Милосав Тешич. Слива сербская

Вижу: за слезы милого края
с плачем уходят семьи и братства,
свежего сена запах вдыхая.
Слышу и говор: будто бы паства
движется рано поутру на жатву.
Только куда же стопы направляет
этот подлунный бродяга, что жадно
летние выстрелы в горсть собирает?
Так ли взрывается с жалобным треском,
с пчелами в мякоти слива – а сербская?

Топнул ошметок дрожащего смысла –
штопаный лапоть: праобраз тренья
звезд и земли; это Сербия вышла
и принимает плоды с изумленьем,
дар драгоценной моей, что куда-то
прыгает, будничной грязью покрывшись,
след ее тянется – липкие пятна,
запах стоит синевы подбродившей.
Дивная греза: то катится с треском
с гор на равнины слива – а сербская.

Сад плодородный, близится хаос:
трезвость и пьянство зреют бок о бок,
действие с целью сомкнулось, спаялось
в жгучую жажду единства двойного
сбросить меня с позвоночника мысли
в близость родную, цветущую пышно
в бедности этой – печальной, ветвистой, –
и во дворе давних лет вижу, слышу:
грецкий орех разрывается с треском,
рядом синеет слива – а сербская.

Капни мне жизни, что носишь во чреве,
той доброты, что дарует прощенье:
мне нелегко быть средь этих деревьев,
бурно вскипевших в осеннем броженье.
Небо – что крона роскошная: может
и надломиться под ношей такою.
И от небес человек, отпрыск Божий,
вдруг – вдохновлен – оттолкнется и взмоет
в то озаренье, где ширится с треском
плоть мироздания, слива – а сербская.

Тяжесть, покойся в ладанном дыме:
ты мой нектар, что дарован с рожденья,
память о трапезе сини родимой.
К ней возвращаюсь я из отчужденья,
грудою ветоши отягощенный.
Спи же, благой урожай, под плодами;
вздрогни, обрушься, лишь только по склонам
осень помчится. – Пусть будет страданье:
то в голове разрывается с треском
в солнечной митре слива – а сербская.



Милосав Тешиђ. Шљива српска

Гледам: за сузу српских терена,
као у жалби, замичу братства –
удишу, успут, мирис од сена.
Слушам и жагор: као кад паства
хришћана крепе, зором, у жетву.
Куд ли да пoђe oвaj тумарач;
с раскршћа ког ли Месечев цвет му
табане праши, скупив у жарач
пуцньаву летњу – с кoje већ прска,
с пчелом у месу, шљива – а српска?

Шклопоће, дрчи отпадак смисла –
опанак крпљен: праслика трења
земље и звезда, Србија с виса
jaгликe бере с унезверења
мoje једнине, што се котрља,
одскаче, тумба, сва у мутљагу
стварности мучне, чща се брља
oceћa свукуд – воња по трагу
визија лепих, с којих тек прска,
с брегова плавих, шљива – а српска.

Воћке кад рече, почне и збрка
у пессимизму: чашке трезноће,
бачве пијанства чин су и сврха
двојног jединства, кoje ме xoћe
смаћи са кичме непостојања
родне близине, што се расцвета
по сиромаштву свaкojиx грана,
тужно у двору давнашньих лета,
с чијих се крошњи, орах кад прска,
блиско заплави шљива – а српска.

Капни ми, тропно, трудна од зрења,
попут доброте којом се прашта:
нијe ми лако бити сред врења
кад се раскипи с jeceњиx башта.
Шљивов je видик разгранат, широк,
али и ломан – готов да кљокне.
С њега се човек, Божији прирок,
у надахнућу, отисне, пропне
у озарење: свемир где прска,
сложно где прашти шљива – а српска.

Дремај, тежино тaмјaнa модрог:
ти си ми гримиз с Tajне рођења,
спомен на софру модрила родног,
чему се враћам из отуђења,
носећи крпе cвaкojиx прња.
Спавај, под родом, летино блага,
стровилом кљукни кад се скотрља
jeceн ca брда. – Нека се страда:
мени, по глави, крши се, прска,
с круном о небу, шљива – а српска.