Просто Иолий, гл. 7

Встреча у Фидлерова моста.

Иолий шёл по набережной. Дул промозглый пронизывающий ветер. Казалось, что среди весны наступила осень. Время было поздним, около полуночи. Ещё минут пять назад Иолий лежал на кушетке в своей комнатушке и смотрел, как качаются тени на полу. Свет от уличного фонаря проникал сквозь единственное окошко и ложился причудливым ажурным узором на коврик и на стены и на самого Иолия. Рука его, к примеру, была словно в фосфорицирующей чешуе. И он смотрел на неё и улыбался, боясь пошевельнуться, чтобы не спугнуть. Иолий не мог придумать, чтобы почитать, и, утомившись от бессонницы, встал и начал одеваться. Поверх фрака надел клеёнчатый плащ. За окном шумел дождь.
Иолий шёл вдоль реки. Мимо фонарей, горевших, словно одуванчики. Светящиеся шары очаровывали. Свет – желтоватый и лунный с росчерком дождя. Путешествие от одного фонаря к другому. Вдруг вспомнил Иолий фрагмент детства. Тогда тоже была весна… но время было вечернее, что-то около шести. Листва была уже пышная и изумрудная. Он шёл с матерью встречать отца с работы. Папа приезжал с завода на электричке. Небо моросило, но было ... Шли вдоль дороги мимо крайних домов. Он хорошо помнил, как в сточном желобке, где ручейком струилась дождевая водичка, маленький Иля, как называли его родители, пускал, словно кораблик, мамину заколку для волос – красную пластмассовую божью коровку размером с грецкий орех. Она плыла и вращалась, ударяясь о камни, увлекаемая тут же образующимися водоворотами, плыла в соседстве со всякой всячиной, листочками и палочками. Иолий был тих, смирен, и на душе была какая-то особенная прохлада и тишина. Он это хорошо сейчас помнит, и всегда тосковало его сердце по той тишине и покою. Мать была красивая брюнетка, а отец в тот вечер приехал на автобусе. Но звук скачущих железнодорожных колёс на всю жизнь сохранил для Иолия магический оттенок. Он уносил его и в покой и в путешествие одновременно. Они жили на окраине, рядом с железной дорогой. Из окна дома были видны поля и степь.
Иолий уже подходил к Фидлерову мосту. Мост, выгнутый, как удручённая годами спина старика, освещался одним единственным фонарём, чугунным стволом с литыми львиными лапами у основания и светящейся шапкой на макушке. Дождь поутих. Воздух был свеж, но небо было низким и мрачным.
 У фонаря стоял человек в сером драповом пальто и фетровой шляпе, без зонтика и дождевика. Он смотрел на воду. Иолий сразу узнал в нём профессора Кранка. Кранк стоял спиной к подходившему Иолию. Он был поглощён зрелищем, протекающим перед его взором, и не слышал, разумеется, шагов приближавшегося Иолия. И когда тот поздоровался с ним, Кранк вздрогнул и повернулся не сразу.
- Добрый вечер, простите, точнее доброй ночи, дорогой Кранк! – сказал Иолий.
Профессор вздрогнул, стоял несколько мгновений, не шевелясь, потом, словно очнувшись от чего-то и освободившись от навязчивого плена, повернулся и сказал, подавая Иолию руку:
- Да, да, мой дорогой, здравствуйте, очень, очень рад!
По лицу Кранка, освещённому фонарём, было видно, что он подавлен и измучен.
- Странное дело, мой дорогой друг, - продолжал Кранк, - вот уже третий день по реке плывут трупы.
Он приподнял брови и посмотрел удивлённо на Иолия:
- А вы, вы, милый мой, и не знали.
 Он улыбнулся и повернулся к реке. Иолий подошёл к перилам моста и уставился вниз. По реке плыли трупы.