нет-тм одним файлом

* * *

пара недель жары

 льву л.

все, что осталось в этом краю с поры
нерукотворных повествований о
господе, – это пара недель жары
и поломка маятников без нее…
так размышляет вышедший в мир дикарь,
пряча в карман сельдей, а в другой – ферзя.
но до того, как наденет кастет декабрь
и пояснит, что можно, а что нельзя, –
коркой на юных скулах уже запеклась
вьюга, покинув пустоши и холмы,
и душегон по прозвищу «вырви-глаз»,
медленно прокатываясь с хохломы,
сменит кусты и валенки на колки
старой-престарой полуакустики
в шторенной комнате, где сквозь потолки,
видимо, просачиваются стихи
или чего еще посерьезнее,
а наблюдает за этим этакий
старец: он позволяет вползти змее
по запятой, согретой в конце строки,,,
 2003






* * *


Приснилось: я иду босой –
подошвы режу.
Огни рассыпаны, как соль,
по побережью.

Со мною женщина и дочь
ее немая.
И я кричу, что мне невмочь,
слова ломая.

Повсюду треск, повсюду звон.
Жар, как в печи. И
меня не слышно из-за волн.
Как отключили.

А мне бы, прежде чем ломать,
понять сначала,
как девочка в слезах на мать
свою мычала.

Но мать сказала: «Не твоя».
Сказала: «Быдло».
Сказала: «Уходи» – и я
проснулся было

на рваной простыне, в поту
холодном – либо
во сне увидел, как по ту
черту залива

из городка (из сонных душ
и окон) вяло
иллюминация, как тушь,
к воде стекала.

Менялся стон фабричных труб
на «аллилуйя».
И море не жалело губ
для поцелуя…
 2004







* * *

считалка номер три


начинаем три четыре
я ли мы ли вы ли ты ли
вывалились из кулис
из курильных комнат из
магазинной зарисовки
из подсобки из массовки
охмелев и осмелев
с хороводом королев
битюган с большим бидоном
бирюзовым и бездонным
бах и бог и бим и бом
крючник баба с животом
аэлита и лолита
целиком из целлюлита
и откуда ни возьмись
без визирей и без виз
негр из недр квасного войска
саквояж рюкзак авоська
ридикюли и кули
вместе с негром ай люли
молчуны и скандалистки
сарафаны и кулиски
макинтоши букли клеш
блажь и лажа боль и ложь
неужели фигли мигли
выкрав изо рта артикли
близорук физрук из рук
запускает круг на крюк
а у бритого арбитра
козырная карта бита
и мутузит по рабам
трам пам пам тарам пам пам
бессарабский барабан
и мычит туга на ухо
туруханская старуха
через порчу и парчу
выходи поколочу
выходи моя зазноба
моя яшка казанова
мой воденников димон

вот и вышел
вот и вышел
вот и вышел воин вон
 2004







* * *

четыре простых отрывка/


 е.в.

/1
как полиэтилен, по стеклам
легли неровности дождя.
между гомером и софоклом
случился выбор. отходя
от перенаселенных полок,
сухими пальцами несешь,
как бриллиантовый осколок,
ко сну допущенную ложь…


/2
ясней, наверное, и явней
за наготою предстоит
зима как бремя одеяний,
не покрывающая стыд
людей, стремящихся к наживе
от простоты и кабалы…
за ними взгляд, как эгон шиле,
рисует черные стволы.


/3
в метель, которая знакома
со ставнями и фонарем,
не снимки – слепки из альбома
семейного в букет нарвем
и сядем ждать, как гость нечастый
объявит, какова цена
любителям деепричастий
и ординарного вина.


/4
все затяжней, все бестолковей
шатание по адресам
все более похожих копий
и ожидание, как сам
архангел над парами пахот,
как хэннон нил, заговорит
растерянно про стертый бархат
тропинок, спрятанных меж скирд.
 2004








* * *

sine loco sine anno


ни париж не снится ни лос анжелесская жара ничего не изменилось тот же член стоит с утра к шерсти липнут те же ляжки тот же снег у двери желт от глубокой от затяжки так же за грудиной жжет те же в секу в подкидного дуются который кон тот же лысый казанова с тем же рыжим пареньком та же мысль что тот же год за пару три четыре пять ничего не остается как вперед идти опять так же лезть в автобус стоя до метро и выходя из метро и из запоя верить ты еще дитя ты еще сосешь у мамки ниппель и не помнить как ты уже на роль приманки записался за пятак
полдвенадцатого ночи май сентябрь или февраль из спидолы льется дойче дольче арбайт махт унс фрай я тоскую я тостую из себя веревки вью запиваю холостую жизнь удачную свою я при деле я при теле я пытаюсь я могу на работе и в постели лежа сидя на бегу все прозрачно все законно золотом покрыто дно только хочется с балкона выпрыгнуть но но но но я работаю в рекламе чао милые мои потому мне впополаме петушиные бои и сюсюкание ваше кто сгорел кто загремел кто уродливей кто краше кто богаче например я вчера с миллиардером вел минутный разговор деловой он начал первым я доволен мальчик мой а сам цап меня за голень я ему ты гей он псих я доволен ты уволен заявление неси я ему зачем так длинно объясняться твою мать дайте грудь из пластилина я хочу ее помять два билета до сухуми и четыре пузыря и тогда конечно в сумме жизнь потрачена не зря а добавите десятку не поверите эх бля я могу еще вприсядку не такого фортеля
мда задуматься бы раньше снизу лучше или над на березе великанше укрепить на сук канат послюнявить грифель строчку в рифму черкануть легко и оставить оболочку точной копией фуко или нет пойти к обрыву слишком близко подойти здравствуй антананариву я твой сын фела кути или может быть гавану сунуть к газовой плите или сунуть тостер в ванну или сунуть в рот тт что же все-таки сподручней как же разукрасить смерть подобрать похожий ключ к ней чистых шесть девяток медь прокрутить его два раза оба раза на восток и за дверью божья фраза принесет тебе восторг дай мне дай мне разгореться ветер бешеный игрок чтобы бросить в топку сердца эти лучшие из строк и отбросить норов кроткий лицевою стороной утыкаясь теплой тетке в колкий фартук шерстяной что-то может измениться вероятность велика или пан или убийца потанцуем или как или сразу после загса вкл на выкл чтобы вжик в плавках тот же член напрягся тот же выскользнул язык ну скажи ты мне на милость бархатное существо что на свете изменилось неужели ничего неужели на недели месяцы или года все разбито неужели на забавы иногда полчаса дождю и снегу даже не отведено в черную тетрадь в линейку не вписать одно окно в нем не потушить окурок и не увидать на миг в оживающих фигурах самотканный половик полированную горку гобеленовый торшер маркой скатерти оборку и конфетницу под гжель позывное имя зоя баю баюшки баю и мальчишечье спросонья мама я тебя люблю твои груди через вырез павшие как фейерверк твою кофточку навырост моей кофточки поверх
полчетвертого и снова на стоваттной полосе упражнения яснова или сирина эссе полевой дневник толстеет от вчерашних новостей и рука привычно стелит холостяцкую постель ни о чем не беспокоясь только порцию свою докурив я прыгну в поезд на чужую колею просто задрожит ресница просто вслед за колесом закрутится и приснится легкий и короткий сон как в заросший пруд стесняясь мальчик входит голышом закрываясь от огня весь полным солнцем обожжен и подростка окружая стягивает зеленца и по ней ползет живая тень от детского лица
 2005









* * *

fuerchte dich nicht!


толик-историк
фаня-фарца
сели за столик
возле отца

булка да каша
да самогон
молча папаша
пьет испокон

фаня латает
блузу на сон
толик читает
либерасьон

фаня хромая
толик небрит
отче снимая
крест говорит

после зимы мы
дети мои
снова любимы
видимо и

будет минерва
нам запрещать
данями небо
отягощать

добр и горек
взгляд мудреца
плачет историк
плачет фарца
 2004













* * *

почтовый служащий рогозин

 а.соловьеву

вчера пастельно и пустынно тянулось до звонка клак-клак
клак-клак в дверях стоял мужчина и он представился мне как
почтовый служащий рогозин спросил с меня расписку и
я догадался это осень закралась в комнаты мои
алеша если я приеду то за вещами зпт
и чтобы поддержать беседу в прихожей в полной темноте
рогозин козырнул уставом и хрипотцою рядом с ним
я выглядел совсем усталым отчаявшимся и больным
а что я говорю по чаю или покрепче как лады
и вскоре но не обещаю мы оба перешли на ты
и поняли что одногодки и многого не удалось
достичь а в голове от водки неслось поврозь поврозь поврозь
рогозин трогал пальцем сколы на подоконнике молчал
а я бубнил о фильмах сколы о ферлингетти и о чайлд
гарольде графоманстве греках геральдике и грабаре
и путался в своих огрехах как верующий в календаре
но чувствовал барьер препону между рогозиным и мной
и вдруг рогозин начал помню часы с титовым семь ноль ноль
я мальчик я в машине резок отцовский баритон на треть
в дороге миновал отрезок который хочется смотреть
я щупаю литую пряжку подаренную мне ко дню
рожденья и люблю наташку соседскую ее одну
мне мама говорит не ерзай мне мама говорит включи
приемник батя с папиросой во рту сорвался не учи
мальчишку ты свиное рыло пошли за словом кулаки
вильнувший в сторону обрыва перевернувшись у реки
автомобиль уткнулся в жерди качнулся и заглох на том
а я уткнулся в спину смерти передо мной входящей в дом
к себе и потекло по коже и где-то глубоко в мозгу
я убежать хочу похоже но шевельнуться не могу
рогозин затянулся я не кхе-кхе курю так баловство
в ногах моих играл бровями пятнистый бигль для него
погода пахла следом лисьим а для меня страницами
воспоминаний или писем или угрозами от сми
а дальше я спросил а дальше рогозин вытер рукавом
с колена пепел на наташе женился васька гамов он
увез ее в районной школе она устроилась кино
механиком ну выпьем что ли мне на нее плевать давно
так продолжали до утра мы и пожалеть того пора
кто не дождался телеграммы в районном городке вчера
чей рассыпающийся кожух облюбовали сквозняки
чьи фонари среди прохожих выискивали грустных и
над всеми осень величаво шпицрутеном из золотин
по подоконникам стучала один один один один
когда ж в кровать свалился пьяный последнее что помнил я
завод дышал на полотняный рассвет потоками гнилья
 2004









* * *


в ноябре смывает с молов
пена пепел и песок
от меня наискосок
переплет давид самойлов
вдалеке кораблик высох
под рукой звучит из волн
растекающийся звон
на заломленных страницах
эхма выдохну я двигай
капитан иначе зря
долгий полдень ноября
будет проведен за книгой
 2004








* * *

don juan 1941


Которая пятница тлеет без сна, которая женщина рада, что вырван язык, и одежда тесна, и нет обольщений для взгляда. Но взгляд, как на славу обмасленный шнур, как виллис трофейный, по пьянке как Ламме Гудзак – из Куала-Лумпур в какие-нибудь Коверьянки от пятничных ассорти, от цинги и паралича убежит – иль его остановит давно сапоги уже не снимающий житель? Последний, он тронет рукою затвор, но только и проговорит: «у-у…» - и ветер добавит в его приговор раскатистую рио-риту. Наверное, взгляд этот будет не нов и он не запомнит, что лацкан помимо затертостей и орденов опавшей листвою обласкан… (Здесь вступит кафешная осень, а на ней – башни и здания, где из понурого перечня комнат одна окажется тесной, надеюсь…)
 2004








* * *

уличный эпизод


Где гроза прогрызла русло, там медведь собирается Карузо перепеть.
С ожерельем и со скрипкой конвоир шатуна наливкой липкой напоил.
Изошел мохнатый ревом, как смутьян. И прилип к полуметровым коготьям
площадной и обеленный щебень. Сквозь рев раскачивались клен и кирхи ось…
И пока народ ликует, видно мне: человек, весь в черном, курит в стороне.
 2004









* * *

фио-алфавит


 е.рейну


А. мяукал. Б.В. нукал.
Облачал Г. Д. в велюр.
Мямля Е., Ё.-самодур,
коллекционеры кукол,
пыль сдували с шевелюр.

Ж. мочился. З.И. цыкал.
Й. купил презерватив
(кажется, переплатив).
К. копил на мотоцикл.
Л. – на кооператив.

М. стучал без остановки.
Н. ушел в карьеру. О.,
выйдя, начал заново
(П. – обноски, Р. – обновки
покупали у него).

С. тянул на ясновидца.
Т. был прост, а У. – двояк.
Ф. работал на Гознак.
Х. и Ц. плевали в лица
всем, кто выглядел не так.

Ч. за Ш. уехал в Штаты.
Тунеядца и хлыща,
упекли на зону Щ.
Ъ-знак ушел в солдаты,
пули снайперской ища.

Ь-знак любил когда-то
Ы. У Э. была семья
(кажется, четвертая).
Ю. была всегда брюхата.
Что ж при этом делал Я.?

Я. скрестил мечи и пики
с Богом-самодержцем, но,
убежав через окно,
Бог в зеленой олимпийке
ставил фишки в казино.
 2005










* * *

после

 
рот избавился от слов -
совершил аборты.
с пирамидою maslow
согрешив, с работы
день ушел в плаще, к плащу
конфетти пришиты.
я их в звезды превращу,
только не спеши ты
в пассажирский пересесть,
пересечь три волги
и принесть к порогу весть,
полную тревоги.
а не то на твой кивок,
задрожав, рука не
слижет слезы, точно волк
с лапы кровь в капкане...
 2003










* * *

ночь-ю-на-я



feb01
чиркни спичкой вспыхнет сера запылает кислород оттого что небо серо роль слепого кавалера преподносит эта эра зрячему наоборот ночи сочной потакая офицерскою женой глазки строя зубки скаля в белой норке дорогая впереди лежит тверская мостовая подо мной безысходность надо мною лампочка под сорок ватт жизнь становится иною пресною и жестяною за спиною за стеною суматоха ор и гвалт перебравших пойла пугал к ним придя квартировать нажимаю поиск в gooogle мир становится округл тело огибает угол вписывается в кровать господи пошли последним исчезающим с реклам смысла нам обвисшим бледным и шагающим по сплетням идолам сорокалетним сломанным напополам нам которым нужен сурдо-переводчик ко всему нам не выбраться отсюда нам нужна от жизни ссуда доля нового абсурда неизвестно почему эх понять бы вам салаги и принять пора уже дело даже не во благе и не в richly-happy-lucky просто только на бумаге или в киномонтаже сорок ватт наводит порчу пустота зеркальная даже если обесточу голову свою воочью сам к себе двойник мой ночью обращается на я лезет ненасытный в ухо и хотя со мною нет никого вещает сухо медленно bon giorno сука на тебе лежит проруха я твой нынешний сосед наливай плодовоягод-ной давай задабривай я к тебе пришел не на год отрывайся от бумаг от мыслей страхов болей тягот громче подпевай давай у дешевого отеля в баках мусорных родясь дездемона захотела познакомиться с отелло ну кому какое дело у кого какая связь в это время из оврага с понюшкою табака выходил двурушник яго лодырь ябедник сутяга вместе с ним его дворняга тощие несла бока и сказала дездемона attention аукцион за четыре миллиона я свое открою лоно и отдамся наголо на улице без панталон задушу вопил отелло яго прыскал и кивал шавка рры-рры свирепела дездемона холодела улица конца хотела запевала акапелла chiao bella chiao bella ну кому какое дело кто кого поубивал

may01
шишел-мышел я чур вычур-ной строкой пишу скажи кто из нашей жизни вычел пористые этажи на четвертом и на пятом на шестом седьмом восьмом нет меня и нет тебя там более мы не живем сонные тела из снега и глухих домашних штор увлекает альтер эго твой послушливый мотор дрын-тын-тын над губкой мушка дрогнет милая моя ты боишься потому что ладная но мертвая наша память при побеге превращается в золу наши руки как побеги снова тянутся к теплу ты расслаблена прекрасна ветряная мельница нас приветствует как раз на фоне твоего лица заведи ж пластинку дворжак малер барток и потом изо всех лесных сторожек выбери опрятный дом у которого пока ты в легкие пускаешь дым кровли тертые покаты ливень перпендикулярен им стекла капли в ожерелье собирают глянь изволь как аллеи ожирели перламутровой листвой и на выходе на сцену ливень лупит по плечам подожди и я одену эту форму англичан подожди немного либо убеди меня в простом к языку плева прилипла с языка сорвался стон выдыхаемый тобой на фоне мокрого сукна поцелуй это не больно нет скажи мне просто на и проявится шутя над нами роковый певец месяц золотом обтянут яшмою усыпан весь но тебе уже не важно как сумеет растолочь свой синильный карандаш на глянцевой бумаге ночь я люблю тебя мулатка я люблю тебя халиф жить невыносимо сладко поцелуивливнивлив

aug01
на закате с рюкзаками и горбами бобыли мимо вышек мимо камер к засыпающим вошли в город окон затемненных в город точек и полос лишь богам в своих иконах и молебнах не спалось шелестели карусели и скрипели как кожан-ки матохи что засели в изголовьях прихожан вкруг и оцепа и зыбки в полудреме дух намной метил детские улыбки ядовитой белизной вихровые рвали скобы под мелодику коляд-ной и хороводной чтобы город утерял наряд солнце что зашито в шторе с тридесятой стороны припекало дайте что ли красного вина войны и как бесова хозяйка порохом набив пистоль полночь зазывала всяко-разно-грязно на постой покидая лихов праздник за калитку черную заходи ко мне полазник я бесплатную налью

nov01
в легкие добавлен pb в небеса agcl время оказаться глупым мудрецам наперекор после штрудлей эскалопов фотосессий фокус-групп мир эзопов в секс эзопов вставлен голоден и груб я стою с эмблемой найка с вышитыми дмб на тебе мужская майка только это на тебе перво-наперво при этом ты прошепчешь выпьем что ль ближе подходи к запретам прикасайся и зашторь любопытную звезду мой ненаглядный и живьем растерзав меня подумай как мы это назовем штангенциркуль коврик в ванной пеликаний клюв межа на земле обетованной рукоятка от ножа каменистый берег вспенен поршень гжелева деколь перед печью жаркой ленин с вытянутою рукой заходи ай поспокойней ай хочу ай ни-ни-ни чтобы в лодочку ладоней были губы вставлены чтобы боже после стыка полностью была до дна закупорена бутылка забродившего вина ну еще еще мой милый запали меня аж о как же господи помилуй хорошо мне хорошо хорошо мне мама маама ай-ай-ай не надо не прекращай еще що-о-о прямо среди хрипов в тишине в ванной загудел закапал кран под метлы дворничих полетели спички на пол отсыревшие чирк чирк издали пахнула сдоба улетучивались сны было время не готово на коррекцию длины и пока машины мчатся обрастает тканью стыд превращаться в домочадца фея mtv велит
 2005










* * *


 н.батхен

отброшены на подоконник
за полиэстровы края
держава, скипетр и сонник
отвергнутого короля.

король бредет к воротам хмурый
и вынимает из мешка
покрытые коровьей шкурой
два одинаковых смешка.

они идут ему во благо,
считают жители села:
«да здравствует не arzuaga,
но кровь, что пьем, пока тепла!..»

а в остальные уши въелся
притянутый из дальних мест
конторский ритм спиричуэлса:
«господь – the best! господь – the best!»
 2004













* * *

никни к ней


 у.дар

родине вроде не отказать –
судно подашь ей, чурок наколешь.
будешь ты ей прихожанин, зять,
лекарь, любовник, пасынок, кореш.

никни к ней, лобызай, словно ляль,
всей пятерней затри и насилуй,
и возлежать ее оставляй
улыбающейся и красивой.
 2004















* * *


тихое трение это троение это – на верную искру мгновенную
складок на лбу. мыслей и норм черную прядь выдашь и лишь
стихотворение – и настроение – ежевечернюю после вселенную
это табу. в теле одном. дрожь нанизать. звуками длишь.
 2004











* * *


 кате

пока гроза над садом сабли
заносит, и парад-алле
неодинаковые капли
заканчивают на стекле,
припоминай, как, давший имя
тебе твой предок, иудей,
учил тебя любить любыми
неодинаковых людей.
 2005













* * *

мин херц


 д.макарову

Беломорские песни пропеты.
Нахлобученные козырьки
и мостов разводные браслеты
оставляют запястья реки.

Узловая запутанность улиц
отмотала полуденный срок.
Тишина и покой прикоснулись
антикварных фонарных серег.

Каждый шпиль, эйфория лафета,
поминальный трезвон, аналой
и громада регалий – все это
до утра охраняется мглой.

Но того, кто окажется лишним
и довольно хлебнувшим утрат, –
награди поцелуем неслышным,
проводи до ворот, Ретроград...
 2005










* * *

auschwitz повсюду [черновик]


[a]
по-видимому, я болею. и содержимое глазниц выплескиваю в аушвиц, на пешеходную аллею. со мною рядом папарацци, с ним – май, кричу ему: «снимай!» и кто-то вторит мне: «nimm mal! und denk daran!» – из-за акаций.

[b]
evviva, новый понедельник со вкусом горклого пшена! отсутствие карманных денег в начале дня похоже на затишье перед боем, перед движениями впопыхах. кто эту формулу проверит? – в пещерах и на островах под низким небом из овчины нанизанные на огни есть женщины и есть мужчины (и называются они крестьяне, пахари, скуласты и жилисты). на страшный суд
баллоны с воздухом и ласты они без пропусков несут. при входе сбрасывают сбрую, не отрывая взора от явления, как их сырую начинку родина грызет. им невозможно в этой позе дышать, карабкаться, кричать. на их сплетение бульдозер наложит гусениц печать.

[c]
ощерившись, подобно тигру в короткой схватке, на века я отдаю свою квартиру водителю грузовика (его фамилия скуратов, не знает имени никто) за перстень в несколько каратов, вчера проигранный в лото. скуратов потирает руки с улыбкою и, кажется, без колдовства, без лишней муки он превращается в жильца. а я вяжу себе котомку, отписываю постулат
замысловатому потомку и отправляюсь наугад куда-то очень далеко – в той окрестности за мотыльком под одуванчиковой кофтой упругий, влажный дышит холм. взойду на этот холм, прилягу, лицо в тычинки окуну, во второсортную бумагу впишу историю одну и буду голосом гнусавым блажить и бередить азарт: «какое сходство: seven-саван, gestapo-гефсиманский сад!..»

[d]
стареют все, но неужели стареют, что ни говори, вожди и клоуны? диджеи? наложницы? секретари? не верится. ни в коем разе. и не произносите впредь такую ахинею – разве святые могут постареть?! лишь увлеченные потехой под маской вечного жида аптекарь и библиотекарь – те постареют, может; да на что они пригодны, отче? – z. b., кальсоны на трусы надев посередине ночи, вдыхая утреннюю сырь, на топчане, еще не старый, прислушиваясь к шороху, давид прощается с тамарой и скрипкою, а наверху его сосед, затылок брея, наган бросает на кровать: «уверен – этого еврея давно пора четвертовать!..» (наверно, вспомнят, кто постарше, иные коридоры, где вслепую учат секретарши выстукивать: н-к-в-д; невыносимый запах хрома; петельный скрип окошек; и реакцию любого дома на предрассветные шаги).

[e]
где игрек равен неизвестной; где окончания равны любому упражненью местной, кастету преданной шпаны; где, состоящий из волокон, кумир сомнением чреват; где солнце жесткое, как окунь, за камень ходит ночевать, – там, невод во поле забросив, в золоторожие, живет еще один такой иосиф – пьянчуга, плотник, полиглот. повсюду ходит с монтировкой, мопедной цепью и потом его порою видят с робкой женой марией с животом. он любит, затянувшись: «уж коль на то пошло, – спросить, – hey, ewe! чего ты прячешь под подушкой? ахматову?! ах, мать твою!..» и бьет с размаху, а девица, пока летит его сапог в нее, успеет разродиться, и боком устремится бог, которому не будет жалко всех смертных, кем он вожделен, и вскоре злая повивалка его подменит на n.n.

[f]
ах, милый мститель монте-кристо! болезненную, изнутри, послушай песню тракториста, ровняющего пустыри. она простая, эта песня. истлеет под нее душа. и, как слеза, оправа перстня покатится из-под ковша. тогда придет на ум, что слово «мы» пишется раздельно, но
это – в сценарии другого и небумажного кино.
 2005











* * *

стак’н’дак


 «le silence est l’me des choses»
 m.rollinat

 полине

Апполинария от Бога,
давай, забравшись на чердак,
поговорим с тобой немного
до сумерек на стак’н’дак –
на нашем языке (без мамы
и бабушки, и без родни
как ни приметить свысока – мы
в укрытье – тсс! – но не одни).

Смотри, кленовые листовки
покрыты летним тюрлюрлю,
и книг порушенные стопки
срывают с титулов шлею;
а мой дурашливый колпак от
меня сбежал и – вон каков! –
теперь в пыли, покрывшей за год
сокровищницы сундуков.

Мы смерим днища пропастей – и
наденет ночь за брошью брошь.
И на полу, как на постели,
я задремаю, ты уснешь.
Нам Млечный путь запястья свяжет
и, нос просовывая в щель
окон, восточный волхв расскажет
про необычный мир вещей…
 2002, 2004












* * *

f, враль


весна запутана в дожде.
весну одолевает жажда.
весной не спрятаться нигде
от явных ласк – но пока что
холст огрунтован и белес
от горизонта до зенита,
на нем распущенность берез
заманчива и нарочита…
и выдыхающий вино в
тюль, поднимаемый дымком над
ошелушенным садом, вновь
скрывается в длиннотах комнат.
 2004












* * *

тет-а-тет про ход охот


сморщены нитки ламп –
схлопнуты дверцами в
дизеле, что ослаб-
лен, опленен, ленив.

дробь загоняет в пыж,
в грязь одевает шаг
корча у лиц, и лишь
прячется кровь в ушах.

медленно от цевья
через ножи травы
ружей эрекция
перерастает в

ткань водоема, про-
пахшего парой птах,
тершихся о перо
шей до того, как – п-пах! –

новый сезон открыт
всякому, кто охоч.
утка орет навзрыд,
тыкая клювом ночь.

утка идет на взлет.
следом идет гордон.
выпущен дух вперед
следом настойным ртом

тех, кто измяк, иззяб
и оставляет прыть
там, где среди раззяв
по возвращеньи быть

нескольким сотням строф
с рифмами на клею,
с пятнами от костров
втоптанными в колею.
 2004










* * *

сырье


– Помнишь Асю Мирскую? – Горяча!..
– А жену Синельникова? – Как раз то,
что мне доктор… Но поворот плеча
добавляет сказанному контраста…
Я сижу в кафе. Тереблю меню.
Пережевываю ростбифы, как и
все сюда пришедшие – на корню
обыватели, ворчуны, зеваки.
А напротив дом. А на нем балкон.
А за ним окно. Через занавески
заводская люстра под потолком
выпускает жало на Старый Невский.
По нему патруль погоняет слуг
до участка, где – нарочито долог –
о своей мигрени вещает вслух
педерасту лицемер-маркетолог.
Шаг за шагом. Переходя на «ты»,
пограничники пропускают ночь, но
ветер запечатывает шрифты
во дворах, между которыми прочно
и надолго переплелась тесьма
соляных путей, водостоков, и под-
линную длину отвела зима
покидающему кафе – на выпад.
После оного время сойдет на нет,
то есть обесценится, и, пожалуй,
что чикушка сделает мне минет
и еще какому-нибудь клошару.
И на это купится следопыт,
точно траурница, парящий по-над
многодомьем города, и недопит
будет день и, как и я, недопонят.
 2004












* * *

у вяза в тропах


как я, поникший не от ветра,
но от червя и от навета,
надломлен в поле вяз, но это
еще не значит ничего.

он – некогда сухой и сильный –
сзывает птиц; те, без причины
летя на запах древесины,
устраивают баловство.

потом ведь, как ни оставайся в
ряду пернатых, певчих вальсов, -
зерно уходит между пальцев
в подножие, а изо ржи

за всем прослеживает вдовий,
чуть мешковатый взгляд, суровей
которого поверх гнездовий
твои шаги, как тиражи,

хрустят, и, севши на качели,
комбайнеры и книгочеи
встречают алые вечери,
заговорив, а ты назло

желаниям молчать обязан,
а за спиною мокрой разом
в падении корявым вязом
немое небо замело…
 2004













* * *



вхожу в избу отшельника
и старца тихона.
как пес,
он – без ошейника,
но голый –
у окна.

целую руку тихону.
рука
как головня.
по-дикому,
по-тихому
он учит жить меня.

кладет ко мне на голову
старик
свою ладонь:
– мир доверяет голому,
пока он
молодой…
 2005










* * *



река глубокая как рана
стихая прячется в овраг
похожий на строку корана
в котором поздно или рано
набрасывает солнце знак
на вейник или ус тирана

в поселке позади насосных
архитектур дымки печей
в оплетке планов грандиозных
на подыгрыше фар соосных
довольствуются то ничьей
то отпечатками на соснах

на занесенный внутрь овина
всему препятствующий смех
устало горло карабина
уставилось и дальше видно
дареная одна на всех
прошла вторая половина
 2004










* * *



день
проведенный без прислуги
и без тв
навеселе
филе говяжее в желе
и nacl на красном луке
и рэндолл джаррелл
и рабле
и мотыли что близоруки
на гэдээровском стекле

почти ничто не отвлекало
лишь туфли жали при ходьбе
немного
скислилось хб
исполненного было мало
но посвящался он тебе
день
проведенный без лекала
из пункта а
до пункта б
 2004












* * *

кирза


 а.д.

одна ли жизнь
на свете
две ль
кто это
разберет
когда
отталкивая дверь
вперед
вперед
вперед
уходит в ночь
еще один
еще
один
солдат
и взгляд его
необходим
назад
назад
назад
 2005









* * *

клоунада по брюсову пер.


посмотреть на встречных по брюсову
пер. и надолго очароваться…

декабрем к полуночи назову
с небоскребов павшие на москву
раскаленную шипящие яйца.

терема на ложь обменяли грех,
на достаток позарились зданья…

почему любить тебя это тире
уловить в поворотах сибирских рек
переулков твоих очертанья?
 2004












* * *

ilford HP5 400 ASA/27 DIN, 36 exp.


 к.к

вспомни удачный кадр: прошлой уже зимой ночью по александер-платц мы идем, и мой кашель завяз в кашне, и даже собачий лай – все по-немецки: schnee, lieblichkeit, lorelei. сбивчиво и влюбленно, чтобы пылать могла ты, говорю в полтона, как вдруг из-за угла выглянули шинели, и впереди неслось все по-немецки: schneller! links-links! vorwrts! los-los!..
 2004










* * *

=быт


«милый! я д.б. поздно. с ув.
нина т.» повозившись в торшере,
в полночь я разгребаю суп –
остывающий сплав вермишели.

далее - второсортный фильм,
одиночество рейна-колтрейна
и покой, что неуловим
к сорока, и кровать, как арена…
 2004











* * *

декабрь, vol.3

 

[история играет не по] сценарию неся живот [брюхатое соломой небо] на помощь кесаря зовет [а далее еще масштабней] с потугами за криком ааа [подставлены снега под ставни] и запорошены дома [наброшены чехлы из нанки] на каждый божий монолог [на указатели и знаки] ведущих в никуда дорог [лишилась направленья злоба] лишился откровенья гнев [и голосуют из сугроба] пустые рукава дерев [открыв четырехтомник даля] попавший в узкую нору [водитель голову рыдая] на кожаный положит руль [до этого этажным матом] блажившая попутчица [идет прошепчет и помятым] подолом вытрет пот с лица
 2005











* * *

01.01.


 «разрезаются груши на пару скрипок...»
 ю.арабов

 р.адагамову

в этот день заняться не чем
шомпола в стволах
этот день ненужный встречен
нападениями трещин
на китайский лак

неизбежен неизведан
этот день вопрос
и узнавшие об этом
рассыпались за обедом
чашки чайных роз

акватория комфорта
распадалась на
волны и была у борта
акварелями и фото
опоясана

взгляды вдребезги навеки
бились и лились
тени от буфетной дверки
на опущенные веки
действующих лиц

в шелке бархате и байке
растворялся шик
заглушая лай собаки
выли топливные баки
уезжающих

и едва касался паулс
скатов ледяных
вся картинка рассыпалась
заполняя формы пауз
мыслями о них
 2005











* * *


сойдя в метро, сними панаму.
застыв, прислушайся к хорам
душ, что работают по найму
на этот выкопанный храм.

они преследуют тележки,
ворочаются чугуном,
и заряжаются от слежки
за нервным классом «эконом».

дотошные, как говорится,
они поигрывают в нас,
на эскалаторные лица
фатой и саваном ложась.

(так каждый, кто терпенье двигал,
стремясь по лестницам, наверх,
попомнит, как атаке игл
из душ свое лицо подверг…)
 2004













* * *

f.a.q.


по переносице очки
поехали.
глаза поплыли.
опережая сон,
по пыли
стирали грудки ласточки.

художник на краю ковра
был остановлен бахромою.
присущая ковру,
как морю,
на холст перенеслась игра.

на этом месте грянул гром.
а у хозяина эскиза
вослед за молнией
виски за-
мело чистейшим серебром.

а ласточки?
они уле-
глись?
упорхали?
умотали?
или колосьями из стали,
как пыль,
пришпилены к земле?..
 2005













* * *


белеет южное подворье
цветет цитатами цикад
идут приезжие по двое
вперед-назад вперед-назад
идут дорогой непрямою
и каменистою волне-
ния свои несут к приморью
на растерзание волне
идет дорога под уклон а в-
дали видать как у баржи
ныряют мальчики с баллонов
во взрослую пустую жизнь
 2005












* * *

баллада о д.


едва закончилась зима
идя куда-нибудь
спускается дурак с холма
желает отдохнуть

пуская во поле зевки
а голову под ель
распутывает узелки
на обуви своей

ложится к западу лицом
подушкою рука
и за глубоким вдохом сон
встречает дурака

и снится хата дураку
отец его и мать
отец кричит кукареку
а мать а ну мычать

и дуб у самого крыльца
напоминает гриб
и тучи на небе тельца
аквариумных рыб

а у двора у заднего
едва приспичит сесть
и дед и бабка на него
накидывают сеть

и сбрасывают вглубь пруда
как камешек с моста
трата-та-та
трата-та-та
трата-тата-тата
 2005












* * *

суббота сулит ссору


последние часы жутчайше
минуют: кислород пахуч,
и дождь проносит мимо чаши
лозу из-за толкучки туч.

не вписанный в тетрадку нот за
копейки сущие, привык
взгляд упиваться, как коснется
верхушек сосен птичий крик.

за рукоделием, за голым
плечом арбитр в узел свел
слова, потекшие по горлам
потоками неспешных смол.

в такие вечера, нередок,
ритм убаюкивает слух
карманным трением монеток
или паденьем оплеух…
 2004












* * *

sol est…


 ю.арабову

…plumbum
солнце обходит империю, в коей на каждом ярлык.
я привыкаю к неверию; к верованью я привык.
чтобы нарушить симметрию, сроки отодвигать,
я привыкаю к бессмертию; к смерти мне не привыкать.
я созерцаю и слушаю, как затихают бои,
и привыкаю к удушью и длительности любви...


…natrium
солнце в морозном небе шипит, как брошенный в воду натрий.
стол. газета на нем. общепит. бутыль/деленная на три.
прямо за пряслом в поле лыжня ляжет, покуда соседи –
юфриков, маркин (кроме меня) – из жести цепляют сельди.
на триколоровый трикотаж стены повесили тени.
книги шепчут с полок:
– ты наш!
но жизнь убиваешь с теми...


…falsum
жизнь,
к которой мы привыкли,
нас обманывает.
в ней
мчится грек на мотоцикле.
по наклонной.
до камней.
за камнями тканью жатой –
море,
море,
море.
в нем
ночью бакен – провожатый,
треугольный парус –
днем.
море кажется сварливым.
боязливым –
ветерок.
тлеет берег за заливом
вышиною в пару строк.
там на берегу
на солнце
забираются все сплошь
забывающие соци-
алистическую ложь.
им давно понятно,
что над
вздорным штормом,
над скалой
золотые сосны стонут,
буревестник реет злой…


…delirium
в исходных данных есть ошибка уйдя совсем за облака устав от блеска и от шика отныне солнце как нашивка на куртке цвета молока
день выглядит не полным если с усилием не рвались на записки мысли и не лезли ко мне уснувшему на кресле виденья будто бы из сна
на сцену вышел бог каприза н.а. россии меньшиков олег за ним пошла кулиса и неизвестная актриса в сопровожденье кошельков
н.а. россии начал было o rus quando ego te aspitiam какая сила заголосила забасила во всей евойной красоте
а в это время чипполино терроризирует буфет в заглавной роли исполина пьеро алиса и мальвина ему составили квартет
заброшенный и одинокий глотая суп из отрубей пиноккио берет бинокль и смотрит как глотает гоголь коктейль с названьем коктебель
приехавший из вуокатти слюнявит увалень дуду на барной стойке на шпагате его не помнящая катя у всех целует на виду
и ты поэт замкнувший прайд во всех произведеньях про-рифмуй ширяет-расширяет усваивает-ускоряет бессребреник-и-бес в ребро
четырежды ополовинив ноль семь массандры за ова-ции цеди как рюрик ивнев газетные агитки и не в-полне приличные слова


…idolum
солнце, леса обрив,
заперлось на учет.
берег (читай: обрыв)
мимо реки течет.

жаль октябрю октав.
ветви не держат нот.
смуте тепло отдав,
комкает песню рот.

здесь грузовик «ту-дут»,
а паровоз «чу-чух».
им аплодируют
собственники лачуг.

верх наблюдает бой-
ню маяков и мачт.
низ морщится, как боль-
но в боевой кумач

колется, коли в зо-
лото обрамлено, –
острое колесо?
сжиженное пятно?

язва из язв больных?
голых небес засос?
идол? или двойник
к югу летящих солнц?..


…silentium
ветер спал, пока я спал
и ворочался
под крылами покрывал –
час ли? полчаса?

надо мною нимб сиял,
тем не менее
он менял потенциал
на затмение.

а из сказочных из скал
кто-то, а не я,
взглядом рыскал и искал
понимания...


…signum
целиково солидарно
с небом в полносвет
солнце точно санитар на
няньке ерзает
среди деверей и мачех
над земной корой
под его прицелом мальчик
будущий король

мальчик бегает по травке
суслит хлеб ржаной
он еще не нюхал драки
с поножовщиной
и когда зенит зашкалит
солнце номер не
сколькозначный выжигает
на его спине
 2005












* * *



успеет яблоко налиться.
успеет ягода упасть.
успеет засветло на лица
налечь минутная напасть:

какой-нибудь безвестный инок
к самим ступеням подойдет.
и новость, точно грязь с ботинок
его, покинет тихо рот.

и той, что ждет меня к обеду,
поверится с большим трудом,
что никогда уже не въеду
я в этот выстраданный дом.
 2005















* * *



отломленная жизнь как льдина
утопленная кнопка play
с настольной лампой алладина
светлей немного и теплей

разлита горькая сидим на
доске идем по острию
вполголоса заместо гимна
мычим мелодию свою

петля на шее сельдь на хлебе
как крикнут третьи петухи
во всем своем великолепье
исчезнут в памяти стихи
 2005












* * *

 38,-


 в.гинзбургу

внутри меня бессвязное а вне
в задумчивости в комнате в рванье
качаясь на коричневом коне
еврейский мальчик углядел в окне
аляповатых несколько акцентов
в нем что-то отражается но не
такое как за 38 центов
у борга в лавке купленный моне
висящий надо мною на стен-е-лектричка проходящая из центра в
мытищи остается в стороне
 2005













* * *

cineville


…пенный берег, эпилептик, в странный город синевилль
выдай мне входной билетик, алый, парусиновый.
в город, где в извечной ссоре жены и мужья, и где
не смыкают глаз ассоли, хаживая по воде,
дожидаясь зорь и штиля; где, одеты в клетку глен,
йоко молится, и лиля оттирает кровь с колен;
где текущие по плоти девственницы всех времен,
охая, кусают локти и целуют маскарон
ложа, в коем не проснулись, где командующий юн;
где кривые трубы улиц пахнут содержимым шхун;
где пунцовые соседи формой из колец и дуг
выбивают жар из снеди, с солью смешивают дух;
где смываются устои под прицелами дождей;
где рыбачит на пустое слово истинный злодей;
где, пуская в скалы лодки и держа футбольный стяг,
бог в профессорской бородке гладит шрамы на кистях
и спасается от лени, овевая каждый шпиль
и баюкая в молельне карликовый синевилль…
 2005














* * *

одним кадром

 полине

в течение вечернее
завернута река.
вечернее печение
на кружке молока.
очки на периодике.
как раз – как раз – как раз –
перебирают ходики
одиннадцатый час.
по вытянутой линии
кухонного стола
смородину и лилии
исследует пчела.
и кем-то после ужина
куда-то решено
уйти. свеча потушена.
распахнуто окно.
и заперта парадная
под ласковое «спи!
луна сегодня кратная
загадочному пи».
 2005

















* * *

tutto solo [guerra lampo]

 
1.
…из зоопарка убегут три льва
(кому еще бежать из зоопарка?).
Начнется паника. А там – стрельба.
Короче, настоящая запарка.
Задергаются СМИ. Наверняка.
Зашелестят задористо и рвано.
Истерика дойдет с материка
до впадин мирового океана.
Все станут сумасшедшими. И за-
боготворят багажники баулы
(за это никого винить нельзя;
ну, разве что всевышнего). На ули-
цы выйдет артиллерия. А над
опустошенным контуром модели
застынут на вершинах колоннад
похожие на гривы капители…


2.
Мечта моя – пустые города. Кладбища в центре. Частокол окраин.
Отныне здесь никто и никогда не будет ни безгрешен, ни бесправен.
Не видно ни повстанцев, ни бродяг. Пустые автотрассы пропороли
вьюны и трещины. На площадях окоченели каменные тролли.
В подножии – соленые моря, качающие старые баркасы.
Пустые города – мечта моя. Владения одной молчащей расы.
Забиты наглухо корчмы. В песках увязли поржавелые бипланы.
И наблюдают тротуары, как деревья – безоружны, бесталанны –
ссыхаясь, превращаются в гробы (такой из перспектив обеспокоен,
со мной, наверно, согласился бы отец нейтронной бомбы Сэмми Коэн)...
Да сбудется когда-нибудь мечта моя: от кажущейся простоты не
окажется иллюзия пуста, но города окажутся пустыми…


3.
три льва не покидали зоопарк пехота города не покидала охранник не отвязывал собак не выпускал из клеток из металла нацеливала в вены церковь шприц небес закатана была рубаха под ней сжимался от чахотки китс под нортпортские хайку керуака все что имеет силу пало вниз над спящими телами одиноко навис луны надкусанный анис и тикали будильники до срока


4.
Механик (в прошлом) надписал: «В печать».
Бухгалтер (в прошлом) надписал: «Нас с Вами
нельзя в апологеты посвящать
и ничему нельзя давать названий…»
 2005









* * *

prewiюха


за вдохом начинается восход.
сосед денис напевно рамы лачит.
его племянник плачет – это значит,
что сестриным соском не занят рот.

окошко нараспашку. шпажкой с у-
лицы поветрие, втыкаясь в одно-
именные палитры и полотна,
размазывает кашель по лицу.

течет из телевизора рекла-
мо-лочно-йогуртовая услада.
моя жена все, что за гранью слайда,
неповторимым утром нарекла.

моя жена?! откуда? на крова-
ти никого – она пуста, как плаха.
ни запаха от молока и лака.
лишь черный дым на выдохе (на благо).
лишь изнутри горящие слова.
 2005














* * *

леночка с ленинского, 6


…леночка прислонилась к ограде,
для ноября оставаясь раздетой
и нарочито скованной (ради
этой леночки в городе этой
осенью все рифмуется). впору
новые туфли на каучуке.
руки ее привыкли к позору
и к сбрасыванью мужской кольчуги.
благоречивый, как уистен х.оден,
кажущий мускульную удаль,
всякий входящий леночке годен,
а выходящий назван иудой.
леночка впитывается в лица,
падкие до луковичных форм,
и в потаенных архивах хранится
как «часовая под светофором».
красный! желтый!! зеленый!!! прохожий,
будучи выбранною, в фаворе
эта леночка теплою кожей
вылечит немощь твою и хвори.
леночка меньше желает чуда,
просто ей хочется, чтобы поспал и
воодушевился слепец, покуда
ветер прощупывает шпалы,
знаки дорожные или люки,
вывески, окна – слева и справа
словно зарубки на теле шлюхи,
имя которой золотоглаво…
глянь же, перчаточник, в шаровары
и перед многоколесной койкой –
вылепленный телесный товар и
девичье «я» окунается в фары:
– сколько стоишь, фартовая? сколько?..
 2004








* * *

без антракта


 николаю в.

зовущая на вы на выход
окованная дверь вела
за нею головы навыкат
несли безропотно тела
река несла свою обиду
и ветер выдыхал ahoj
сие напоминало с виду
пролог коротенький такой

товарный поезд шел в европу
шел пассажирский за урал
оттуда вор одетый в робу
не жди меня назад орал
за вором шел сюжет в начало
декартовых координат
в нем ненавязчиво вещала
радиостанция как над
канавералом гибнет шаттл
от перспективы отлучась
и тощий дождь устало падал
на цельномышечную часть
 2005












* * *

внутривенное #2


 «но расшатаны гвозди…»
 л.першинг

…заедает пластинка на «отче на-
ш-ш-ш», и безбожница - non giusto -
медсестра стирает винил топчана
под хирургом во время дежурства.

в километре на юг, в закрытом на слом
зоопарке, устав от позора
и отчаявшись выжить, медленно слон
выпускает из хобота: «zorro».

а разодранная на помазке
сухотравья на мякиш и треск
тишина расползается по москве
мимо луковиц, пагод и фресок.

и тебе, родная, помолвленной с ней,
задает вопрос: «две? 3? 4?
миллионы? - отстиранных простыней
умещается в этом копире?»

что еще добавить, пока, наконец,
я не выясню, что понимаю,
почему назавтра выросший снег отец
назовет голубою эмалью?..
 2004












* * *

сумка суоми


 ю.желудеву

разбиты веские обиды
на россыпь дымчатых клубов
замки колодезные сбиты
повсюду растеклась любовь
как вор скрывается от фар в
личину стекшийся засов
стекает время с тротуаров
на освистанье тормозов
стекает сретенка к арбату
судачить ушничать толочь
к живущим на одну зарплату
в хрусталики стекает ночь
стекает внутренняя злоба
чекою в руки новичка
стекает искреннее слово
с неискреннего языка
стекают медяки в копилки
как коробейники в вагон
стекает жизнь с ножа и вилки
в огонь в огонь в огонь в огонь
стекает с плоскости рисунка
художника кисть беличья
стекает с кресла взгляд и сумка
суоми с женского плеча
стекает вязкая одежда
не в силах больше укрывать
в архив стекают кадры те что
увековечили кровать
где голый голую стегает
и голый с голой говорят

так выпьем пусть оно стекает
в любые трещины как яд
 2005












* * *

24 ступеньки до остановки

 «в этом желтом автобусе
 с полосой голубой…»
 б.рыжий

поэту
на
ана
фему
плевать
она
смешна
ему
наносит
вред
изо
дня в день
любовь
как мед
ленная
лень
и все
не то
пока
не влез
в автобус
что
уходит
в рейс
 2004














* * *

пешие пути патрулей


 н.гришкову

прозрачней и яснее и ближе к наготе становится в энее, ином пространстве, где проложен зимник между сосулек и улик; ивняк, прорвав одежду, приблизил патрули к вопросу: каково за-мороженной с нуля тираде паровоза закончиться на «ля»?.. под фетиши, под вето пролезшие и ни (нет! – не) найдя ответа разумного, они дурацкие, как нецке, на автоостровках в своем бла-бла-кузнецке засматривались, как мороз хватал носатых и тонкопалых; ниц росли клыки на скатах и колья из страниц. их ожидала терра в конце - они же к ней под дудки староверов, под if you go away маккьюена и бреля брели до самого гремучего апреля, и выше – до прево-сходительства, в колонне которого в цветах вышагивали клоны при локонах. итак:
склоняясь и краснея, и превращаясь в слуг, пришельцы от энея отказывались вслух. и каждый из колоды снимал с лица оскал. и отходили воды к полуночи от скал. и тем, кто был свободен, из-за кромешных льдин читал молебен Один один…
 2004-2005
















* * *


помилуй осень тише тише
хлещи дождем косым
вчера у маленькой кассирши
большой родился сын

он весит 30 килограммов
а должен весить 5
и даже мистер адагамов
не смог его поднять

роберто муж кассирши кстати
ее зовут мари
приехал в госпиталь в халате
часа наверно три

он вел себя немного странно
с другими наряду
заказывал из ресторана
невкусную еду

позерничал сорился налом
и ссорился до слез
и целовался с персоналом
подолгу и всерьез

и выползающий из бара
едва-едва живой
наприглашал кого попало
к полуночи с собой

и числились среди везучих
попавших на банкет
банкир и вор гурман и грузчик
полковник и поэт

сам капеллан плясал под деку
и цапал за бока
несильно жирную индейку
с цыпленком табака

все действо проходило в блинной
народу было тьма
и я был с катей и полиной
и даже f сама

и только не было кассирши
она закрывшись в спаль-
не перечитывала вирши
и пела баю-бай
 2005
 









* * *

из книжки шипящих


 а.ж.

выпуклость гласных ощупав,
задень
щ, ц, ш, -
и,
если не слыть разиней,
эту книжку можно прочесть за день,
за короткий,
за гриппозный,
за зимний.

после читки,
чаевничанья
свяжись
с теми,
кто начал трещать и
крошиться.
эту книжку можно зачесть за жизнь
до того,
как землю скроет кашица.

и моляще-
хающий телефон
возле конфорок и
подле кроватей
в обмороке –
кажется, будто он
только и есть
волшебств толкователь…
 2004












* * *


небо тертое, как джинса.
как винтовки, колкие ели.
что ты скажешь насчет винца
и какой-нибудь карамели?

шум и ритм заполнят тела,
накалившиеся бок о бок.
ты податлива и бела,
как нарезавший кожу хлопок.

о любви промолчать вольна.
промолчать и даваться диву.
впереди все равно война –
сделай шаг, подойди к обрыву…
 2004



















* * *

эскизы 05


я переплыл евфрат
тигр меня встретил без
шкуры скульптурный франт
полый бесполый бес
рык мой нашел на рык
зверя и тот еще
тигр ко мне прыг прыг прыг
камнем вошел в плечо
в локоть клыком колоть
и задымила кровь
липко легла на плоть
картою катастроф
брел по оврагам враг
ясный мой арафат
раковый мой ирак
начал полураспад
 2005



















* * *


у моря в каменном уборе –
беседка. в ней переплелись
с любовными страстями боли
у приближающихся лиц.
сошлись неровностями люди.
молчание у них не в счет.
глаза в глаза. достигнуть сути
стремятся языки еще.
еще работают насосы.
еще не выскреблено дно.
еще последнее на солнце
пятно не определено.
но губы вот уже ослабли. к
щеке приклеена слеза.
ложится на спину кораблик
и долго смотрит в небеса.
а рядом с жесткостью мужлана
ощупывает у бродяг
чудовищные пожеланья
из пены выросший маяк.
 2005
















* * *


как откроются замки
губ, тонки и ловки,
пальцы сломят позвонки
питьевой соломки, -
пей, играйся в поддавки
с пузырьками, пузырьки
обожают склоки…
 2004


















* * *

лабораторная по механике


 ю.юргенсу

за школьной каменной кладкой –
космат,
аляпист,
ветвист
и сосулист -
шар гуттаперчевый
вцелился в март,
забредший с окраинных улиц,
и наново тротуары стачал
бесшовно,
и площади выжег,
и высеял россыпью на причал
родимые пятна покрышек.

глаза мальчиковые,
свежую гать
покинув,
пристроились сбоку
на начинающие набухать
соски
и порвали футболку
бесстыднице,
на полонный паром
опаздывающей,
а все из
разинувших рты и гульфы
пером
водили по партам,
надеясь,

что водят по ляжкам,
но –
силь ву пле,
сдавайте работы! -
паскуда,
последнее слово застряло в стволе,
как дробь в глицерине,
покуда
в сортире,
обмотанный мокрым бельем,
«люблю» поменявший на «ф-факин»,
на собственной вые повис,
как вийон,
географ аарне уваркин…


…по контурным партам
шел листопад
(туда ему,
тьфу,
и дорога),
и спорили ранцы
с крышками парт,
что дальше не станет урока.
а по рекреациям,
сбившись с ног
и путаных взглядов,
и прочих
прицелов,
подался было звонок,
а далее?
далее – прочерк…
 2004











* * *


 а.д.

как медвяный леденец как родительская ласка
как попавший полонез под плетеный хлыст подпаска
как цепной карабинер в оцепленье как повозка
в хляби как занывший нерв от конструкции из воска
эта строгая строка эта чувственная бездна
никому не дорога никому не интересна
 2005















* * *

по дороге в супермаркет


водители включают дальний
перед шагающими вброд,
кто этот мир исповедальней
своей уже не назовет.

пора задуматься о годах
с такими скоростями, но
на пешеходных переходах –
одни ушедшие давно.

вот бабушка. вот мать. вот люда.
иных знакомых череда.
и – вместо «уходи отсюда!» –
они зовут: «иди сюда!»

фанфарами, колоколами,
сиренами проход отпет.
небесный светофор не для ме-
ня ль зажигает верхний свет?

и думаешь, куда бы деться
от света, слушая пока
визг тормозов под крик младенца,
вспорхнувшего под облака.
 2005















* * *

a plena voz


Он куш сорвал.
Она – платок.
Цвела ее щека.
Налип на тело холодок,
запрятался в шелка.

Он озверел от черных чар
и разведенных стоп.
Она стонала.
Он рычал.
Он был на все готов.

В желанный омут угодив,
он ртом хватал эфир.
И улыбалась ей Юдифь.
И плакала Эсфирь.
 2005



















* * *

советская, 51


 «никогда не возвращайся
 в прежние места...»
 г.шпаликов

 ирине

сбитая изба из бука. заколочен лаз. разломилась на две булка. водка разлилась.
оползла сухая дранка. кашляет, кадит – капитан 2-го ранга на крыльце сидит.
говорит, играя эхом, капитан без ног:

– ты чего сюда приехал? ты к кому, сынок?..
неужели ты не знаешь на вопрос ответ?
правда местная одна лишь: никого здесь нет...

– я мальчишкой здесь, упрямый, слышал голоса.
я недавно рядом с мамой уложил отца
и смеялся до икоты, строил дурака.
я совсем не знаю, кто ты, старый, но пока
тяготеют к междометьям злые языки,
я хочу заняться этим домом вопреки
предыдущему столетью, горечи семей...

– наливай-ка, паря, третью мне да поскорей...

– да, но...
 – разве не понятно?..
 – не совсем…
– как сны,
никогда не будут пятна чище белизны.
никогда нам, очевидцам, не вернуть пропаж.
никогда не будет принцем королевский паж,
коль дыряв рукав, залатан, в кошельке – гроши…
никогда не будет ладан пламенем души.
никогда слепую ругань речью не назвать.
никогда не будет другом ни отец, ни мать.
никогда не будет братом рослая шпана.
никогда не будет рядом до смерти жена.
никогда не будет донным, что прошло давно.
никогда не будет домом старое бревно.
не согреть остылых комнат никогда, и – нет! –
никогда не будет понят до конца поэт…

...были речи торопливы. капитан был пьян. благородный облик липы одолел бурьян.
над окном чердачным – буква «с», под нею – «м». сбитая изба из бука – терем теорем.
на двери – сургуч печати. плачет соловей. никогда не отвечайте памяти своей...
 2005
















* * *

rec.


есть окончание у мая: иных пристанищ не найдя, расплющивается прямая сердец достигшего дождя. дожди сменяются дождями. май складывается из груд трудящихся, что к братской яме попеременно волокут еще живого кошевого. во рты вонзают ключ с трудом. и входит март сорокового к ахматовой в фонтанный дом. а там? а там, как вуди аллен, отхлебывая лампопо,
хозяин внутренних развалин диктует суке: пиль! тубо! и ставит государство anno на целомудрие и страх. и снятся снятые с кукана и сгинувшие на кострах. (я ж пью прокисшую риоху – да здравствует испания! – и слушаю свою эпоху: «не я!» – «не я!» – «не я!» – «не я!..»
ее переключенья плавны. и это разместить готов, как метки, как медиапланы, в эфире николай гришков… измято небо, как пижама. оттуда смотрит имярек, как на экране андижана каримов нажимает rec.)…
 2005














* * *

попса


 «милая я пропащий
 плачь обо мне
 не плачь»
 н.власенко

 кате

над россией –
месяц май.
или полумесяц.
никогда не забывай
сказанную мерзость.

ни подумав,
ни в пылу
ни врагу,
ни другу
ни хулу,
ни похвалу
не вводи в заслугу.

есть чернила под рукой –
обмакни
и тисни:
за окном стоит другой
эпизод из жизни.

ты давно его ждала –
состоящий день
из
брошенных на зеркала
черных полотенец.

черные еще сады.
небо –
в коже дряблой.
но уже совсем седы
головы у яблонь.

а немного погодя,
в середине мая
с нетерпеньем,
как дождя,
жди меня,
родная.

и пускай не лезет в рот
ни сухарь,
ни чарка.
и пускай себе поет
жгучая гречанка.

отожми в ладонь,
как гроздь,
кудри завитые.
память состоит из звезд.
раз.
два.
три.
четыре.

не держи в себе.
поплачь.
просто.
от бессилья.
над тобой подержит плащ
сильная россия...
 2005

























* * *

in memory of boris the red


 «the cities rot from the center…»
 a.ginsberg

горожане расчехляйте микроскопы левенгука направляйте их направо и налево посмотрите небеса еще доступны как полотна церетели отскобленною весною в оскорбленной поднебесной автомат дает газету ксерокс пачкает бумагу начисляется зарплата может выпить кружку пива не спеша пройти с мясницкой на боярский пер оттуда на садовое до завтра все равно заняться нечем надоела эта рифма как походы в супермаркет и ношение под мышкой сердца и экклезиаста эта странная картина повторяется повсюду соблюдайте очередность заявляет продавщица я беру еще бутылку говорят еще не поздно завязать но разве лучше пешеходные прогулки
в тесных гарденах на лавках мастурбируют подростки над законами ньютона ома бойля-мариотта фраунгофера и джоуль это показатель вот как на батоны брауншвейгской некто поднимает цены понижает на машины равновесие не прибыль что же тогда прибыль если во главе угла запчасти их отсутствие и сроки их последующей службы
я не знаю что со мною я не знаю что со мною я не знаю что со мною но я знаю что со всеми
города гниют от центра под сирены алконоста так подумал аллен гинзберг в пятьдесят шестом второго февраля когда указом от верховного совета получил муса героя к сожалению посмертно и советская ракета р-5м удачно вышла из капустин-яра вышла и пошла похоже к цели может этак получиться что от цели нету толку если этой самой целью будет безысходность также раздевают маркитанок маркетологи в сортирах и вытаскивают козырь мол такого не видали нет такого не видали может быть еще увидим может выпить чашку магги и отлапать секретаршу вона как тебя заносит говорит мне продавщица
я не знаю что со мною я не знаю что со мною предстает перед глазами голубая куртка чори
раз бетонная ступенька два бетонная ступенька три бетонная ступенька мы шагаем в гости с мамой к давней маминой подруге что живет неподалеку в кооперативном доме в многокомнатной квартире дзинь дзинь дзинь дзинь дзинь дзинь кто там раздается голос кто там голос марии степанны поздоровайся мне шепчет мама под замочный клекот
в тесных гарденах на лавках открываются зубами пробки темного портвейна и струя заходит в горло ах как все-таки приятно ах как сладко как знакомо ах как жить невыносимо ах как хочется забыться
ах какие левка мукин показал ботинки ботас показал мне клюшку эфси в стеклоткани в эпоксидке показал мне свои краги свою майку шерстяную на которой красовался номер семь и дал померять шлем и налокотник йофа и сказал вдобавок чуешь сколько же у хоккеистов амуниции красивой да я говорю мне тоже хочется носить такое на таких коньках кататься с загнутою клюшкой эфси тук тук тук мы замолчали тут заходит дядя леша дядя леша левкин папа от него пахнуло водкой он казался слишком красным вел себя разгоряченно ну чего мальцы затихли мы мы я замялся левка я показываю форму ты его не обижаешь посуровел дядя леша и лукаво подмигнул мне папа я я эй из кухни ты чего донесся голос голос марии степанны дяди лешиной супруги и подруги моей мамы загремели вилки-ложки зазвенело и запахло и заполнилось все смехом смех и водка всегда рядом а когда мы уходили долго-долго говорили одевались целовались обнимались и по просьбе мамы мария степанна мне откуда-то из шкафа достает какой-то сверток рвет бумагу предлагает сразу же переодеться в голубую куртку чори что уже не впору левке мама охает кивает мама долго словословит мама кланяется в пояс мама прямо в ухо шепчет перед тем как дверь закроют чтоб меня не опозорить громким голосом скажи им до свидания спасибо
стоило едва очнуться как перед глазами стало необыкновенно серо серо спереди и сзади серо снизу серо сверху через сладкие остатки клокотания гортани через донышко бутылки все мне кажется что хлопья или стены опадают опадают опадают и никак достичь не могут ни затейливых открытий ни закрытого пространства и в тревогу обращаясь аллес шепчут они аллес
помню мария степанна умерла внезапно мама долго думала смотрела долго с нашего балкона в сторону ее окошек а потом сказала рано рано мария степанна умерла но может это называется удачей вот и мне бы так закончить без болезни без мытарства мама снова замолчала постояла на балконе в старом вытертом халате и пошла готовить ужин позже умер дядя леша да и левка умер спился но сначала он женился народил двоих близняшек пацанов и может эти пацаны сейчас гоняют шайбу той же клюшкой эфси в тех же крагах в той же майке с тем же номером оттуда
я не знаю я не знаю я не помню что со мною даже вспомнить не пытаюсь как прошло переключенье и на крик милиционера неподвластный моей мысли чей-то голос отпечатал до свидания спасибо
 2005
















* * *

жена паскаля паризо


 е.флоровой

жена паскаля паризо –
красотка амели –
носила на плече изо-
бражение змеи.
паскаль был генерал. и стар.
изранен целиком.
у амели был кортасар,
шанель и силикон,
одна задумка и гарсон
из кабачка дюпрэ,
кому поведать обо всем
решилась в декабре…

…в тот день паскаль дремал. жена,
везя его в коля-
ске, сыростью раздражена,
бубнила: «ой-ля-ля!
туман похож на синтепон,
а интернет – на рай.
так разворачивай бон-бон
скорей, мон женераль!
клади его под язычок,
соси и сохрани
промежду генеральских щек
миндальный вкус страны…»

и, вспомнив боевой поход,
в последний раз изо-
бразил приказ «в атаку!» рот
паскаля паризо.
довольная ж своей игрой,
не знала амели,
что кавалерии герой
давно был на мели.
а спрятавшийся во дворе
гарсон из кабачка,
нацелив в амели, от ре-
вольвера ждал-щел-чка.
 2005











* * *

вчитываясь в соколова


ночью лишаешься слуха овладевает одна телом горящим разлука с миром на все времена
этого тела не зная я не услышу как скрыв скрипы свои расписная дверь образует обрыв
где я себя обескровлю где на погибель свою и королю не открою и вору не отворю
 2005


















* * *

no bass guitar on this record


 «хочу в свитер...»
 н.власенко

мелькает в выпусках пилотных армагеддон, пока верстак
любовно протирает плотник, доселе наблюдавший, как
татуировкой сходит с кожи вальяжно-пляжная пора.
становятся, как лица, схожи костюмы каждого двора.
коснулся траур тротуара резиною своих подошв.
влюбленные, за парой пара, из-под венца идут под дождь.
идет под нож тираж буклетов про акапулько. «идиот»
идет на сценах. входит лето в ячейку памяти. идет
октябрь. вторая половина. конец воюющих эпох
ложится тишиною и на солдат, шагающих в чипок.
последней стружкой тополиной играют детские мыски.
и вырастает список длинный температурящих с тоски,
лишь солнце сократит лучей на обогревание на треть.
и все, все, все без исключенья еще мечтают подсмотреть,
как рисовальщик, внутрь блокнота засунув нос карандаша,
закрыл глаза. его, как рвота, уже покинула душа...

...заканчивается записка. подходит к нищему ни с чем
октябрьская доза риска. ложится серебро на чернь.
пошел по-новому сценарий. тенденции опередив,
на стык обоих полушарий уже нацелен объектив.
вот мельница. она не мелет: известка, паутина, ржа.
ослаблен взгляд. рука немеет. лишился голос куража.
одна печаль. одна обида. один на всех, идет герой
непривлекательного вида, довольствуясь своей игрой.
все остальное мир запрятал, пока второй помреж орал:
«возьми правее, оператор, за свой нескромный гонорар...» –
«а ты... а ты... помрешь помрежем...» – «молчи... стоп! снято! всем спаси...»
и осень запахнулась свежим шарфом вокруг своей оси.
 2005















* * *


на крыше на краю
стоит она
люблю луплю убью
ее цена
на криках на ножах
на высоте
к свободе первый шаг
так просто сде
 2005





























* * *


 «...воздух кажется предметом...»
 с.кекова

пройти по улочке пустынной по лесенке спуститься на
берег где играет с тиной в тени ленивая волна
задуматься поймать у чайки взгляд меток близорук пуглив
соленый голый торс нунчаки бросает с вызовом у глыб
песочный абрис нойшванштайна порушен шинами и смыт
на лавочке за словом тайна стекляшкой выжигает смрт
счастливая на раннем сроке поглаживая свой живот
все нынче попадает в строки все получается вот-вот
нагонит голос из отеля измятый парус изо льна
крест медный вымытое тело и душу что еще больна
 2005


















* * *

ни-не-на-но-ну-ны



(птица в начале среды с рослой слилась толпой
так заметают следы вторники за собой
в головолом напролом врезываясь сова-
птица закрыла крылом лица и дерева)

литерный тронулся ни
слова в подарок ни в долг
просто побудем одни
выдох меняя на вдох
пусть разбежится и не
держится поезд платформ
в этой холодной стране
в этом году роковом
подвиг закончится на
месте где выпадет снег
так до свиданья страна
в тысячу человек
некогда близких мне но
горестно их покидать
так до свиданья одно
однообразие дат
больше я не потяну
не поминай не пеняй
и до свидания ну
трогай рычаг негодяй

(душеприказы даны и заполняя пробел
ни-не-на-но-ну-ны голос знакомый запел
и подхватил холостым выжимом губ по трубе
мама твой сын-таласым скоро вернется к тебе)
 2005
















* * *

1/2 часа


юность безуса
старость пуста
тело иисуса
сняли с креста
после потехи
за полчаса
высохли реки
пали леса
сила и опыт
сходят с ума
только борт о борт
трутся дома
 2005




























* * *

дроби


 а.ф.

время делиться не на два, а на сто, т. е. не ждать перемен.
комната. темная. выспренний джаз да текст, посвященный к. н..
рядом поклонницы: полная крови и полная коньяка.
все остальное – безликие дроби. тернии. тина. труха.
дроби?
а что это значит сегодня? в чем оправдание их?
вместо единственной – добрая сотня полки наполнивших книг?
вместо пугающей крыльями эмки – тысячи мирных пежо?
вместо дурманящей выпечки – гренки? вместо норнштейна – бильжо?
вместо колтрейна – бутманы в кубе? вместо л.брюса – в.пельш?
вместо якокки – сухиновы вкупе с тонной бездонных депеш?
вместо адольфа – басаева свора? вместо столыпина – греф?
вместо пророка – три новых собора? вместо раскаянья – грех?
вместо раскатанного манифеста – тысячи путаных троп,
главная цель у которых: заместо целого – мелкая дробь.
тысячи женщин, порой приходящих и уходящих всегда.
тысячи плюсов, положенных в ящик на длительные года.
тысячи галстуков или рубашек. тысячи винных сортов.
тысячи мен бывших наших на ваших. тысячи запертых ртов...
дроби...
они разрушают здоровье. авторским правом грозят.
не позволяют на полную крови бросить неправильный взгляд.
не позволяют на узком диване сделать укус и укол.
не позволяют, чтоб втиснутый в грани выход какой-то нашел.
в том-то и дело, что время не высечь. и потому – не взыскать.
время делиться на тысячи тысяч. мелкие камни таскать...
...комната. тихая. приступы астмы. в красных чернилах листы.
рядом поклонницы. обе несчастны. кажется, обе пусты.
 2005

















* * *

dis-гармония



остановись! в дверях домов из темных кирпичей
старушечья застряла молвь и каплет через щель.
остановись! и отвечай с порогов, где давно
тысячеликая печаль хранит свое зерно.
остановись! задай вопрос: как, коль на то пошло,
полеты августовских ос сгущают мед в стекло?..
остановись! и ставь аккорд в финал советских пьес:
уключин всхлип и бой щеколд, и ветра ре-диез.
 2004-2005


















* * *

fastidium est quies


 в.п.

я знаю,
я слышу,
я вижу
шушукание кладовых.
солено-ледовую жижу
разносят по улицам
в их
шинели одетые геи,
пока
с 4 до 5
зима в переводах шенгели
проводится мной взаперти
под страхом,
под камнем лежачим,
где более вслух говорят,
чем мыслят.
и за подлежащим
склоняет спрягать все подряд
учитель по имени сука;
ему ни к чему,
что внизу
отходит зима;
и сосулька
скупую пускает слезу.

нечаянно как-то,
нежданно
теория движется вспять.
подумать:
ведь только недавно
навечно отправлены спать
игрушки…
а улица давит
на легкие.
бросив вес на
конструкции,
не наблюдает –
слюною исходит весна.
мне ж думается о подарке –
наступит за выдохом вдох;
прочистят водители арки
с тоннелями;
выльется в сток
последняя порция ветра;
и шерсть удалится со спин;
и скажет «пора»…
но мы это
промедлим,
пропустим,
проспим.
 2005















* * *



закат покадрово багров; за ретушью не виден день; и с
владельца жерлиц и багров свисает заусенцем пенис.
ища заядло новизны, в себе откармливая сноба,
рыбак с весны и до весны с мостка резного, навесного
увяз в кишении реки, как взгляд его, вял и наивен,
разрезанный о плавники на спинах проходящих рыбин.
 2005













* * *


вчера у выхода метро,
где пара казино и про-
ститутки и бандиты,
я слышал голос в темноте:
«земцов получит пост...» – «а где?» –
«у лихаря...» – «поди ты!!!..»
«тсс! кажется, здесь кто-то ря...»
я прыгнул в поле фонаря
и вот, что я увидел:
дымящих несколько бычков,
две формы из чулок и кофт
и дряблый порно-идол...
 2005















* * *

крикни: маттис!


Святые образы в иконах
задумчиво глядят поверх –
на лодочника,
что поверг
в страх самого себя.
Предгорных
озер наполнены канистры
из паводкового поводка
(так называется река,
движения которой быстры?).
Еще немного.
Через милю –
ночлег
(и девичьи тела?).
Сопротивление весла
осилить должен я
(осилю?).
За мысль,
уставшую таиться,
рука,
уставшая от нош,
бросает в вихорь острый нож –
и
криками исходит птица...
 2004
















* * *

in spe

доспех, одетый наспех на
многовековый город, -
вальпургиева ночь: она
разодрана, разорена
(так воротник из-за пятна
безжалостно отпорот).

поднявший бомбу и топор,
как дмитрий каракозов,
народ на родину попер –
патлатый безымянный пол,
несущий запахи из пор
на острие морозов.

союз худого кошака
с дворнягою порою
с уходом в облака желтка
на кумачовые шелка
выписывается шика-
рною густой струею.

как бы то ни было – приляг
в постель свою соболью.
не отрывая губ от фляг,
шеренги козырьков и блях
сминают всех, кто в соболях
рождается, собою.

рожденный от бастарда смерд
и ныне верховодит.
для них, входящих в кабинет,
усталости и смерти нет.
(но смерть в коллекцию побед
твоих – увы! – не входит)…

…а следом входит август – пуст.
и вместо эпилога
напрашивается из уст
вопрос: какой-такой иисус
меняет грусть свою на груз
с витиеватым лого?..

(mon cher, дознателю соври –
скажи ему, что всем им
дадут сполна, и без пари
я начинаю словари
читать заместо книг, не при-
касаясь к новым темам…)
 2004












* * *

люб/off


 «незрелый, но уже червивый плод…»
 в.павлова

пока на город наколот венозный профиль луны, –
подошвы ставят на город бойцовые шалуны.

но город лежит без тока на лобных местах афродит.
по городу можно только, не вдумываясь, бродить

в бушлатах, шарфах, шартрезах, неся фарисейства ковш.
но город не любит трезвых, не любит девственников.

и как начинает сверху отстреливаться имам, –
рассвет учиняет сверку вернувшихся по домам.

их члены находит утро в окрестных подворьях – там
автоартерия вздута, привязан запах ко ртам.

а жизнь, наивная дура, от ртов, от сердец, от лбов
отводит дымные дула и вкладывает любовь.
 2005


















* * *


4 яйца и бекон. порезы. дешевая пудра.
учительница с моряком встречает холодное утро.
сидит на шкафу попугай и чистится, а на экране
сидит за решеткой бугай по интеллигентной программе.
рыдает училка. навзрыд. моряк ее скоро уходит.
бугай про себя говорит. и песенку попка заводит:
«он был бы хогошим петгом, он был бы хогошим андгеем,
но лучше хогоший поггом устгоить хогошим евгеям...»
моряк папироску зажжет. бугай заикнется. как предок,
взлетит попугай. и заржет учительница напоследок...
 2005
















* * *


всегда разбита на мгновенья
в одно касание игра:
коснулся разум вдохновенья – коснулся сценарист пера – коснулась критики премьера – коснулся адвоката иск – коснулась вера револьвера – коснулся пол дощатый брызг.
 2005
















* * *

too many



на кальке – город.
на гальке – пена.
фуникулеры
то вверх,
то вниз.
и понимается постепенно –
с таким туманом
не разойтись.

точены лица.
землисты.
сонны.
они отпихивают слова в
карманы брючные,
капюшоны
у папиросных пачек сорвав.

на петлях крашенных ли,
латунных
распорот оклик ли,
всхлип ли,
скрип.
и удаляются
клеши в шхунах
по животам
и по спинам рыб.

минуты эти густы
и сладки:
по ним равняются стрелки зря.
и упираются взгляды
в складки
пустого моря,
как якоря.
 2004















* * *

01:30 [d. trem.]



дорогая, какое сегодня число?
31-е? 32-е?..
(с математикой мне никогда не везло…)
погляди, дорогая, как через село
в самой главной что ни на есть роли
башковитая потянула сова
до кладбища. кричу ей: «кохання!
обернись молодицей! угукни: ca va? –
(жаль, что я супротив своего естества
не имею за пазухой камня) –
а потом уводи за собой на погост,
на казенную землю, и в муках
оставляй, направляй холостого на ост-
зюйд-ост, и околдуй, преврати меня в горсть
еле теплой золы, потому как
старость – это не вырост волос на ушах,
это – нечто, за что я отвечу
перед тем, как объявит мне рефери шах,
перед тем, как останется сделать мне шаг
от напыщенности к просторечью…»

дорогая, я выпил немного вина
(две в уме и четыре запишем)
и прилег, и уснул, так что ты уж одна
празднуй и принимай поздравления – с на…
с наступающим, нет, с наступившим.
потому предлагаю тебе перейти
за балконную дверь, за которой
можно просто увидеть, зачем конфетти
остаются всю ночь на молочном пути
фалбалой или вытканной шторой.
это я напридумывал, чтоб над тобой
обернулся покой оберегом.
а во мне прорастает отава, и боль
остается константой, чугунной скобой,
дорогая, и нечеловеком
замираю я: видно по цвету мочи –
то же солнце, но только в закате.
потому, дорогая, прошу, помолчи,
ну а вы, остальные мои москвичи,
развлекайте меня,
развлекайте…
 2005










* * *

скорый подан на первый путь


здесь ничему не сбыться: в сердце у края рва тычет и тычет спица ливня ленивого, в самую мякоть, в лаги далее проходя. здесь без любовной влаги чувствую похоть я.
что бы ты ни сказала в сторону, только здесь, в сальной стене вокзала выросла эта весть:
«я не приеду…» - «ближе!» – «да отпусти же…» – «дай!» - «люди вокруг же…» – и ж/д утекает вдаль: в рысий, в животный, в древний мир, выпуская с лап тысячи ударений в фетр безымянных шляп.
так иногда бывает: ветер бежит иуд и со столбов срывает песни про пять минут…
 2004


















* * *

соседка sincopa


 «звенит ключа-ми-мо-края соседка...»
 е.никитин

 н.з.

[подумать только: сколько раз
недалеко от лета
крестьяне видели из сказ-
ки фею и атлета.
они босыми по траве
шли, чуть обняв друг друга.
и ахали приезжие.
и охала округа…]

за словом ночь стоят в графе причастия на выбор.
сижу в кафе. пишу к а. ф.. из будущего выбыл.
соседка s. сосет сироп и гладит мне колено.
и смуглый продавец сыров, похожий на алена,
надкусывает золотой и смотрит исподлобья,
как осень серой кислотой заваривает хлопья.
отстукивает ритм капель в сознание, в откос ли.
сначала, милая, допей сырой коктейль, а после
давай поговорим начистоту. намокнув, где-то
стоят влюбленные в ночи слова и ждут ответа

слова так просто не идут. путь выбирают дальний.
сплетаются в тяжелый жгут из жалоб, оправданий.
пытаются тебя увлечь, как путника в саванне,
хозяева разлук и встреч, жонглируя словами.
но обращайся к тем на ты, в кого надежда вдета,
кто не боится темноты и не боится света.
упрямые, они – подстать твоим мечтам, а я – из
тех, кто умеет и рыдать, и ладить притворяясь.
когда же ветряной мастак ажиотаж поднимет,
давай встречаться на мостах: всегда бурлит под ними.
давай встречаться по утрам, когда заря атласна.
и ветер пьян. и я упрям. и ты на все согласна.

скажи нам тост, официант! разлей нам по бокалам
пурпурно-розовый циан. а ты в костюме алом
отбрось салфетку, поднимись над суетою и под-
нимая верх, спуская низ, последний сделай выпад –
губами губы захвати. приличья никакие
не в состоянии противодействовать стихии.
пускай натянется струна и – дзинь! и никуда не
уйдут от этого вина уступчивые ткани.
предстанет взгляду красота. за ней, коснувшись кожи,
изодранными изо рта слова пойдут. и все же
сегодня, милая, нам не дождаться чаевых от
полуночного ливня вне сомнения... чей выход?
и на меня, когда уйдешь в свою ты круговерть,
опустится решеткой дождь. зачеркнутому – верить.
не останавливайся над-о-мной – пусть тает пленный
среди сонетов и сонат, и слез, и сожалений...
но мне не заменить стихи печатной жизнью от-до.
ночь. улица. фонарь. апчхи. да здравствует свобода!..


[дави-на-колесо-жерар-
иначе-что-за-мельник-
ты-раз-совсем-не-пожелал-
подать-влюбленным-денег-
не-поддаё-не-поддаё-
поехало-заело-
какое-дело-ё-моё-
твоё-какое-дело-
крути-большое-колесо-
покуда-на-экране
еще-стоит-мальчонка-со-
стыда-сгоревший-к раме-
прилипший-в-спальне-богача-
танцующего-ча-ча-ча-
с-смазливой-гувернанткой-
а-за-спиною-мать-честна-
толпится-очередь-из-зна-
менитых-комиков-и-сна-
ряженные-войска-а-на-
всем-этом-разлеглась-весна-
ко-зрителю-изнанкой...]
 2005
















* * *


пока идеи и затеи
слоями покрывали лист,
пока уснувшие за теле-
экранами ворочались, –
кто ждал, когда туман рассеет
луч, отразившийся от туч,
и голова слова расселит
по строкам и запрет на ключ?..
 2005














* * *

сердце тд



в домике в подмосковье бейся не угасай в глиняной чашке кофе сердце тани дельсаль
двор вороньем залузган прячет свою красу в белое и на русском стонет декабрь вовсю
русский это калитка к бездне для падежей возраст зерно конфликта сердце его мишень
пряча от перегрузки сердце под рождество не говори по-русски более ничего
таня признайся кроме этого сердца здесь полных розовой крови нету больше сердец
холоден холост храбр бьет снеговьями в щит сердце твое декабрь хочет заполучить
но завоюет отзыв в сердце кто в комнате слышит как оно бьется тд тд тд
 2005













* * *

mnchen/s-bahn/paisig-laim


 филиппу з.

еще по-зимнему корява
дубовая аллея на
которой слева или справа
забыто слово «тишина»

пытается как может слиться
с колесами ее листва
положена как черепица
на клей на слово «синева»

на остановке офицер на
плечах которого шаля
цветут полоски как люцерна
поля вокруг покрывшая

пока реклама безголоса
беззлобна и состав творят
свое движенье знак вопроса
на лицах завершает взгляд

и вряд ли что из остального
запомнится но выхватив
из рук юнец поставит слово
«свобода» на локомотив
 2004

















* * *

vienna вскрыта


зоннтаг. зонтик. аэропорт.
вена вскрыта. проглочен опий.
не по сущим стекает пот –
по челам и по членам копий.

от земли отрекаясь, от-
от-орвался железный сокол.
отобедав плотно, пилот
аплодирует звоном стекол.

как бы будущего пролог,
позабыт в суматохе некой
на скамейке помятый блок –
сигарет? или тот, с аптекой?..
 2004

















* * *

борт #9186


за молитвой за разгоном за проверкой на излом в перемирии искомом между добротой и злом сверх желания и выше бетонированных плит выше рынка выше биржи выше неизвестной стрит выше самых верхних комнат выше мыслей черт возьми в самолете высоко над изможденными людьми

вдруг почувствуется остро в
темноте как на листе
этот стих лежит как остров
не отмеченный нигде
 2005

















* * *


 и.а.

который день под скорый дождь
за три цены вперед
одна и та ж одно и то ж
на ужин подает

а выбрав дождь пойдешь под душ
стареющих столбов
одна и та ж одну и ту ж
торгует здесь любовь

и хочется поднять мятеж
но только там и тут
одно и то ж одни и те ж
о будущем толкут
 2005

















* * *

сна нет


 «childhood: sickness»
 l.glueck

мальчика трех с половиной лет
можно считать заядлым
книгочитателем – или нет?
да или нет? под падеж комет
лежа под одеялом
в доме, деленном ровно на две
вражьих семьи, в стоящих
гипсовых ангелах в голове:
«разве воришка (или разве-
дчик?) отпирает ящик? –

шепчет мальчонок, – нет! постовой
руководит парадом;
по сообщениям от него –
нет и не может быть никого
из посторонних рядом».
но почему-то ноги дрожат
ниже колен – нет версий?
да или нет? в миллион карат
голос знакомый в горле зажат,
точно пижама дверцей…

так проползающие лучи
по потолку за ширму
прячутся от восковой свечи
и зачастую – тише! молчи! -
не выдают машину,
фыркнувшую на мороз; за ней
тянет фальшиво голос
в колокола впряженных саней:
он почему-то всегда длинней,
нежли скрипичный полоз…

…сходит привыкший к взгляду старик
с репродукции; нет от
взгляда его спасения; вмиг
бомбардировщик на грузовик
тенью ложится – и этот
сон, продолжающийся зимой
дольше, сходит за эпос,
скрытый клеенкой и бахромой,
и пропускает сорок седьмой…
сорок восьмой троллейбус…


«…спи, мой алешка, спи мой
мальчик, родной, любимый…»
 2004

















* * *



в незапамятном году
за июнем, за июлем
подошла зима и тюлем
в городском легла саду.

только паника нашла
на суставы у качелей,
как смели следы кочевий
крохи споров со стола.

начинай, красава, пре-
возносить шаги заместо
темной сырости подъезда.
далее – в календаре

спрячь спадающие с плеч
кем-то данные накидки.
серебристой ниткой вытки
после поцелуев речь.
 2000, 2004





















* * *

18 октября 2005


 памяти отца

одиночество походит на крик.
привыкают взгляды, как фонари к
темноте, к слезам. от камина к
креслу мысль опасливо протекла.
ожидает тело больше тепла.
а душа ожидает поминок.

фортепьяно лжет. голосит труба.
опадает осень чубом со лба.
не до сутолок. не до шуток.
время к вечеру состоит из тайн.
и пока баюкает ткань гортань,
слово – словно бы промежуток

между нами. жалость – словно оса
для мальчишки, что схоронил отца
давеча, уснул у иконки.
а отец явился в гостиный зал
и сказал: – послушай! да так сказал,
что полопались перепонки.

не зови, отец, меня! не кори!
я еще топтать хочу пустыри,
берега, опушки ковыльи.
ты грустил по маме – теперь ты с ней.
и земля тебе, как бойцу шинель.
а деревья – как постовые.

ты, отец, упрям был. я не был свят.
и хотя со мною рядом стоят
люда, катя, моя полина, –
не хватает воздуху для меня.
позади – весна. впереди – возня:
черенки и глухая глина...

да не трожь меня! я схожу с ума.
позади – сума. впереди – сума.
желчь повытекла. плоть иссохла.
а когда я сдохну, поди ответь,
почему, боясь разбиться о твердь,
залетают ангелы в сопла?..
 2005















* * *

epigramme sur madame m.


 «в года изученных продаж,
 где весь язык лишь «дам» и «дашь»
 в.хлебников

хозяйка крохотного бренда,
сегодня
ровно в 3 часа
закончится твоя аренда
искусственного фаллоса.
мадам марижкина,
терпи до
утра,
утрачивая стыд.
днепропетровское либидо
тебе затиший не простит.
американцы смотрят в оба
по кабельным тв
на о-о!-
кончанье акта полового,
за битый месяц одного.
по радио –
дурные вести,
а в глянце о тебе –
молчок.
ложись-ка баиньки.
из мести.
на этом месте.
на бочок...
 2005



















* * *

окна отеля выходят на банк


брандмауэр:
принц чарлз + леди ди.
перед тобой проехала машина.
невольный шепот:
– ну же, помаши на
прощание…
немного позади
за стенкой раздаются голоса:
«…заткнись!..» –
«тогда давай его заколем!..» –
«кого?» –
«охранни...» – «чем? твоим лайолем?!
побойся бога!..»
светополоса
на кресле останавливается,
сужается и пропадает вовсе.
часы.
стоят?
на циферблате – 8.
+ блик –
на фотографии отца.
(о, да!
отец осунулся,
с осо-
бым чувством часто вспоминаю годы,
когда я был союзником свободы,
а нам вокруг принадлежало все:
банк,
фабрика
и этот самый дом,
в котором я стою сейчас.
на первом
бармен встречал подвыпивших напевом.
теперь здесь прачечная.
на втором –
контора сыска.
несколько контор
еще.
а раньше здесь вязали,
шили,
и мама меня гладила под ширли
хорн...
...ныне моей памяти простор
остановился на семейном
(в дей-
ствительности –
только одноместном...)

брандмауэр.
приписано на местном:
«она вела коллекцию людей…»
…ну, слава богу, обернулась…
ну,
маши мне на прощание оранже-
вым полушалком,
завтра будь пораньше,
к 5 или к 6…
иду к окну –
закрыть,
зашторить
и забыть,
и во-
зглас уловить на выходе из банка:
«постой! не убивай!
она ж – испанка!..» –
«она – свидетель…
толь-ко-и-все-го…»

брандмауэр.
принц чарлз + леди ди.
немного отрешенные.
сирена.
носилки.
полицейские…
сие
на-,
нет,
поминает то,
что позади…
 2005
















* * *

эскизы 23


правой правой стопой
прямо в пленную сеть
все скупает скупой
все что может блестеть

мысли члены лицо
обувь платье белье
все съестное и все
их твое и мое

эти темень и тишь
приучают к ворью
и пока ты молчишь
я еще говорю

но на воздух нашит
бранный хохот копыт
и тяжелый спешит
спешиться следопыт

скажет тпру вестовой
и пройдет стороной
что случится с тобой
не случится со мной
 2005

















* * *



изображаемая мной
воображаемая ты
стоишь на станции динамо
среди иных кариатид

а рядом стриженный под ноль
необычайной красоты
курносый мальчик шепчет мама
мой папа на тебя глядит
 2005
























* * *

по к.


по к., в моем фужере – немного коньяка
с вопросом: неужели уже издалека
снимает день потухший чехлы белым-белы?
ложится туча тушей на крыши и стволы.
ворчанье человечье на море снизошло.
карабкается вечер огнями на стекло.
уперлась в узел шейный песочная коса.
пришла пора решений: когда закрыть глаза.
когда сложить на веки ответы на века.
когда не без опеки, но без черновика
прошепчет катя: – спи! ну! – полинушке со сна.
и будет тыкать в спину иголками сосна.
 2005


















* * *

бегло-бегло


касаясь щек касаясь губ качая древки
лесок распахнут как тулуп на теле девки
беглец достигший наготы открылся чуду
иди ко мне мой богатырь шумит повсюду
освобожденный от шумов и придыханий
отверженный ныряет в ров из мшистой ткани
рука хрупка рука тонка в паху попались
от позвонка до позвонка кочует палец
и самоласки впопыхах сродни увечьям
их как энергию в бегах восполнить нечем
и нету судии для игр первопроходца
и остается слепь и крик и остается
потом закутавшись в мармот бежать везучим
боясь ступить по плескам вод по мхам по сучьям
и жаждать больше чем любви шумов в финале
идем в эдем мой лулаби мой витязь навий
 2004


















* * *

осеннее озерное


 олегу

одетый с головы до пят
в вощеный
небеленый хлопок,
сон –
чуток, короток и робок –
озерною тревогой смят.

не спится.
растворить окно.
рассвет,
как мой немецкий,
сносен.
охотники вонзают в осень
чего им денно не дано.

когда ж ружейный залп умолк,
послышалось:
«не быть добру…» -
и
ручьев поверхностные струи
напоминают мне дымок,

стрелки в котором
под «аве,
мария!»
намертво уснули…
чу!
мать моя сидит на стуле
в тяжелой утренней траве.

как раньше,
речь ее проста:
«пришла пора опасть каштанам…»
и мне не кажется нежданным
пар,
выходящий изо рта.

«ах, мама,
холодает!
не
забыла ль, что настала осень?..»
да только покачнулся мосин,
висящий на моей стене.

не спится.
озеро в дыму.
над ним упругой уткой взвился
последний залп…
и выход фирса
уже не нужен.
никому.
 2004
















* * *

отсюда к отцу


водителям, к всему готовым,
в сознании рисует бог
дуб в белом поле под хотьковом,
как разветвившийся лобок.

пока тропа бежит позора
навстречу мысли, напрямик –
ненапряженная рессора,
похожая на змеевик,

наполовину в сердце вдета;
последнее, свежо на вид
и даже вымерзшее, где-то,
не опустев, еще кровит…

как назовется эта пьеса,
где защищается герой
рукой, разбитой о железо:
– отец, пусти! отец, открой!?
 2004















* * *

rob roy 1976


лето стремится к нулю.
лето особняком
держится. в нем я люблю
ягоды с молоком.
далее будет коллаж: в мятой слюде «роб рой» / куст, превращенный в шалаш / мой поцелуй с сестрой / блеет в загоне овца / синяя ткань шаровар / татуировки отца спрятаны под загар / мама зовет на обед / моет тетка редис / от целовальных побед руки стремятся вниз / за придыханием мне слышен стук топора / чтение это вполне правильная игра / миска пустая / густа сестриной челки прядь / нижние ветви куста начали отмирать.
 2005
























* * *

86-й


 муру

на обломках союза молодым, шебутным,
задыхаясь, стою за запрещенным спиртным.
ветер ссохся и смялся. порт в поту. раскален.
море – жирная масса. закипевший бульон.
с жара очередь сжалась. на, кассирша, бери –
ревность, гордость и жалость – три монетки мои…
 2005
















* * *

сна нет 2

 «огонь как лопух...»
 полина

контрастны у костра сны. горчит листва во рву. про мозглую молву стихи во снах прекрасны. не то, что наяву:
наверно, из-за ветра дотронулась до плеч под шепот «не перечь!» и облепляла щедро гулящая картечь.
когда дома домокли, ругаясь громко, вдруг пошел трамвай на круг. и в окна, как в монокли, поставили старух.
блестящею коронкой у парковых... (забыл! – фигур? скамей? перил?) на каждой ветви ломкой раскачивался пыл.
(а если глянуть сбоку – за рельсовым кольцом начеркано писцом: что не угодно богу, то западает в сон...)
 2005













* * *

auschwitz повсюду [набело]


убраны куклы по коробам
из-за дремучих штор
на подоконник
под барабан
вынесен приговор

капля за каплей
этак и так
опутывает вражда
мыслей
и непрерывных атак
сорвавшегося дождя

откуда мне знать
что свой колчан
дождь променял на затвор
откуда мне знать
что по ночам
он убегает за двор

а там
скорей
скорей
и скорей
сбиваются тесно в круг
и обнимают жен и детей
давид
авраам
борух

капля за каплей
беги
беги
капля
за каплей
и рас-
колоты
холодом белки
у кукольных
детских глаз

и черными губами
легко
дотрагиваясь до жен
сухая почва
сосет молоко
разбавленное дождем
 2005














* * *

ль

 «я о воздухе, дурмане…»
 а.найман

ну, наконец-то: за шорохом шантрапы
вечер охотится. я становлюсь всеядным.
имя+имя=начало тропы
на марокканской мозаике при парадном.
эта тропинка и нас приведет к ручью.
ты будешь думать о выпечке. я – о том, что
локомотив-цска сыграли вничью.
тошно. ты: что? – переспрашиваешь. прожито,
я говорю, много-много ненужных дней,
только и видевших, что падение рифм.
ты соглашаешься. и растворяет эль
голос того, кто некогда был говорливым.
я рою туннели сразу со всех сторон –
вдруг обернется тропинка строкою джойса.
за перелеском скрипнет двужильный паром.
ты: как тихо. я: ой. выпадет папироса.
пудрой или корицей? – ты спрашиваешь.
что?.. а разница есть? – может быть, жребий бросим?..
раз, 2, 3, 4, 5 поцелуев меж-
ду дуновениями рассыпчатых сосен.
ты: не сейчас. задираю голову вверх –
звезды на небе оценит лишь дерматолог.
темь накапливается, оползает с век.
только зрачку непонятно, какой в ней толк.
ты: здесь. ты: быстрей. ты: нет. ты: да. я со ска-
зочной зычной интонацией: ку-ка-ре-ку!
и губа моя соскальзывает с соска.
и ничейный ручей утыкается в реку.
ее зеркало напоминает батут,
тело твое на кушетке после обеда…
ф-ф-филин вспархивает, крича: мне больно. и тут
в нас оживает бог. настоящий. in petto.
в ноздри, во рты и в уши втекает вода.
я говорю: влюбляюсь в тебя. ты: да что ты!
но прилив настойчив: никогда…никогда…
не закончится…тихая…прелесть…субботы…
 2005









* * *

по|мимо|эф


по:
посажена на саморезы в два объявления доска ее читающий нетрезвый мужчина крутит у виска по парапету бродят галки сосутся двое обнаглев эф ****ь при свете зажигалки свой зарабатывает хлеб смурна с мороженым с мороза идет европа на таран объединяя с жэ барозо мажоритариев всех стран взлетает самолет на ригу приходит поезд из торжка а я откладываю книгу для осушенья полтишка а в книге греку панайоту жена рожает дочь три сто и тот всех отсылая к черту назвал ее эф харисто залью за воротник помедлю пока закончится глава залезет пуговица в петлю сожмут запястья рукава еще немно еще не в ногу по улицам шагает дождь сегодня на его дорогу не попадешь так пропадешь

мимо:
рено сааб за ними татра дождливой ночью за окном
прошли неон кинотеатра и вход в кинотеатр в нем
по вторникам идут повторы оскароносных кинолент
на них клюет народ который повсюду ищет хэппи энд
но вот билет последний продан последний фильтр подожжен
как славно быть с таким народом на тротуаре под дождем
протискиваться греться в зале и наблюдать гримасы тех
кого царапали лобзали произведенья фильмотек
кому была богиней пленка ее катушечный гламур
таинственность и подоплека ее кромсаний и купюр
им потакая самодельный опустится рычаг и вдруг
по арендаторам сидений начнет прицеливаться звук
и все кто наяву увидит роман денев и бельмондо
живым из-под гипноза выйдет едва ль заметят как подо
швами посыпаны дорожки по телу встречной полосы
за острым гимном неотложки четыре раза бьют часы
а лица пробуя добраться в свой многокомнатный загон
как будто после реставраций несут свечение икон

эф:
когда недавно ли давно ли не говоря ни бэ ни мэ ни ё кусая наливное ядро зачеркнуто иное на школьной кажется скамье я целовал девчонку нату и щупал теплое белье как ленин аппассионату как рома зэ свою зарплату я искренне любил ее нас плотно время облегало но годы минули далек от идеального лекала теперь я в роли нелегала отложен натой в уголок
эх эф на то ты проститутка чтобы меня понять суметь и если есть еще минутка прости за решето рассудка залезь в штаны возьми всю медь
 2005










* * *


первый снег на последних страницах
книги, выученной наизусть,
станет притчею во языцех
и начнет вырываться из уст.

так солдатка, упавшая на бок,
в черной юбке, молясь, из-под век
наблюдает падение яблок
в неокрепший, растерянный снег.

снег целует ее, в целлулоид
запечатывает ее страх.
букв не видно. но видно, как ловит
в туфлях золушку кот в сапогах.
 2004-2005




















* * *

круглосуточно в губы


зябко – на то существует ворот дохи
(мама всегда говорила: надо быть проще
в выборе) – и, реагируя на «хи-хи,
все еще пишете… как их…эти…стихи?»,
осень на самом деле устроила в роще
то ли торги, то ли стрельбы, то ли поджог –
и ожидает, наверно, как себя явит
новым возлюбленным портативный божок
после вечери, сложит в пастуший рожок
сильные губы и пастораль заслюнявит…

слышишь, если ты девственница, то как не
сунуть в ожоговый центр припухшие руки
и наблюдать прорастающий дождь в окне,
стебель за стеблем, сопротивляться войне
в этой стране, в коей по каждой округе
банки работают круглосуточно, а
пользы с навара-то так себе, so-so,
и никуда не денешься, и не нова
жизнь, проскальзывающая сквозь жернова
прошловековых тяжелых, с боем, часов.
 2004













* * *



перед тем, как замуж выдашь
дочь,
посмотри, как у травы дождь
тощ,
как свалился тополиный
ствол
на пути, где ты с полиной
шел,
как спросила дочь вне кадра:
«па!
а куда ведет эта тро-
па?..»
 2005


















* * *

мы видим


 «эта слабая весна…»
 вс.константинов
 
 в.семенихину

Весна избавляет от сна,
от немощности избавляет.
Как косоворотка, тесна
пора под названьем весна –
по легшим озимым виляет.

Мы видим крестьянина без
белья, без стыда, у порога.
Он нам насыпает на вес
сполна крупнозерных словес –
морозко, морошка, морока.

А мы их катаем в горстях:
приятно и томно, как пить, им…
И – каждый из нас холостяк –
себя замечаем в гостях
у жизни, но жизни не видим…
 2004















* * *

эскизы 11


орган в подкладку вшит
вставлен в оправу взор
утра приподнят щит
за тишиной озер
снята тетерка влет
стонущий ствол палящ
лещ упакован в лед
плач упакован в плащ
я захожу в сарай
падаю внутри у
ведер и через край
рослый ревмя реву
мой невообразим
мир удивительных
полных плодов корзин
полных сомнений книг
к черту исчез истек
и за чертой зачах
площадь шелковых щек
в трещинах и ручьях
 2005













* * *

запахи доходят до А107


Садовники в розовых шляпах
сменили ранжир тополям.
Их тянет на запад – на запах
пожженных весною полян.

Сердечный беснуется клапан.
Движение грязнет в речах.
У каждой машины облапан
затянутый кожей рычаг.

А запад что? Запад в заплатах.
Оливковой веткой запах
и потом во всем виноватых
овцегенеральских папах.

Гноения, оспины, ранки
за сим поджидают авто.
Но даже владельцам чеканки
любым не поверится, что

им все-таки нужно чего-то,
садовникам, раз без погон
пахнувший бессмертием мото-
циклист завершает обгон…
 2004


















* * *

николина гора: 10/05/2004


Воскресный вечер. С гостем в теннис
настольный цокает сосед.
Их разнимает, кверху пенясь,
сосна под белый шум кассет.

Перебегая к красным кхмерам,
нарочно подчеркнув кровать,
луна, с двугривенный размером,
дает тетрадь разлиновать…

А там – водить напропалую
по заусенцам пятерней.
И песенку мычать незлую
про ой-ей-ей, про ой-ей-ей.
 2004

















* * *

parfum


 к.к

…в горнице на халат
брошен костюм индейца
из золотых заплат.
сверху – корона. над
этим пойманный взгляд
ищет, куда бы деться…
август прозрачен. с той
лишь поправкой, что только
кто-то окрикнет: – стой! –
ты обернешься в столь
блещущем красотой
платье. за сим недолго
вечер заставит ждать:
будет ластиться к рамам
окон, картин и дат,
жалить и увядать,
и отдавать, видать,
как поцелуи, пряным…
а с колокольни нам
стукнет уже четырнад-
цать; а по рукавам
к телу стечет parfum –
с горечью пополам
в сердце моем застынет…
 2005















* * *

эскизы 30


N, одинокий клерк,
год без работы, на-
просится на ночлег
в городе Фергана.

С ним проститутка, две
красного по ноль-семь.
Ясно, как абв,
что предстоит за всем.

Кто б его ни отверг,
кто бы чего ни гнул,
N, одинокий клерк,
встанет ногой на стул.

Будет ему дано
право – поди ж, проверь –
он распахнет окно:
– Где же ты, соловей?!..

И, оттолкнув карниз,
он полетит наверх.
Певчий. Антагонист.
N. Одинокий клерк.
 2003-2005
















* * *

гандлевского читая днем


дождь опадает ленно с липы
на пряничную молодежь
из почек вылезают слипы
из горла языки и всхлипы
за скобками в ковшах ладош
оставлены таиться лица
над ними ангел завитал
и дольше долгого продлится
спор боливийца и чилийца
на голых профилях гитар
перцовую разделит на три
подъезд и перейдет на мат
в тумане в матовом скафандре
скучающие по синатре
кусты сирени зашумят
но сладкий воздух парадиза
при ненаправленной ходьбе
перечеркнет одна реприза
на ассирийском выходи за
дверь заскрипит нрзб
 2005





















* * *

зимнее озерное


Светла, спокойна и легка,
зима над озером нависла.
Ее бубенчатые числа
услышаны издалека.

Скрипит отчаянно снежок
и сбрасывается с елок.
Однажды некто здесь поселок
разбил и ненависть разжег.

Теперь здесь всякий двор на чер-
ноту наложен и разрушен.
А кронный лес, покрытый рюшем,
таит отверстия пещер.

Рисунки снеженных дорог
здесь прекращают проявляться.
И прячут небеса, как яйца,
в себе единственный желток.

Здесь лица выглядят старей.
Шаги – еще замысловатей.
Здесь жихарями у кроватей
нависли тени матерей.

Здесь возле каждого дворца
поставленные на аллеи
не липы – Кассиусы Клеи
от ветров защищаются.

Обрызгивая свой карниз,
луной качая и лампадой,
здесь время превращает в падаль
иные изыски из изб.

Полозья окунув в снега,
здесь вор несет в глазах усталых,
как огоньки в витых шандалах
слюнявит ветреный слуга.

Его хозяйка, госпожа,
орудует о спицу спицей.
И сын ее зверинолицый
грызет телятину с ножа.

Глубин касаясь и темнот,
как будто огненная розга,
когтистая рука подростка
каллиграфически ведет,

как публика наперебой
хлопками немощь растачала,
и в падающие с начала
зимы тела входила боль,

и вместе с каждою авро-
рою за петухами пели
и в маслянистые купели
спускали матери тавро...
 2005
















* * *

эскизы 19


снег приходит во сне к
мальчику, как завет.
может, это не снег?
может, мальчика нет?

или мне невдомек,
как с разбега точь-в-точь
сон, входящий в дымок,
превращается в дождь?

или разница в том,
что не пересеклись
сон, прокравшийся в дом,
с эхом, вышедшим из?..
 2005















* * *

декабрь, vol.2


 хабе

я бреду смурной и датый
сердце на измот
а за мной последней датой
в перечне невзгод
високосный год

я шагаю слаб и дряхл
вольный снег идет
то ли ватман то ли сахар
кроет город под
музыковорот

увернуться и усесться
хочется на ту
ноту звонкую у сердца
и пустить пяту
лодкой в темноту

наглядеться невозможно
мимо жирных троп
автомобилист похож на
зло включает стоп
в отложной сугроб

приступает к преступленью
клавишу нажав
и стекает синей тенью
лезвие ножа в
кожаный рукав

а за тем вишнево черен
кровословопад
до свидания печорин
до свиданья рад
встрече азамат

села рукоять у риски
раздавила грудь
жизнь разменена на брызги
до свиданья будь
недалеким путь

я шагаю левой правой
левой правой от
завихренных над заставой
ломаных и хорд
в белый белый год
 2004














* * *

смзнн


 кате

в инее нафталине в пору своих хвороб держит зима в долине несколько сот дворов
ветер веселый всадник ластится к облакам входит на лапах задних оборотень в балаган
тянет к тополю тополь сморщенные крюки просто сиди и штопай милая в две руки
будет сукно с укором щупать моя рука будет рассказ нескорым мой для тебя пока
грубая рукавица место найдет в избе стоит остановиться камере на тебе
видно что ты устала не переносишь ложь на ломоту сустава воду сырую льешь
вынуждена смириться не поднимаешь глаз с оборотнем и принцем страхи смотря про нас
хнычет спросонья дочь за перегородкой сна-чала сосредоточься перед приходом сна
позже мы на латыни будем читать псалмы кольцами золотыми будем меняться мы
будем прощаться с теми кто не пришел вечор и образует тени звездам наперекор
и оттого ли тайно милая ты горда что глубоко фатальна доля наша когда
счастье наше могло быть ласточкою во сне лампу покроет копоть все остальное снег
все что ни остается броши стежки стишки все на восходе солнца в пепельнице сожги
и уходя в хлева из комнаты гостевой оборотень извиваясь долгий оставит вой
лишь на полоске леса я тебя позову где ты моя принцесса где ты ау ау
 2005















* * *

6Х8 inch


Молочным утром выйдет фея
за тихим солнечным лучом.
Запахнет наготой портфеля
и кожаным твоим плечом.

За вышивкой ночного хлопка
под верхнюю губу сосок
войдет, как уличная зловка,
канючащая адресок.

Так, путаясь в случайной связи,
кусает насыпи туман
и позволяет восвояси
еще не включенным умам

податься без разбора, скоро-
палительно по рукавам
асфальтового коридора
к обязанностям и правам.

Так, мной исторгнутая пуля,
ты остановишься по ту
черту и камнем вестибюля
заполнишь эту пустоту.

И увядающая в гриме
моя оплавится щека
над телеграммами скупыми –
ВСКЛ и ТЧК…
 2003


















* * *

новогоднее письмо к г.б. в 23:58


 «есть несколько вещей, которым слова нет…»
 г.барин

вижу: вьюжка джигует с целлюлозой афиш -
не на шутку зашлась, ершась, захромала.
вот же дура! и будет-то ей с этого шиш,
только мало ей, мало. мало ей, мало!

никогда еще стрелки не были так близки -
но одна с другой не пересеклась, а
фонари отбрасывают с тетив на виски
и окно подмоченный пепел клааса.

подоконник холоден, правильней будет – мертв.
сквозь табачную пасмурность от дивана
отделяется кашель, как последний аккорд в
героической третьей от людвиг вана:

«я, наверное, покину и эту страну,
разорву обязательства и подписки…» -
«ну, а как же я? а девочка наша?..» – «да ну!..
 у тебя есть галстуки, тачки да диски…»

вижу, как ощупывает полотнище по
сорной площади (ищет стальные струи?)
заводной трамвай, что проследует до депо,
где сломает ромбы от тумблера «ruhe».

из него покажутся курва и бородач,
за спиной которого холщевый паюс
с мишурою и пожеланиями удач -
но я сплю уже, сплю и не просыпаюсь.

плоть моя, между тем, будет зашита в атлас.
а у свиты, сбросившейся по алтыну,
из ноздрей протечет кислота или из глаз
загноит: «покину, по-ки-ну, пок-ииииину…»

еле-еле касаясь, издали накалят -
«с новым, милый!» - укусы, слюною едки.
это, по-видимому, и ест любов (вот, ****,
как назло, запал мягкий знак на каретке)…

вижу: первый, кто повстречается и подаст
сто игристого, только проговорит: «м-м!» -
и над насыпью священных, нетронутых яств
восстановится однообразный ритм.
 2004

















* * *

в уборах

 
[март: 10 атм]
кем бы то ни было, но найден постой в избе из бересты.
срывает ветер с перекладин сухие чистые листы
и вяло копошится в шторке, пока его балует звук
параболической моторки, берущей штурмом акведук.
несут дворняги вдоль протоки от борозды до борозды,
как турбулентные потоки, витиеватые хвосты.
пытается каурый с чалым напасть на заросль щавеля,
но орегано величавым покрыта черствая земля.
меланхоличных шалей церковь затягивает внутрь шлейф.
и вытянутый из сусеков по меткам липовых аллей в
исподнем шествует затворник, прелюбодей и полицей,
и гипер-, и силлабо-тоник в одном единственном лице.
его волнует вечер тихий, скрывающийся в камышах
от всех, и спондей и пиррихий оттачивают его шаг.
он стрелки переводит в строки (ни слова! никому! ни-ни!):
«луна заходит на востоке, а солнце – цвета полыньи,
и может сумраком навеять, что ты – раба, а я – король!
а коли ты не хочешь верить, – открой окно, глаза закрой».


[август: вело-вяло]
у многовекового дуба записывать построчно про
произведенье стеклодува с пузырящимся в нем ситро
всему показывая фигу поплевывать через плечо
переживать жевать травинку и уверяться что еще
еще парит еще стрекочет еще лицу не побелеть
и память суетливо хочет еще чуть-чуть запечатлеть
хотя бы то что у прораба едва отпрыгнувшего с
тропинки целая орава детишек с южной полосы
хотя бы то что за каноэ легла оплетка по воде
хотя бы то что в этом зное есть деревянный домик где
собака смешанной породы застыла наблюдая как
нарезаны на бутерброды неровности на облаках
и ходит дурень по деревне улыбчивый и голый в рост
и в песне у него припев не так уж бессмысленен и прост
и в каждой мазанке до ночи сидят старухи на печи
а пополуночи охочи скрестить с соседями мечи
но вот окончена беседа и от ближайшего угла
под колесо велосипеда тропинка новая легла
еще парит еще стрекочет еще покрытая листвой
невидимая осень хочет взять всю округу под конвой
и выбелить дома и лица и ею взятая в игру
одна калитка отворится чтобы узнать что ввечеру
ничто покоя не нарушит лишь подмывает берега
и утекает вдаль и глушит масс-медиа москва-река
 2005
















* * *


цукат касается десны.
транзистор безголос.
день не приносит новизны.
не утоляют жажду сны.
за дымом папирос
уходят боли из колен.
в печи полно золы.
захватывая взгляды в плен,
висит на стенке гобелен –
олени и орлы.
на расстоянии руки
(все, что не доваял)
разбросаны черновики.
и в голове звучит: «беги
из плена одеял!..»
как ни гони колдунью прочь,
шагреневой корой
на яблони ложится ночь.
а за колодцем плачет дочь –
ей снится злой король.
она еще совсем слаба.
мне с ней проститься тут
необходимо, но слова
из магния и олова
из легких не идут.
ей ни к чему остатки ссор,
и не поймет она, к
чему стремился, точно вор,
идя на красный, разговор.
на проливных тонах
часы приблизились к семи:
им непонятно, как
в своем уме, но – черт возьми –
я отдаляюсь от семьи
на несвоих ногах.
и жалко тратиться на при-
говоры: «не мешай…» –
«…я рядом постою – кури…» –
«который час?..» – «семь-двадцать три…» –
«набрось хотя бы шаль…» –
«не холодно…» – «тогда пить чай
пойдем…» – «пойдем, но от
волнения не отвечай,
пока незримая печаль
пустое сердце жмет…»
 2005


















* * *


 е.евтушенко

ломбардная амбарная коварная и нет
прощай москва товарная я выключаю свет
и ухожу за некою идеей под арест
за девкой-однодневкою в запачканный подъезд

вослед за летней сплетнею наперемешку с
суровою последнею угрозою грозы
бессонница запомнится и колыханье штор
запомнится как конница неслась во весь опор
 2005



















* * *


 памяти лили б.

в стране по имени босая
среди кухарочной возни
где мальчики подруг бросая
уходят умирать одни
где спрятана живая речь за
тайгу шарманку и тюрьму
поэтом надобно увлечься
и подарить себя ему

и стать рабыней вековою
и отдаваться от и до
и стать великою вдовою
и подчиниться мысли что
в стране намешанных традиций
упорства и терпенья впредь
поэтом надо не родиться
поэтом надо умереть

и пусть в конце или сначала
заполоняет пустота
места душевного развала
все изменяется когда
с экрана ли с листа вслепую
на слух ли против естества
стихотворение как пулю
в себя приемлет голова
 2005














* * *

пятничный поздний фильм


невозможно написать обо всем;
опыт, приоткрываясь книзу,
научает, что, становясь отцом,
перелистываешь страницу
и сухим откладываешь перо к
ночи, и засыпаешь рано в
старых лентах, где на краях дорог
улыбаются мертвецы с экранов.

это - ось симметрии жизни, вдоль
которой исхожено лично,
где гортензия залита водой –
фантастична и фонетична
(по соседству, в парке, среди монет
возле сбитых досками статуй
кем-то выдавлено, что мамы нет,
мамы нет – отваливается из недр
покатившеюся цитатой)…
 2004