Ворон и Роза

+++
Целовать белый свет,
Обжигая бесстыжие губы.
Ровно тридцать монет
Ровно тридцать три года любви.
Это древо кому
Снова срубят на крест лесорубы?
И кому прокричать:
Коль ты – Бог, - нам спасенье яви!
Долго ищут в садах
Вечно влажных, что веки Марии
Гефсиманию, Ерусалим,
Капернаум и твой Вифлеем
Но не знают ни тени,
ни тела, ни крови Мессии,
Благодать как вода
Утекла навсегда насовсем.
Если к деве испуганной
Спустится белая птица,
Не исполнится снова,
Что было однажды дано.
Но, продрогнув, душа,
Тайне крестной должна причаститься,
И горчить на губах
Будет кровь Его, а не вино.
Полон праздничный храм
Будет самого разного люда,
Будет пением литься благим
вечной жизни завет.
И неузнанный ими
безумный, бесстыжий Иуда,
Губы вновь обжигая,
Придет целовать белый свет…

+++
Мне в рот и в уши налетят снежинки,
Опять осядут слякотью в мозгах...
Минуя все осенние заминки,
Придет зима в свинцовых сапогах.
Придет, опять законопатит окна,
Нальет нам одиночества в стакан
И вновь привычно заморозит сток на
Трубах водосточных. Крупный план...
Летучею колючею печалью,
Она воспоминанья заметет,
И небо скрыв под белою вуалью,
Ночам опять откроет черный счет.
А что зима? - Лекарство от сомнений.
Холодный шаг. Душа сверяет с ним
Всю ценность ей дарованных видений
И скорбь всех тех, кто ею вновь любим.

+++
Поет, пророчит, ворожит и плачет
М. Кузьмин.
Все девушки немножко ворожат,
Наматывая локоны на пальчик.
Ресницы паутинками дрожат
Когда коситься любопытный мальчик
В их строну. Движения, наряд,
И кожа их белей молочной пенки,
И плаванье с повадками наяд,
Грудь легкая, открытые коленки, -
Будь осторожен! Это колдовство,
Случайных взглядов боль неизлечима
Но им не надо сердца твоего
Все это друг – пустая пантомима.
И ты воспламенен легко как спирт
В тебе желанья закипели грозно.
Ты не поверишь, это – только флирт.
Смертельно, беспощадно, несерьезно.

Крестики – нолики


Жизнь играется в крестики-нолики.
Мне отмщение и Аз воздам.
Трудоголики и алкоголики
Получают свое – по счетам.

Коль веселым ты ноликом катишься
Гладко стелется ласковый путь.
Все равно непременно расплатишься
Ковылем вечность ляжет на грудь.

Только острым родился ты крестиком
И косишься на вечность свою
Одноглазым провидцем и вестником
Появления вора в раю.

Ты упрямством гордишься и верою
И над холмиком малым встаешь.
Пахнет трусость травою и серою.
Ты не ставишь её ни во грош.

Жизнь и ты надо мною не сжалишься
На погосте в неведомый срок
То ли в нолик позорный провалишься
То ли крестик воткнешь поперек.


Почти магическое слово

Мне страшно оторваться от тебя
Как слову от своей исконной сути
Кристаллик сердца бедами дробя,
Кошмарами как шариками ртути.

И колыбель в почти летейской мгле
Качается моим мирком непрочным.
Я как слепой, гадаю на золе,
Боль заклиная часом неурочным.

Живу недолгим счастием затей,
И отрицая материнство мрака,
Я вновь гляжу в глаза своих детей
И жду от них спасительного знака.

Но вот из мрака вырастаешь ты.
В грядущее из теплоты былого
Летит, свой смысл украв у простоты,
Люблю – почти магическое слово.

+++

Прижизненно втиснутый в рамки портрета
В пророческий ранг возведен,
Возможно плевать ты хотел бы на это,
Но ты – в чьем-то – доме – закон.

И свита знакомых у брата у свата
Садиться за новым столом
Тебя поедать, - твое имя - цитата
Язык в горле встанет колом.

И если из медной сияющей рамы
Довольный двойник подмигнет,
Позволь догадаться, финал этой драмы
За славу досрочный расчет.

И вот уж когда тебя с миром положит
Толпа и засыплет землей.
Ненужная книга твой век подытожит
Счастливо тебе, дорогой.

Портреты давно и послушно желтеют
Меняются годы и власть.
И снова подростки над славой потеют,
Мечтая легенду украсть!

НАДПИСЬ НА НАДГРОБНОМ КАМНЕ

Никого не проклинал, не славил,
Восхищался, каялся, блудил,
Хмуро исключал себя из правил,
И коряво строфы городил.
Был он сам не то чтоб доходяга,
Просто был подолгу нездоров.
Сердце вновь вела слепая тяга
К сердцу, в самом хрупком из миров.
Девушка, забудь глухие слезы,
Горе одолей до холодов.
Болью обессиленные лозы
Не подарят благостных плодов.
Друг с тобой! – из строк своих, из гроба.
Если в молчаливый этот год
Сына не родит твоя утроба,
Кто души любимой свет спасет?

+++
Всю ночь античные цикады
Поили музыкой земной.
Но ни к чему её награды
Тебя довольно, ты со мной.

Светились под луной медузы
В темно-соленой мгле морской.
Пусть мчатся прочь ночные музы
Тебя довольно ты со мной

Струится из руки жемчужный
Слепой счастливый наш песок.
Ко мне стучится час недужный
Пришел воспоминаний срок.

И ни цикад, ни дна морского,
И ни медузы под луной.
Ночь тянется, лишь полшестого.
Жизнь, помни, ты ещё со мной!

+++
Мостика певучие дощечки
Пена резвых рек руном клубится
И на соснах свежие насечки
Слов, чтоб с верной песенки не сбиться

Собирай, браток, свои пожитки:
 Свежий хлеб и старые манатки
В горы, что застыли как на свитке
Древнем, ты поедешь на канатке.

Не одно ли, водка или чача?
Ркацители кальвадос и граппа,
Мы как прежде покидаем, плача,
Вас, Батуми, Адлер и Анапа.

Мы остались к вечности глухими,
Только слышим все, без уговора,
Шум морской под окнами своими,
Будто стражник - тень из Эльсинора.

Ворон и Роза

Бутон распустившейся розы
В безлюдном саду увядал,
А ворон, роняющий слезы,
С откоса за ней наблюдал.
Цветущая жизнь остывала
И лик её алый истлел,
А ворон – беды зазывала
За тем очарован смотрел.
Он крикнул: - Я смертью кормился
И верен закону отцов
К кормилице с неба стремился,
И первый встречал мертвецов.
Но бедное это созданье!
За что ему тягостный стон?
Я слышу его увяданье,
Влюблен, потревожен сметен.
Пусть мир не смущал меня вонью,
А робкий цветка аромат
Пронзил мою душу воронью
Как жгучий, мучительный яд!
Не тронет цветка разложенье,
Смиреннее гибель его,
Напрасно немое круженье.
От смерти не взяв ничего,
Забыв про шипы и занозы,
Нарушив запрет вековой,
Бутон распустившейся розы
Срывает дрожащей живой.
- Сберечь ты едва ли сумеешь
Меня, - отвечает цветок, -
И черным крылом не согреешь
На мне ни один лепесток
 Добыча собратьям дороже,
Тебе – красота дорога,
Но ты ошибаешься все же,
Кончины печальный слуга.
Ты не закричишь над утратой,
Когда я свернусь как зола.
Меня ты забудешь, крылатый!
Прости мне, что я умерла!