горсть из кармана

 


Тыся Тонкова


 
 ГОРСТЬ ИЗ КАРМАНА


 Молчание - золото. Отложим его про запас,
 а будем покуда медяшками слов пробавляться.
 
 
 
 Копья


Я, инвалид домашнего хозяйства...


Склеразм всрасплох меня застиг


Густым фантомом фатум нависает


Дядя Гамлет! Как мне быть?


Взялся за гуж - не говори, что не груздь


Стёп, а Стёп! Достань вооон ту звёздочку


Табун окрестных жеребцов…


Власть принуждает охранительно


Кружева чугунных решёток


Большой палец ноги сьёжился


Пятки едва удержали сердце


Груздь грустно грохнулся о днище гроба...


Флакон для слёз она достала


Беспомощно молчим мы у подножья смысла


За невозможностью сказать стоит твой взгляд


И так, и сяк я говорила - не слышал он.


Сказать не сумела. Теперь некому.


Пригуби меня , мой милый!


О боги! Лучше б ты молчала!


Рыбка сняла телефонную трубку и помолчала


Соловей сублимировал в сердце


Нечленораздельны эти двое


Ой , мы такие несхожие супруги…


Счастье зашло в тупик


Прекратите круговорот говорения!


Какая кладезная мысль


Водолей! Воду-то лей! А то , блин, засохнем


Расплескал воду ребёнок - босой бесёнок


Лучок даёт толчок вкусовым рецептОРам


Тополиные почки облепили меня духовито
 

А будет ли жало моё ядовито?

 
А угль не станет ли чадить?


А жизнь удасться ли прожить?
 

 А поле….?



 Бинарики - Двушки.



Эй! Кто там месит глину слов?
Не разберу я:: кто же Бог?


А помнишь сугробов весёлую жуть:
ты прыгнул, а я замерла в любованьи?


Ресниц твоих занавес приоткрыл
в неведомы бездны ведущи колодцы.


Гудит далёкий паровозик ,
а я всё думаю о рельсах под луной…


Любовь разбилась в кровь -
 впредь будет остророжнее.


“Ешё не кончила молиться я!”-
протестовала Дездемона...


Расчехлиласть чеиуха черепочками,
всполошила подушку пуховую…


Наукообразные насекомые
налетели как саранча…


“Улетело всё, ускакали все “ -
 блаженно всхрюкнула свинья.


Жир мажется и липнет, и ползёт,
трясясь трусливо и желеобразно.


Злосчастье захлестнуло горехлёбку,
а та взяла и , вынырнув, перегребла на зов иной.



Предстану пред вами как маленький Ваня,
конёк мой горбатый не сбросит меня.


Таня Толстая Косица уронила в лужу мяч -
пятки о пол топотят: “Купите заместо пять!”
 

Юность чрезмерна , такая транжира!
Старость скупа - экономка она.



Степь раскинулась привольно,
а по ней идут конвойные…


Топчутся толпы в табуны стянуты,
только так им торжественно.


Весть вскользь возникла собственною тенью,
а вот во сне внезапно вторгнулась как явь.


О шершень ! Жужжащее чудо из шелеста рощи,
как страшно ты жалишь, не зная пощады.


Му-Му вымечтывает музыку Йо-Йо Мы,
мурыжа мосл моржовый на отмели морской.


Йог йогурта не сьел ни йоты,
а йеменцы как йети с йодом лопают его.


Устройство внутренних пустяков
душевного убожества умонепостягаемо.


Фактура инфраструктуры данного факта
функционирует ультраформально.


Царапыч спохватился сцапать цыпу -
церцея же зацементировала храбреца в сердце.
 

Буковичка - Божия коровка! Не забудь
про : “Хлеб наш… даждь нам днесь”




 



 Трикопы

С пустою тарою бредём
в пустыне слов ничьих, незначащих
наполнить смыслом дабы.


Есть правда на земле.
И эта правда состоит
из лжи всеобщей...


Среда заела...,
а вернее закусила нами,
споив сперва.


Иван схватился за усы,
с которых мёд стекал,
не попадая в рот к нему упорно.


Попугай меня попугай
болтовней своей кривоклювой,
а я подразнюсь пересмешливо.


Терзанья бесполезны,
 но не для бумаги
(ей они вредны ;-)


Душа моя, и как тебе не лень
лежать и нежиться ,
пластаясь по подушке?


Хреноватый хрен у хозяйки.
А наш-то - хоть и худ,
ан охренительно хрумкает!


Дыханье на стекле,
почти как слезы,
застит зренье...


Нем трепет
лепестков надежды,
не опадающих никак.


Жизнь проходит,
оставляя неизменным
след в душе моей.




 Четверики



 Русская езда (вариант)
 
Ехали емели еле-еле-еле,
а как надоело ездить на печи,
живо пересели в весёлые качели
в небо улетели. Ты их не ищи.


 Сексизм упорный

У тебя меня есть много всяких разных.
Для меня един ты , прямо безобразно!
По такому рангу следует конкретно:
я люблю волною, любишь ты дискретно.



 Врубль


- Королева моя! ну сьешьте хотя бы чего-нибудь!
- Что Вы! Что Вы! О. нет, никогда!
Вы только представьте, чем это всё кончится...



 


 КЛОЧКИ
 
 ***
Построить жизнь, забытую когда-то,
забившись в сети на глазах у всех.
И лишь закаты, лишь одни закаты
пускают пустошь за отвал небес.

Какие лица, ах, какие лица!
Забытых память ворошит под бред,
уставясь хрупкими глазницами
на рой мерцающий под сенью век.
----------------------------------------
--------------------------------------
Размывы остовов. Земля вспучилась.
Гранитной склизлостью дарит весна.
Лишь запах остростью и крики отчерком
несёт остуженность. Куда, куда?...

 

 Снежная юность

Распахнёшь себе окошко в далеко,
Покрасуешься : "Ах как мне нелегко!"
Снежной свежести пригубишь, да глотнёшь,
До ломоты пальцы доведёшь.
Поцелуйчик на морозе тот снежок,
Что запущен наугад и невдомёк.
Сколько страсти сожжено в снегу -
Лишь ему доверится смогу.

 
 ***
Снежный воздух неделим
словно знатный пилигрим
наполняет наши души через лёгкие.
А фигурки застыло спешащие
теряются в просторе пейзажа,
вдруг открывшегося взору.
Зимние цветы снятся льду
и процветают вечные гвоздики...


 

 ***

Леденцовым нежным снегом
окантована листва.
Разрисованное небо
и кружится голова,

И простор забрался в дебри,
шелест пестрым стал ковром.
Тишь. Смущённые деревья
замирают перед сном.


 ***
Отпечатки пальцев дней
размываются потоком мутным,
стираются печатью буден.
Остаётся вечный Колизей,
уставленный в ещё более
вечную породу вещей.
Взор космический всё стережёт
без нашей оглядки на сущее.
Бусы стеклянных глаз подстерегают
в нас застенный сюжет.
И иногда странные розы распускают
свои сверхнежные лепестки ножей...



 В метро
 
Простите, я не заметил, что оно живое.
Что организованное тепло шевелится,
затянутое в двойную кожу, обхватывая
из последних сил хладный блеск металла.

А может, это я из последних сил? -
стараюсь не раздавить. И отыскиваю нить
тропинки между. И в переходе сплёл
мостик над головами. В том переходе плиты

красно-свинцовой пылью покрыты,
а при выходе становятся рубиновыми,
вдоль лестницы ведущей на выход.
А для кого-то наоборот вниз ступенями

в подземелье. Плиты множеством затёртые,
просмотренные до беспамятства.
Лишь отпечатанные в образе встреч,
да в образе зданий бывших и ставших

над пресловутым ходом, который и туда,
и сюда предназначен. И мы забыты
до следующей, неминуемой в никогда
встречи в метро, до отказа забитом.

 
 ***

Я с тобой, но сил всё меньше.
У тебя есть купол неба,
свой прозрачный куполок.
Я ж размазываюсь блекло
по поверхности его.
Ты и видишь, но незряче -
мир иной тебя берёт.
Я тащусь подобно кляче
и ищу звонок и брод.
Трень-ку-трень тебе несмело,
ты услышишь, но уже
ветер снёс корабль белый,
я сорвусь не вираже...

 
 ***
Как жизнь крепка,
по-прежнему заботясь о здоровье
ведёт меня на новые ступени суеты.
Закручивая новые раздоры,
раздаривает старые мечты.
Прикладывает ухо к телефону,
настраивает на весёлый лад
все микрофоны в доме, где не спят.
Выстраивает строго в ряд
дела, которые горят...
Пожар ей щёки горячит
и делает в сто раз прекрасней
жизнь, захлестнувшую меня ненастьем.

 
 ***

Легко, легко, слегка паря,
жизнь раскрывая книгой для
тех, кто не в колее, и не
к седлу приторочен
И нет для них
немых и слепых
ни запахов, ни красок,
ни звуков полночных.
Нет утра дня
и солнца в "ля",
когда сияет полдень.

Ах, жизнь копейка!
Но стоит быть -
капризом у природы.

 
 ***
 
Я не верю в этот свет,
как не верю в Ваш портрет,
мною повеленный.

Вы сошли с него давно
перебежкой, как в кино
из другой картины.

Дай гостям подуть в дуду.
Передай им ерунду
под углом фортуны.

Я и впрямь чажу котлом,
перевариваю лом,
жажду перемены.


 ***

Бессонницей глаза твои полны,
бессонницей кругом обведены.
Дремотой скован ряд природный,
суставы ноют, но свободный,
чуть пьяный бродит лёгкий дух -
то к звёздам прыгнет,
то сверзнет в грусть.
Прекрасен обруч "статуи свободы"
и цепки пальцы у природы,
втянувшей нас на новый круг,
на путь миллионный, где б шагнуть?
Причалы , что порты,
вокзалы , что курорты
стремятся принять и отнять...
Как ветер гуляет -ах, им не понять!-
и пену срывает на гулкой волне,
а воздух не знает, что мы в вышине...


 Купрум

И журавлик, и синичка
мной отпущены давно...
Обожаю неприлично
медь всего лишь я за то,
как в щитах она сияет,
и в ирландских волосах,
в шерсти сеттера богата,
и в натёртых пятаках.
Свёртки проволоки медной
с детства с трепетом храню.
Самовар кипит в каптёрке,
скоро таз себе куплю...


 ***
Передо мною пёстрые ряды
картинок, занятых у детства:
вот пони с чёлками, а вот сады
с неспелыми, но вкусными плодами.
Вот жулелиц пахучих стройный бег,
и кольчатых червей тугие тельца,
но в лужах радужных распались кольца их,
оставя сопли розоватых теней...
Забор, ещё забор и щели в них,
ведущие к заветным тропам,
бегущим чрез бурьян-крапиву -
к тайным закоулкам,
где мы зарыли множество секретов,
под стёклышки сложив всю красоту,
что под руку тогда попалась нам.
Где вы коллажи детского музея?
Кто видел вас? Лишь только червяки
могли пораниться вслепую.
Но им не страшно - чудесны,
как и ящериц хвосты,
в своём живучем возрожденьи.
Стрекозы, бабочки, жуки, цветы -
пришпиленные детским любопытсвом,
простите нас, тогда не знали смерти мы...



 

 За что я Вас благодарю:

Невольно, нехотя, нечаянно, случайно
Вы превратили в нежность чистую меня:
вот я стою пред Вами несказанно,
забывши все слова,
всё, что положено среди людей,
для светского прилично ритуала;
и только нежность есть во мне,
и только нежный жест способен говорить
у тела моего, которое остолбенело
для всего другого.
Вы испугались столбняка такого -
- сбежали с поля нежной битвы,
спрямили курс шального корабля,
оставив по уши в любви меня
и с нежностью по горло...
И что же, плакать мне теперь?
Я негу разливаю всем, кому не лень ...


 ***

Нежно музы причитали
и раскладывали спешно
по углам свои детали.
Инок бедный шлялся поздно,
ветер маялся бесхозно,
а туман висел поверх.
Шелест, шорох, разговоры,
незабвенные просторы...
Дождь забрызгал сразу всех:
по мотору, по урчанью,
по небрежному молчанью
протянулись холода.
Подступила ночь и влажно
всех задула на места.


 ***
В конце жалеющего дня
ни капли нету силы.
Нет сил понять зачем так зря
и что шпили позолотило
на всхолмьях будущих могил.

На дне заставленного дня
снуют и копошатся слухи,
копают память к смыслу глухи,
и делят надвое меня
в исходе жалостного дня.
 
 
 ***
Вечер тот напрасным сделал
стрелок бег и сердца стук.
"Ах, как пахнет сигарета!" -
- замирает лёгкий звук.
Света тени без границ
устремляются друг к другу.
Опустите Вашу руку:
смысла нет прощать навеки -
время мимо потекло
и оно уже не лечит.


 ***
Она пришла -
не свет и не заря,
как лист упавший
в полдень в понедельник.
Как странно жить!
как бешено дышать,
как жало страсти
 расплавлять
 усердно...
И скатертью укутывая вонь,
когда на плечи
 сны легли
 пустые.




Однажды Питер в ноябре.

Когда не здесь, то странно ярко, близко,
пускай три месяца прошло с поездки той:
твои черты, и воздух, и дома, и двор пустой
от жителей своих почти всегда, и низко
сквозит усердный ветер, и небо смотрит
хмурым оком на Город в праздничные дни
людей, не Бога. А ЗДЕСЬ проходит будто
без следа в усталой памяти без сроков,
без координат и поручней - уходит...
А может нет его совсем? И только тени
бродят и томятся в пустоте, в пучине мерной
пустяковости. Но надо только отбежать,
отъехать, отлететь подальше, чтобы увидеть,
ощутить, понять, расслышать то, что раньше
так тяготило смутностью своей и скукой
расстилалось. Я , вроде, знаю это, но сейчас
я чётче различаю местность, что на семь
сотен отстоит далёких километров и
семьюодиннадцатью днями замалчивалась
и забывалась; нет, правда, пару раз была
помянута не очень добрым словом,
но явственней теперь, чем молодая поросль,
которой, впрочем, не случилось в
упомянутый момент. Ты помнишь самый
неприкаянный, сырой и дерзко серый,
раздражённо тусклый путь, порой казавшийся
путём к Голгофе - вдоль набережной,
вдоль вод тяжёлых отлитых в камне. И нет
ступеней холодней темней и скользче, чем
на кораблях, военнее которых не бывает,
что зависли, черными снастями застряв в
промозглом небе, над головами праздными
зевак. Дышать всей грудью не дано
и мы идём, передвигая ноги так, как будто
этот Город мы несём в себе, сведённые
локтями вместе, навеки вставлены в сей
пасмурный пейзаж. А достославный
и преблагословенный Эрмитаж?
Он всемогущ, он может всё, богат он
разными болями, он ищёт слабые места,
и беспощаден он к своим гостям - поманит
ввысь, но ты не тем путём к чужим печалям
угодишь, заблудишься в других предместьях.
Ты скажешь: "Слишком мрачно" Я отвечу:
"Может быть" Но сам припомни эти песни,
баллады, сказки и былины - смыть облик их
головною болью не удастся. Вместе со всеми
остальными при- и недосказками здесь
собраны они и , сдаётся мне, болтают по
ночам неведомо о чём. И ты в том лабиринте
длинном скучающе бредёшь, небрежно
знаешь обо всём на свете, а , может, не
желаешь знать. Бог знает только...
И , представляешь, вовсе не хорош настолько
парк Царского - существенно проигрывает
мрачным возгласам дворцов, что смотрят друг
на друга с берегов реки неспешной, мощной,
омывающей весь Город, вбирающей в себя все
отражения его: и снег, летящий густо в лужи
под ногами нашими, растаять будто-бы
спешащий; и кабаки, которых мы упорно
избегали, но всё-таки настигнуты одним из
них ; и ряды домов вдоль речек и каналов,
продрогшие в столетьях больше нас,
случайных здесь гостей, ни капли не готовых
к всездешней ледяной прохладе, и менее
всего к холодному до обжиганья презренью
твоему, разлитому на нас до самых до макушек.
Я умолчу о кладбищах лишь потому, что это
"апогей", вершина и итог всего, и сию
квинтэссенцию я описать не в силах.
О комнате чудесной, где мы нашли приют,
тепло и пищу, я надеюсь, ты и сам прекрасно
помнишь - таких кают в своих ты рейсах
не увидишь. О чём бишь мы? Ах да,
Балтийскую ещё не вспоминали - там уже
большие воды и серый горизонт сравнится
лишь с пронзительностью вечной на
кладбищах, о которых я не имею слов сказать.
А в завершенье в рамку из вокзала поместим
милую картинку: "Вокзал несгораемый
ящик..." Один Единый Вечный Общий
всегда он впереди и за спиной у нас,
с ним распрощаться невозможно -
к нему вернёмся всякий раз...