Волк

По лесу бродил матерый серый Волчара.
О нет, он не схватки искал и не славы.
В звериных глазах плескалась усталость,
И морда звериная покрыта вся сединой.
Нет легкости в шаге и силы не те,
Усталое сердце идет к пустоте,
Несет тело шрамы прожитых лет,
И в шкуре седой заплутал лунный свет.
А память жива, память помнит волчицу,
Что вместе со стаей весело мчится,
С волчицей в тот год, ранней весной,
Вошли в нору Волка любовь и покой.
А дальше - шесть маленьких серых комков,
Будущих смелых, матерых волков.
Гроза всего леса, искра молодая,
И мудрости Волка покорна вся стая.
Но летом тем ясным проснулась гроза,
К волкам обратила слепые глаза.
И вспыхнул огонь, траву поджигая,
С огнем пришли люди... не выжила стая.
Друзья и подруги, Любовь и волчата,
Ушел от облавы лишь старый Волчара.
Ушел, чтобы мстить за волчицу, за стаю.
За то, что оборвана жизнь молодая.
Всю жизнь одинокий, он мстил за обиду,
В заветном лесу он бил врага в спину,
Бежал от ловушек, чихал на капканы,
Сто раз в его честь проходили облавы.
Но он не страшился огня или пули,
Он мстил всем за то, что его обманули,
Украли подругу, волчат погубили,
Он мстил всем за то, что его не убили.
От воя Седого матерые псы,
Скуля, как щенки, уползали в кусты.
Ни ночью, ни днем не давал он покоя.
Покой? Он не ведал, что это такое!
Но минули годы, и вот она – старость,
На кровную месть уже сил не осталось.
А жизнь так коварна бывает порой,
Два давних врага шли одною тропой,
Охотнику зверь взглянул смело в глаза:
«Прости мне, Седой, поверь – не со зла!»
Щелкнул привычно нажатый курок,
Опережая волчий прыжок,
Но Старый не прыгнул, не двинулся с места,
Лишь глухо провыл последнюю песню.

Закончена жизнь вдовца-одиночки...
Эй! Волчья душа! За меня похлопочешь?
Чтоб здесь, на земле, я не выла от боли,
Избегла бы волчьей горестной доли!