Итоги половины жизни

Дело к тридцати. Объективно, полжизни позади.
Итоги, которые я должна подвести…У меня есть дочь.
Основную витальную функцию своего предназначения, как
женщина, я выполнила…
Я получила хорошее образование, мне дорог тот факт, что я русский филолог.
Ни в журналистике, ни в педагогике я не состоялась, хотя начинания
нельзя назвать провальными. Моё образование – это мои личные игры в бисер.
Сейчас я занимаюсь маркетингом и связями с общественностью – это очередной мой проект, который мне пока интересен.
Если я напишу в своей жизни хоть что-нибудь стоящее, это станет поклоном моему учителю, прекрасному человеку, который вложил в меня всё лучшее, что было в его душе…Я надеюсь, что он жив.
Любовь. В моей жизни она была. Говорят, кого возлюбят боги, тому они подарят много счастья и много страдания. Вывод напрашивается самонадеянный и дерзкий: меня любят боги… Бесценный опыт любви заключается для меня в том, что раны – не заживают. Ты меняешься, взрослеешь, стареешь, а раны не заживают. И, наверное, это справедливо.
Я бросала, меня бросали…Не в самолюбии дело, ей-богу. Не в том, кто кого бросил. В сущности, между бросившим и брошенным нет никакой разницы. Значение имеет только любовь.
Иногда мне кажется, что я всю жизнь хожу по кругу. Круг - один, я – разная.
Предательство. Нет, наверное, ни одного человека, кто хоть на минуточку, хоть в мыслях, хоть по малости, вовсе никого уж не предал…Предателей Данте законопатил в последний круг. Ну, в общем, каждому – по делам его…Но я не судья. И предателей, видит Бог, не сужу. В каждом человеке есть и высокое, и низкое. Наивно требовать от человека быть всюду и во всем кристально чистым. Я признаю в качестве оправдания предательству – любовь. Прагматизм и логику я оправданием не считаю.
Так получилось, что сил мне отмерил Бог порядочно. И спрашивать ему с меня следовало бы строже, чем с тех, кому сил всегда не доставало…
Мне зачастую везло. Просто везло. Я могла бы (и просто должна была) получать по морде от жизни намного чаще, чем это было на самом деле.
Сейчас, когда я своим умом, своими шишками и синяками, дошла до банальных вещей, я не склонна переоценивать свой интеллект. Мне понадобилось двадцать семь лет, чтобы понять: на всех не угодишь, миру до меня, Жени Истоминой, нет никакого дела, я имею право быть такой, какая есть, и любить то, что я люблю, и ненавидеть то, что ненавижу.
Я могу любить искренне и верно, и достойна любви и уважения, несмотря на все свои недостатки и выверты моего совсем неровного темперамента.
Я не обязана терпеть то, от чего меня выворачивает наизнанку. Я могу делать и то, что должна и то, что хочу – в согласии с собой, без угрызений совести.
Я хочу когда-нибудь родить сына. Лет с тринадцати я почему-то была уверена, что у меня будет сын…Кто-то из великих сказал, что в горькой женской повести без любви,
сын – всегда главный герой. И я с этим утверждением согласна.
Но мне хотелось, чтобы в моём случае, в моей жизни, сын не был бы
главным героем, потому что это свидетельство того, что женская судьба не состоялась…
Я всё ещё тщусь писать прозу, хотя, если я до сих пор безнадёжный лирик, обольщаться насчёт писательства мне не следовало бы.
Недавно я поняла, что переоцениваю непостоянство своего характера, и что не так уж я легкомысленна, как мне казалось. Я осознала, что люблю сейчас то, что любила и когда мне было тринадцать, и когда мне было восемнадцать… И что, в общем, ничего не изменилось с тех пор. Разве что максимализма поубавилось…
Ещё я заметила, что время течёт медленно, а проходит очень быстро. И, наверное, мне осталось просто жить, иногда доставая запылённый чемодан своих эмоций с антресолей, разворачивать дорогие сердцу воспоминания, перекладывать своё добро нафталином, и убирать до следующего приступа ностальгии. Даже если в моей жизни не будет больше ничего, кроме материнского счастья растить мою обожаемую дочь (а это уже очень много), я буду думать, что моя жизнь была полной и счастливой. Мне много дала судьба,
и сейчас я наконец-то учусь вслушиваться в её тихий шёпот…
Меня часто упрекали в эгоизме. Скорее всего, заслуженно. Мне так мало было своей огромной любви, что я хотела того же от мира. Не знаю когда, я поставила в своей иерархии ценностей любовь на первое место. Может быть, разумнее было поставить на это место семью и жить спокойно. Но я точно знаю, что без семьи я бы прожила, а без любви…без веры в любовь…а зачем тогда всё вообще?
И сейчас я совершенно спокойно и трезво говорю: да, таким убитым романтикам, как я, в мире тоже есть место. И нет никакой трагедии в том, что жизнь лепит нам в лоб аксиомы, а мы противопоставляем ей свои иррациональные доводы.
Чего бы я хотела? Помимо утопических мечтаний, чтобы не били слабых, не отрекались от своего, не предавали, что все мои близкие и друзья были здоровы, и просто, чтобы все были здоровы...Я бы хотела, чтобы мне верили. Чтобы не искали во мне скрытых мотивов. И, видя моё сердце, не били по нему. ( ну, это все хотят…а чем я, собственно, выше других?)
Говорят, некоторым можно верить до двадцати девяти, после двадцати девяти верить нельзя никому. Я продолжаю верить в исключения. Из всех правил.