Просто Иолий, гл. 8

 
 Старикашка Ло.

Старик сидел один в комнатушке, потягиваясь в старинном кресле-качалке. Бордовая шляпа покрывала огромную с опавшими волосами голову. Из-под густых жёлто-седых бровей смотрели выцветшие поблеклые глаза (лет сорок тому они имели цвет нежнейшей лазури). Нос был изрыт и изборождён какими-то рытвинами и наростами, но не безобразил лица, украшенного прекрасной седой бородой. Колени старика покрывал плед, из-под которого выглядывали ноги, обутые в войлочные тапочки. Старик казался добряком, хотя, судя по тому, как он бормотал время от времени какую-либо нелепицу себе под нос, вскидывал брови и шевелил усами, его сознания касался иногда тот ветерок, которым уносится от нас так называемый рассудок или здравый смысл. Но вообще старик был здоров.
Перед ним трещал камин. Ни у кого в доме не было камина. А он ещё в юности лелеял мечту иметь дом с камином и ужинать у потрескивающего огня. Жить в своём доме старику Ло так и не довелось, но камин он выложил, выложил сам из старого красного кирпича, подобранного у строящихся гаражей. Камешки скрепил красной глиной так щекотно и слизко пролезавшей сквозь пальцы, когда приходилось её сжимать в кулаке. И вот сейчас старик сидел у камина в своей комнатушке в полном одиночестве и жёг старые фотографии. Он вынимал их аккуратно из альбома, подолгу рассматривал забытые лица, приглядывался, что-то бормотал, выговаривал трескучим и глуховатым голосом имена людей, давным-давно не живших на земле, и отправлял карточки в огонь. Жар равнодушно поглощал картонки. Они чернели и ёжились. Изображённые герои исчезали, как исчезли с лица земли их прототипы.
Иолий вошёл в комнату Ло, не стучась. Дверь была отперта, да и что было за дело старику до таких пустяков. Он рассматривал как раз фото, на котором был изображён прекрасный весенний день. Деревья в белых пахучих цветах. Изумрудная трава в росе. И много – много осенних налитых яблок, источающих упоительный аромат. Иолий вынул изо рта трубку и втянул воздух, широко раскрывая ноздри. Старик замер над снимком, казалось, он отправился внутрь кадра. Иолий достал из пакета обед, (он заходил иногда покормить старца). Старик мог есть немного, несколько раз в неделю, и не казался ни слабее, ни болезненнее. Он свыкся с таким режимом питания. Причём и ел он, не отрываясь от снимков. Иолий кормил его с ложечки и вытирал усы носовым платком. Старик проглатывал пищу, шамкая беззубым ртом. Лет восемь или девять дедушка Ло жег фото, и камин горел непрестанно. Был мальчик, который приносил иногда дровишки (на одних фотокарточках огонь не продержится). Конечно, если подбрасывать постоянно, то да, но случалось, дедушка уставал и погружался в дрёму. Вся северная стена каморки была заставлена альбомами. Иолий сомневался, что Атыныч доведёт дело до конца. Когда трапеза была окончена, Иолий присоединился к путешествию внутрь снимков. Они шли по мокрой траве, изредка наступая на скользкие яблоки, красные, жёлтые, зелёные, с мелкими пупырышками. Яблоки хрустели под ногами и лопались под босыми пятками. Иолий и Ло были словно юнцы. Они улыбались и шагали весело по саду. Вдруг в конце сада друзья увидели человека, который прибивал к расставленным аккуратными рядами столам фанерные силуэты, похожие на людей. Столов было штук тридцать, по десять в каждом из трёх рядов... Иолий вдруг развернулся и вышел вон.