, Иолий, Иолий...
Сестры убрали стол, вымыли посуду и пол. Когда все ушли, Иолий опустился на кушетку, выпрямился, лег удобно и просто, и заснул. Солнце начинало день, и пели птицы. В комнате было свежо, и приятно натягивалась занавеска.
К одиннадцати дня Иолий проснулся от лёгкого прикосновения к щеке. Ласковая рука гладила его, и нежный тихий голос будил:
- Иолий, пора вставать, нужно прожить ещё один день...
Нежная рука и ласковый голос принадлежали его жене, которая была, но не здесь. Иолий открыл глаза и увидел залитую солнечным светом комнату. « Господи, как тяжело» - вздохнул он всей грудью. Патологическая лень сковала все его члены. Нужно было встать – это был последний день и Иолий хорошо это знал. Он так и не дошёл до окна в конце коридора. Окна, задёрнутого тяжёлыми коричневыми шторами. Ком подступил к горлу Иолия, ему очень хотелось плакать, но слёзы не текли по щекам. Просто болело сердце, тяжело ныло и давило. Это был последний день – и было так тяжело. Глубокие вздохи исходили из глубины души. Словно густые клубы тумана поднимались из сердца Иолия, вязкие воспоминания проносились в сознании. Словно тяжкие камни ворочал Иолий.
Иолий вышел из парадной и направился прямо к люку. Канализационный люк был накрыт тяжёлой чугунной крышкой. Иолию с большим трудом удалось её сдвинуть. Он вспотел и, передохнув, вновь взялся за чугунку, отвалив её совершенно. Он взглянул на небо. Было чисто и светло. «Господи, Господи, помилуй меня грешного и безумного». Иолий прыгнул в люк и оказался по горло в зловонной жиже. Люк был не глубоким – метра два с половиной. Иолий шлёпнул в бессильной злобе раскрытой ладонью по смердящей хляби. Он завыл и заплакал.
« Иолий, Иолий, пора вставать» - будил нежный голос . Было около одиннадцати дня, когда Иолий проснулся. «Ещё совсем немного осталось» - подумал он. Встал и решил, во что бы то ни стало, дойти сегодня до окна в конце коридора, занавешенного коричневыми тяжёлыми шторами.
На улице было ветрено. Он шёл быстро, быстро спустился в люк, решительно открыл больничную дверь и зашагал по коридору к окну. «Что же сейчас, в конце концов, день или ночь?» Мимо носились сёстры, разные двери вели в разные места. Иолий почти бежал. Наконец он достиг окна. Секунду он стоял в нерешительности, успокоился и раздвинул шторы.
За окном было раннее утро, и над морем поднималось нежное солнце. Иолий распахнул окно и впустил прохладу. Грудь его наполнилась морем, и он упал без чувств. Улыбка покоилась на его лице. Подбежали сёстры. «Ничего страшного» - сказала старшая. Принесли носилки, и через десять минут Иолий уже лежал в своей комнатушке – где он жил, знали все.
К одиннадцати дня Иолий проснулся от лёгкого прикосновения к щеке. Ласковая рука гладила, и нежный голос будил: «Иолий, пора вставать, это последний твой день». Иолий встал и вышел из парадной, он направился прямо к канализационному люку и с большим трудом сдвинул чугунную крышку. Быстро спустившись в больничный коридор и, ни на что не обращая внимания, двинулся к темневшему в конце занавешенному окну. Не прошло и трёх минут (время весьма странная штука), как он оказался у окна. Иолий был спокоен, но жесты его были резки и решительны. Он не раздвинул, а сорвал одним коротким движением пыльные коричневые шторы. Тяжёлые и бесформенные, они рухнули ему под ноги.
Безбрежный, широкий и мерно волнующийся океан открылся взору Иолия. Было раннее девственное утро, и коридор наполнился юностью и свежим светом. Розовые блики пали на сухие щёки Иолия. Глаза улыбались, губы чуть вздрагивали. Иолий беззвучно смеялся, и слеза сверкала в уголке глаза. Солнце лишь только показалось над краешком горизонта и медленно росло, распускалось. К оконной раме была прибита ржавая решётка, она держалась на одном полусгнившем гвозде. Решётка была когда-то окрашена в бордовый цвет, но теперь краска местами была просто шелуха. Иолий без труда снял и прислонил её к стене. Он хотел распахнуть окно, но, помедлив, передумал и просто смотрел сквозь стекло на расцветающий океан, колышущийся внизу. Над водой было ясное голубое небо и чайки. Вдруг Иолий полез правой рукой во внутренний карман фрака, он как бы нырнул к себе в грудь, и вынул красивую зелёного стекла пузатую бутылку с длинной шейкой, горлышко которой было закупорено пробкой и промазано сургучом. Иолий поднёс бутылку к глазам и смотрел сквозь неё на восходящее солнце. Его лицо стало зеленоватым. Иолий радовался, словно освобождался. В бутылке была аккуратно сложенная бумага, и виднелись буквы слов, выведенные старательным почерком. (Я смотрел на это, затаив дыхание, мне казалось, что я знаю значение написанного текста; Иолий был прекрасен, я любил его сейчас больше, чем когда-либо). Наконец он спокойно и широко размахнулся правой рукой, и бутылка, словно боевая граната, растрощив звенящее стекло, вылетела наружу. К ней тут же бросились чайки, но, разочаровавшись в добыче, взмыли вверх, упираясь крыльями на восходящие потоки воздуха. Бутылка летела медленно, важно переваливаясь и вращаясь в воздухе. Мелкие стёкла разбитого окна, словно перламутровые брызги, сверкали в лучах утра, и как бы некая аура окружала падающую бутылку (и, уверяю, я видел, как переворачивалась аккуратно сложенная записка внутри за зелёным стеклом). Бутылка вращалась в свистящем воздухе то дном вверх, то вверх закупоренным горлышком. Наконец она ударилась о плотную кожу океанской волны, и тысячи брызг поднялись в воздух. Чудная радуга играла в мириадах взметнувшихся капель. Затем, погрузившись на некоторую глубину, она покрылась сверкающими пузырьками воздуха, и так то погружалась, то всплывала, и, наконец, уравновесившись, словно некий буй, покачиваясь на волнах, отправилась в дальнее своё странствие.
Иолий стоял и долго-долго следил за удаляющейся странницей, пока она не превратилась в точку, и, наконец, он не смог её уже различить среди сверкающей воды. Лицо Иолия выражало тихую радость, по щекам текли слёзы. Солнце стояло в зените. По небу носились чайки. Чистый и влажный воздух наполнял грудь. Иолий отошёл от окна, прислонился к стене и медленно сполз на пол. Он очень ослабел. Сознание оставило его.



Когда Иолий увидел ангела, он ни мало не удивился. Не было страшно, пришла тишина. Иолий смотрел, как ангел покачивался в ажурном сумраке комнаты, тих и светел. Может быть это наваждение, и это не ангел, а демон в образе света. Но ангел улыбнулся, и Иолий увидел малыша с длинными ресницами, в белой рубашонке, с волосами, как лён и прозрачными тихими глазами.
- Не бойся, - сказал малыш – я пришёл за тобой. За спиной плавно взмахнули, как бы вздохнули два белоснежных крыла, похожих на крылья лебедя.
Иолий лежал на кушетке, не шевелясь, а ангел завис над ним у его ног. Иолий вспомнил, что он когда то видел такие крылья, они стояли, прислонённые к стене в углу старого сарая на даче, где работал знакомый художник Иолия. Тогда лето они, художник и Иолий, провели вместе. Удили и рисовали. Иолий рисовал цветы. А художник – предметы, причём каждый отдельный предмет едва вмещался на отдельном холсте приличных размеров.
- Не бойся, - сказал малыш – я пришёл за тобой, – и крылышки затрепетали за спиной, - не медли, пора. Иолий, как бы ничего не понимая, вдруг уцепился слухом за тиканье часов. Тик-тик-тик – равнодушно бежала стрелка. С улицы донёсся гудок катера.
Вдруг слева внезапно возник ангел смерти. Он опустился возле кушетки и, открыв свой чемоданчик, стал вынимать инструменты, необходимые для исполнения долга.
Иолия прошиб озноб. - Но я не боюсь - прошептал он.
- Это оттого, что ты не умирал ещё – сказал ангел смерти, приподняв голову и взглянув в глаза Иолия.
Ангел смерти наверчивал какую то блестящую железку, она сверкнула в лучах заоконного фонаря, на коротенькую рукоять. Она несколько повизгивала от вращения. Затем наступила тишина.
Через секунду ангел смерти сказал: - Сейчас ты будешь умирать.
И Иолий почувствовал, как что-то тяжёлое, словно железнодорожный вагон, навалилось на него. Кости его все затрещали, казалось, что все суставы сдвинулись с орбит. Тело и душу поглотила невыразимая скорбь и боль. Иолий стал кричать, ему казалось, что он орёт во всё горло. Но в комнату не проникло ни звука, только какой-то шип, как из велосипедной шины, когда выкручен ниппель.
Иолий пытался молиться, собрать свои мысли, но странные липкие существа, мерзкие, скользкие, с невыразительными расплывчатыми лицами, присасывались к мыслям Иолия, и к словам, и к корням, и к суффиксам слов, разрывали и растаскивали в тысячу сторон, словно таща добычу каждый в свою нору. Иолий беззвучно и безмолвно выл. Он тужился мысленно произнести: «Господи, Господи», но хватало только на «Го». Он кричал в себе: »Малыш, малыш, ангеле мой, ангеле», но липкие существа разрывали и даже такие короткие восклицания. Иолий понял, что это были бесы. Он не пройдёт мытарства – это ясно. Вдруг ясный и внятный звук – падение металлической полой трубки на пол комнатушки, как раз в узкий перешеек между ковром и кушеткой. Иолий словно очнулся от кошмарного сна, бесы исчезли. Ангел смерти копошился под кушеткой, шаря пальцами в разных углах и разыскивая в темноте закатившуюся трубку. Наконец он наткнулся на неё у дальней задней ножки у самой стены. Вылез и деловито прикрутил её, куда следовало. Инструмент приобретал очертания. Это была разборная коса, не лучшей модели, судя по вздохам ангела.
Иолий лежал молча и боялся. Но вот тихое сияние наполнило комнатушку. На кушетку спустился малыш, аккуратно сложив за спиной крылья.
- Не бойся, не будет так, как ты видел. Будет иначе, не будет так, хотя и могло быть. Но не будет, не будет! – и он положил прохладную ладонь на лоб Иолия и поцеловал его в щёку.
Словно в тихом облаке оказался Иолий и плыл по бескрайнему небу к струящемуся из высокой глубины свету. И всё его существо наполнилось сладчайшей гармонией и миром.
- Всё готово, – шёпотом сказал ангел смерти, - вставай, не бойся.
Иолий не решался, и малыш подал ему руку.
Я был свидетелем таинства – всё было просто, словно лопнула звенящая тетива. Иолий привстал на постели, причём он же и остался лежать. Но лежал не живой Иолий, а сухой и измождённый, хотя со светлым и ровным челом.
Я сидел в углу и вдруг тихо запел. И казалось, что я среди берёз, или на берегу реки.
Прощай, мой странный Иолий, до свиданья...


…1999г, Запорожье, Р.Г.