Киев и глубже

 Киев и глубже (Сестре)

 1
 Когда любить тебя трудней, чем не любить
 (чем - бить, чеканя битых из небитых.
 Чем - быть. Чем - отнеся экватор к "пи",
 проткнуть надир, не разбудив Евклида;
 чем спать при лампе и шагать во тьме,
 чем горсть земли твоей нарыть под снегом) -
 чужой удел мерещится.
 К зиме, должно быть.
 К голени Олега
 с пригорков, что змея, сползает нить.
 Когда б любить - трудней, чем не любить...
 
 2
 А вот такси. Свернуло за полночь. Ударив выхлопными залпами
 по двум дворнягам. И разбужена, я стану вновь считать до ста.
 Полуголодная, продрогшая, когтями облако царапая,
 ревет медведица. Но светится ее полярная звезда,
 к моим гирляндам приторочена.
 Ночные звери по обочинам
 сверкают блёстками чешуйным, горбатят как мосты - хвосты.
 Арат рифмует. Мне неможется. Но видно в скважину замочную,
 что Бог не мерой, а пригоршнями спускает Духа. С высоты
 пятиэтажного строения подполье - пропасть. Дело Ленина
 невольно кажется не значимым, и жалко батюшку царя,
 и революции осенние, и безмятежное сопение
 мальчишки Герцена божественно : mein Herz, поспи до декабря!
 
 Кто виноват - с чужого берега видней. Особенно с Америки.
 Я иногда съедаю кислое, чтоб утвердить мираж Москвы
 в пустынях неба. Но истерики дождей, с утра и с понедельника,
 губительны по отношению к любому замыслу, увы.
 Что, впрочем, происки синоптиков, готовых по определению
 узреть измены в красках радуги. Но фиолетовый зовёт -
 густой наживкой подлежащего в капкан безличных предложений :
 Знобит. Светает. Подморозило. Под ложечку. Под Новый год.
 
 3
 А что загар? когда он несмываем,
 и неохота оголять плечо.
 Или держась за поручень в трамвае,
 cравнить свою ладонь с чужой. Еще
 найти трамвай - хотя бы шпалы -
 и вдоль по Хайфе (или поперек -
 куда длинней? И всюду будет мало)
 под самый что ни на есть пивной ларек.
 Чтоб там, по счастью, пончики с горохом
 (замечу, и с фасолью ничего,
 я здесь привыкла - наплевать, что плохо
 потом). Но пиво - ты, я - эскимо :
 такая жалость, не велят сосуды.
 А ты считала, мне семнадцать лет? -
 увы! вся жизнь, что поцелуй Иуды :
 на шею прыгнет, чмокнет и привет.
 
 А что у нас... у нас... у нас все тает :
 и снег, и сон, и - снип-снап-снурре! - тень
 Кремля. Зато растет другая -
 майн местный фюрер пальчик за ремень
 заткнул и ставит медные фигуры
 достойных предков. Я гляжу, молчу :
 мы с нежных лет ценители скульптуры,
 и в этом тоже слава Ильичу.
 
 Представь, что смуглый отрок, только грузный,
 сидит на лавке. Поза без затей :
 как Пушкин ждал свою подругу музу,
 так это ждет непрошеных гостей.
 И рядом господа в сержантской форме
 скучают : "Как Вам?" " Очень хорошо...
 хотя не знаю - Черчилль или Кромвель."
 "Та не... то наш... письменник был чи шо..."
 Так мы и не решили - кто.
 Конь без пальто
 в узорчатой попоне,
 вернее, пони обновляет путь
 по кругу. От души надездемонясь
 в пещере страха, хорошо стрельнуть
 по ржавым совам в довоенном тире -
 тир (хочешь мира - то-о-о-овсь!) по сути до-.
 Отвоевав и в тире, и в трактире,
 запеть в обнимку с тем, кто без пальто.
 Пой, казачок - хоть засланный, но верный!
 Махновский драйв, есенинский куплет.
 "За что на старость лет такие нервы?" -
 аперитив по-киевски. Котлет... котлет
 не будет.
 Будет тлеть убогий
 фонарь в проезде на обратный путь.
 В недужном сне, на койках колченогих -
 не отдохнуть так отлежаться чуть