бал на мёртвых ладонях

шагом небрежным бредят фигуры в порядке,
прописанном вечным
движением нежных ступней в заалевший саван
кораблей: теплится сон под моими ногами
и бледная дымка мёртвых сюжетов
снова приводит меня в долговечный дурман;

мало, чем место меняется за ночь, но всё же,
вставая от сна, мои десять героев в руках утопают
совсем в не таких стаканах и простыни
тканях: место, всё время сыплется прахом и воскресает,
я же – слепым героем в рождённой шагами Эладе
всё время спешу покинуть лавров сухую просинь;

льнусь я к стенам и сдавливаю пот ладоней,
преет шум в ушах, и чёрная слеза алеет в свете
красных фонарей – кусков стекла, что бродят
в отблесках по долу Рима у моей кривой усмешки;
что сна вуаль, влетает в окна дымка табака,
и расстилаясь перед ней, обмяклая губа сыпит,
прикрытая подолом яда, – ступая в мрак
утробы бледного луча, кривой и сдавленный,
я открываю сад
отравленных
танцоров, и сам, гарцуя, подношу бокал ко рту;
в нём чахнет белая метель, что занесёт меня
порывами стеклянных
джонок в гнездо сукубб,
венчающих ночной парад;