эти вещи - себе

В запястье от напасти
быть оставленным под сласть
рукопожатия и там
привознемогая стать,
как суть не нужное, и потому,
оставленное громко
с аппликатурой глаз,
что под шумок
елозят по углам, сообщая заострённым нервам, страсть
к не оправданным потерям, ты
выдыхаешь глоткой пар
от полотна лачуги
с диагональю в коромысло, входишь
выдвигая за пейзаж с латунным берегом, причалом, вёслами на дне
полусгнившего остова лодки, бровь
закладываешь руки за спину
и лыбишься в пролом, ещё
от потолка бежит не то шнурок, не то петля и провода
узлом вплетают разговор, собой
в обход на закрома, пытаются отвлечь
от груды, сваленного на пол, шифера и досок, кирпича…, под стол
залетает стрекоза и там, жужжа, жирует в пустоте
меж ножек и башмак
на клетчатой клеёнке в след за скипидаром в склянке
дрожит от поступи, живой… в окно
без рамы и стекла, но подоконником и кружкой,
заполненной зеленной жидкостью, сучки и прочая
влезают как
непрошенные гости – с неохотой,
преступая чрез порог, чрез хозяина, хлопот его, зевотой
подгоняя час и место, так
чтоб скука взвилась на флагшток, издохла птичка
в клетке,
метко, завивая чуб, с едкой расстановкой
выговаривая «здрасти», шаг
переправляя к вешалке, сортиру, к явствам,
походя испрашивая пачку
винстона и стряхивая пыль с платка и..,
становиться вразрез с собой
неуютно выпирают кости, здесь
каплет небо на макушку, сквозь
сито в крыше, выше
примечаешь дохлый запах, мыши,
трухлявые подпорки, грязь и краски
в консервах припенают речь,
шутя кривишь губою, печь
в разломе выглядит как ночь, угли
вперемежку с этикетками,
окурками, слюдой и разной дребеденью
ни менее зловонной чем, приятно оттеняют думы
о своей истерзанной судьбе и
холодок в боку, в носу
свербит, шепелявит ветерок,
честно
и не верится, не повезло, хотя
вернуться обратно и застать врасплох
в загульной тризне всё то,
что так долго окружало тебя,
не более чем познать враньё, да
они врут
они и без нас
эти вещи - себе,
только себе.