Я рвал сиреневую гладь...

Я рвал сиреневую гладь
И наслаждался брызгом пресным,
Но утишал его – и, глядь,
Проплыл дозор безынтересным.

Меж губ зажато острие –
И ранит алые насмешка,
Но обостряет лишь чутье.
Я воли клятвенная пешка.

Вот сеть раздалась поперек
Преодолимого пролива –
Лазейку знаю: шаткий рок
Из стены выберу шутливо.

Исчезли звенья – путь открыт –
И я уже под нужным мостом,
И бронза статуй мне глядит
В ночи сопроводящим монстром.

Брег не просядет подо мной,
Ничем не выдаст появленья.
Живодрожащею спиной
Прочту любое шевеленье.

Безумье властвует: окрас
Приобретает все единый –
И то по мне. На первый раз –
Стрелой попутных улиц длины.

Крадучись, чувство, что внове,
С сближеньем с целью подступает,
В многострадальной голове
Всю область духа занимает.

И я карабкаюсь, в стенах
Едва заметные уступы
Отыскивая в тех тонах,
О кои когти мои тупы.

Я ошибаться не привык,
Я точно знал расположенье
Дворцовых комнат. И на стык
Мое последнее движенье.

Из-за цветастых покрывал
Покой я видел богатейший,
Но он ли думы занимал?
Мне оставался ход простейший.

Средь блеска золота-камней,
Сребра, шелков, иных занежных
Стояла ложа, а на ней
Спала счастливо, безмятежно…

Никем не бранной красоты
Твои я видел очертанья,
И к смертии готова ты
Была не боле, чем к купанью.

Но что! Улыбка на губах,
А по щеке твоей стекает
Слеза в чистейших жемчугах,
В лампадном светоче сверкает.

Я подошел, но острие
Вонзить в божественное тело
Я не решался. На мое
Бездвижье ты права имела.

Глаза внезапно разожглись,
Ресницы веером качнулись,
В страданье губы поднялись
Со вздохом – лезвия коснулись.

Ты погасила дикий крик
И замерла в опустошенье,
Тебя смиренья бич постиг
Предсмертным очеорошеньем.

Ты тихо молвила: «А то!
Припомнишь мне мной загубленных?
Но голословие на что?
Чрез жернова мной пропущенных,
В кипящем масле мной сваренных,
Мной дротами изрешеченных,
Со зверем в клетку заведенных –
Их не вернуть, оппортуненных.

И если дрогнул ты в борьбе
Пред совершенною фигурой,
То возбладает ли в тебе
Бесстрастный разум над натурой?

Ты не посмеешь вознести
Над мною скрамасакса бивень!
Свое бессилие расти,
Не окунай в студящий ливень.

Не будь глупец! Бери меня!
Любовным ложем – хладный камень –
Его согреем – дабы я
В гортань вонзила ярый пламень…

Кому, как не тебе решать?
Но ты, я вижу, непреклонный…
Я исполнению мешать
Не буду воли неполонной».

Откинув волосы назад
Одним внимательным движеньем,
Ты полонить хотела взгляд
Развратным новым обнаженьем.

Постель дышала под тобой,
Ты развела небрежно ноги –
И космос заняла собой –
О боги, боги, боги, боги!

Кто знал подобие того,
Чего не может быть прекрасней,
Тот – жертва мненья своего:
Тем будет смерть его ужасней!

Глаза и губы – арсенал,
Не будет мне защиты божей!
О благодатный матерьял
С чистейшей и мускусной кожей!

Изгиб стихийности, волны
В пульсирующем очертанье,
Твои движения полны
Воображенья и мечтанья.

Ты стонешь голосом сирен
И дразнишь влажною спиною,
И гладиатором арен
Твой тонкий палец предан бою…

Все пересказано давно,
Но не могу не возвратиться
К тем девам, коими дано
В безумной пляске насладиться!

И был мой выбор. Я отвел
Назад мутнеющие грани,
Стремительный чей ореол
Спел в угасающем тумане.

Рубин груди твоей алел,
Когда я бросился в объятья,
И воздух между нами тлел,
И не были слышны проклятья.

Я убивал покорный стан,
И кровь кипела над телами,
И превращала в океан
Пространство меж грудей холмами.

Мне дварфы кляли острие,
Чтоб невозможным не помстилось,
Чтоб все желание мое
В тебе, царица, уместилось.

Твоих полураскрытых губ,
Полуизраненных моими,
Мелодию турнирных труб
Я слышал, не застигнут ими.

И грохот копий о щиты,
Кровосмесительные вони,
Как с жестом привставал ты,
Как обреченно ржали кони.

Ты, верно, помнишь, как тогда
Я вам начерпывал Граали,
Как вам нужна была вода –
Вас иссушали эти стали.

Как я плеснул в твой светлый лик
Всеразъедающего яда,
Но встрепенулся ученик –
Сгорел – и ты жива, наяда.

Я был доставлен в твой покой
Израненный и изъязвленный,
И проводила ты рукой
По грязной плоти опаленной…

В кругу прямолинейных луск
Твоих грудей еще пологих
В тебя вонзал я свой дамаск
Лишь как в одну из женщин многих.

Сегодня я вхожу в тебя –
В овеществленную богиню
Как словно, ткань твою губя,
В высь прогоняя темно-синю.

Ты умираешь, идеал,
Сквозь многочастные оргазмы.
Я все сполна тебе отдал,
Излившись в мертвенные спазмы.

18.11.2000