Любовь и колдовство. Русский Луций

Когда-то я прочитал сочинение "Метаморфозы" Апулея, известное также под  названиями "Луций" и "Золотой осёл". Книга понравилась и впоследствии я решил перетащить сюжет на отечественную почву. Вот, что из этого получилось.

ЛЮБОВЬ И КОЛДОВСТВО /РУССКИЙ ЛУЦИЙ/.

Василий Корнилов   


 От необузданности страсти
 Вас ждут, и горе и напасти.
  Неизв. автор (То ли Барков, то ли Пушкин)

Часть I. Река любви

I
Опустили ветки ивы,
У них листики слезливы,
От печали они плачут,
Как несчастная жена.
А красавица Елена,
В речке, там, где по колено,
Чудно-тонкого узора полоскала кружева,
Полоскала-распускала, отмывала добела,
У ней пуговка сорочки не застегнута была.

По реке гулял Лука,
Правил лодочкой слегка –
Не работал, а катался он на алых парусах,
Но далече не пускался,
Всё у берега держался,
Он Еленой любовался:
У ней шелковая лента золотится в волосах,
У ней локоны медны,
У неё цветы в веночке,
Всё барвинки-василёчки,
У ней в вырезе сорочки
Её сисички видны.

II

Мы-то сами, кто с усами,
Любим женщину глазами,
Её взглядом раздеваем,
Юбку крадучись снимаем,
Не оставим у неё
Даже трусиков её.
И любуемся тайком,
От восторга умирая,
Как красавица, играя,
Дразнит нас, себя являя,
Нагишом и босиком.

Гладить взором груди милой
Нас влечет природной силой.

И совсем не понимаем,
Что не мы их выбираем.
Те, которых мы желаем,
Сами выбирают нас.
Возбуждать в мужчине эрос
Им от Евы повелелось,
И всего, что нам хотелось,
Им и нужно-то как раз.

Как волнительно безумство у мужчины вызывать,
Когда он вздыхает рядом
И ласкает дерзким взглядом,
И готов, упав упадом,
Её ноги целовать.

Милый друг в любви ретивый,
Не таков, как муж ленивый,
До чего же он хорош!
Он горит от возбужденья,
В нем бушует вожделенье,
В предвкушеньи наслажденья
Всю её бросает в дрожь.

Сладких губ не оторвать,
Как начнет он целовать,
Груди тискать да ласкать
Да поглаживать лобок,
Да полизывать пупок,
Да любовный бугорок,
Раздвоив уста, искать,
И от этих сладких ласок от любви изнемогать.

III
Не вдова и не девица,
А замужняя жена,
Молодая кружевница
Расправляет кружева.

Тут и чудная жар-птица
С переливчатым пером,
И сама императрица
С императором Петром,
И красавица в корсете,
И русалка на суку.
Кружева её, как сети,
Тянут на берег Луку.

Ветер дует в парусок,
Гонит лодку на песок,
И Лука на берег сходит,
Он и статен и высок.

- Я приехал издалёка,
Плыл от самого истока.
До чего ж ты хороша!
Нет прекраснее желанной,
Нет желанней долгожданной
Самоей судьбою данной,
Ангел мой, моя душа.

- Мы с тобой в уста устами
От любови не устанем.

IV

- Не один ты мутишь воду
На веселом катерке,
Много разного народу
Проплывает по реке.

***

Хватит мне законного
Мужа неуемного,
Моего нелюбого,
Пьяного да грубого.
От него ни радости,
Ни любовной сладости.
Скучная да пресная
Доля моя честная.

Быть мне б не потребностью,
Быть мне б драгоценностью,
Не ему, постылому, -
А другому, милому.

От стыда горит щека:
Лене нравится Лука!

Адюльтер тайком от мужа
Никому не навредит,
Никому не сделав хуже,
Двух любовью одарит.

Ах, как сладостно быть сладкой,
Позволять себе украдкой.

Чем фантазия безумней, тем спасительней покой.
-О, небесная сестрица
Параскева-мастерица,
Не дозволь мне осрамиться,
Сбереги и успокой,
Успокой и упаси,
Слишком сладко нам не спится
С чужим мужем на Руси.

***

- Разворачивай свой катер,
Да плыви на свой фарватер,
Не дразни мои мечты,
Уж проворен больно ты.

V

Всходит полная луна,
Синевой отделена,
Невозможно-золотистый
В облаках её овал.
Блещет лунная дорожка,
Рябью битая немножко,
Будто всё это Куинджи
На холсте нарисовал.

Пригорюнился Лука,
Разобрало казака.
Ничего не пожалел бы,
Чтоб Елену улестить.
Кто-то плещется, играя,
То ли девочка, какая,
Лошадь красную, купая,
То ли рыбка золотая,
То ли попросту русалка хочет в омут увести.

Правит лодку он на всплёск,
Выплывает он на плёс,
Видит маленькую пристань
У раскидистых берёз.
А на ней сидит у края
Красоты червонной краля,
И влечет бездонным взглядом,
Словно космос, полным звезд.
Так влечет земля сырая,
Так влечет змея, съедая,
Чтоб ударить жертву ядом и обвить её внахлёст.

VI

Там сидела ведьма Гела,
Поздней ночью не спала.
Потому она сидела,
Что Луку она ждала.

Улыбается Луке,
У неё букет в руке,
Ведьма Гела все кубышки оборвала на реке.
Лишь одна и сохранилась,
Так как вечером закрылась,
И под листиком укрылась
В неприметном омутке.

Говорила ведьма Гела:
-Мне известно твоё дело,
Я могу тебе помочь.
Непростая нынче ночь,
Нынче наш Иван-Купала –
Ночь услады, чудо свала,

Ты своё не упусти.
Там, где мрачная чащоба,
Где скрывается упырь,
Там лежит в земле без гроба
Убиенный богатырь.
Из груди его могучей
Папоротник встал плакучий,
И ему выходит случай
Приворотом расцвести.

Перед тем цветком всесильным
Волей женщины бессильны.
Даже, если у Елены
Будет пояс от измены,
Не печалуйся, дружок,
Ты возьмешь её ужо.

***
Но одно запомни, милый,
Что в своей любовной битве
Ты сразишься с Чистой Силой,
Против Высшего Закона:
Знай: по Лениной молитве
Создан круг её заслона:
Берегиня Параскева
Бдит заветность её чрева.

Впрочем в этом нет препона -
Наша Сила велика!
Кочедыжник не икона,
Он сведёт наверняка!

Но когда в пылу греха,
Распалясь, своим ярилой
Разъяряя страсти милой,
Ты не выскользнешь из лона
С третьим криком петуха,
То тотчас из мужика
Обратишься в ишака!

Так накажет Параскева!
Ну так, что: идёшь налево?

-Ведьма Гела, моя красна,
Не томи меня напрасно,
Я согласен! Как-нибудь,
Да успею ускользнуть.

Ведьма Гела засмеялась,
Птичка в петельку попалась.
Ей давнёхонько мечталось
Испытать ослиный фаллос.


 Часть II. Иван-Купала

VII

В трудоборстве и гулянье
По высоким берегам
Жили древние славяне,
Племя равное богам.

Их рекли гипербореи,
У подножья ледников
Эти дети Водолея
Обитали меж снегов.

Их морозили метели,
Их ломил тяжелый труд,
Оттого, забыв о деле,
Так любили праздник тут.

Самый сказочный и шалый
Летний праздник Ночь Купалы.

Налилась природа силой,
Ночь - томленьем, день - Ярилой.
Небеса – гремучими
Облаками-тучами,
Долы да полянушки –
Травами-осоками,
Марьи да Иванушки –
Семенем да соками.

Пашня этим временем
Разродилась бременем,
Вышли удалые
Братцы яровые.

Будет жито на зиму, хлеборобу радужно,
Посевная кончилась, жатва только кажется.
Праздный день, единственный, от работы каторжной,
Как же не попраздновать, как не покуражиться?

VII

Это свадьба дня и ночи,
Это день-коловорот,
Явь становится короче,
Навь растет, наоборот.

Завтра станет день хиреть,
Его доля – умереть,
Уступая молодому,
Новой силой налитому.

Ночка осеменена,
Носит новый день она.

***

В этот вечер населенье
Собиралось на горе,
Наблюдать совокупленье
Солнца с Месяцем в заре.

Когда страсти утихали
В утомленных небесах,
Люди под гору бросали
Солнце в виде колеса.

Для костра вязали сноп – членом детородным,
Шли вокруг него кругом – кругом хороводным,
Окружая фаллос чревом, женским, плодородным.

И лились народные
Песни хороводные,
Древние, сакральные,
Срамные, купальные.

-Мой хорошенький дружочек,
Я дарю тебе веночек,
Мой веночек, мой кружочек,
Самый девичий цветочек.

Мы пойдем на бережок,
Ты раскроешь мой кружок,
Мой кудрявенький веночек,
И приладишь на шишёчек.

IХ

Этот летний день волшебный
Славится травой целебной.
В те года от всех недуг
Помогал цветущий луг.

Но помимо трав целебных,
Это ночь цветов волшебных.
Раз в году, в коловорот,
Расцветает приворот –
Сводит женщину с мужчиной,
Сводит с разума народ.

Любо, любо на природе
Обольщаться в хороводе
Песнями заветными,
Взорами приветными
И прикосновеньями, сладкими, запретными.

В эту ночь богиня Жила
Всех любовью закружила.

Все тесней компания,
Все сильней желания.

Наконец природный зов
Побеждает стыд полов.

Нету мочи-удержу, прочь одежды скинуты,
Наготой красуются, дерзкие, свободные.
Как Адамы с Евами, срамоты не имути,
Всё-то им дозволено правотой природною.

Тело обнаженное, взгляды откровенные,
Поцелуи сладкие, прикасанья рук,
Страстные, желанные, ласки сокровенные
Распаляют чувственность, разорвался круг.

Стоны радости над лугом,
Где дурманные цветы,
Упиваются друг другом
Два счастливых – я и ты.
Их желания бездонны,
Их объятия крепки,
Их устам не утолиться,
Их телам не разделиться,
Их с любовною водицей
Не иссякнут родники.

Х

Ночь любви короткая, не уснуть, не выспаться,
А заря уж светится, поднимая всех.
И идут в обнимочку, сытые, очиститься,
Искупаться в озере, искупая грех.

А вода студеная, обождать бы солнышка,
Но доиться просится и мычит Бурёнушка.

Завершается Купала –
Окончание начала.
Прошло времечко сажать,
Пришло времечко рожать.

Разродись, земля, хлебами,
Боры – ягодой-грибами,
Сад – черешней-сливами,
Белыми наливами,
Коровушки – телятами,
Лошадки – жеребятами,
Василисы красные – крепкими ребятами.

Детям той любовной силы
В мире не было преград,
Они плыли в моноксилах
На Восход и на Закат.

В моросистом заонежье,
Где вода зовется «рось»,
Возникало порубежье,
Называемое Рось.



Часть III. Любовный цветок

ХI

Страшен ночью лес дремучий,
Лес бирючий, лес гадючий.

Грозен он победным рыком,
Жуток он предсмертным криком.
Недобитого едят,
Только косточки хрустят.

Разгулялась нечисть всяка.
Продирается Лука
Через ветви сосняка.
У него в руке лесина –
Окаянная осина,
Заостренная с конца.
Если встретит вурдалака -
Упокоит мертвеца.

Чу! Во тьме дремучей чащи
Показался свет дрожащий.
То ли тает-догорает не погасший костерок,
То ли перышко жар-птица обронила ненарок,
То ли просто лунный зайчик заскочил на бугорок.

Уж не там ли на поляне
Приворот цветет в бурьяне?

Прет Лука на свет упрямо,
Вот заветная поляна.
Посередь неё куртиной
Вырос папоротник дивный,
Из таких же, что слагают
Угли северных широт.
Среди перьев – стебелёчек,
А на нем, как уголёчек,
Горит-светит, чуть мигает,
Чародейский приворот.

А в огне его играет, у корней, где куст разросся,
И мерцает, и сияет так, что глаз не оторвать,
Самоцветов самородных не считаемая россыпь,
Это свойство приворота – людям клады открывать.


ХII

И рубины, и алмазы,
И сапфиры, и топазы,
Изумруды с жемчугами
Затоптал Лука ногами –
Торопился для желанной цветик аленький сорвать.
Один камень изумрудный и успел-то подобрать.

Приворот сорвал не дремля,
И обратно во весь дух,
Потому, что на деревне
В первый раз запел петух.

***

Тут раздался вой утробный,
Вой печальный, вой загробный.
Это выл покойник злобный.

Он на дереве, увитом
Древогубцем ядовитым,
Ждал, когда Лука прельстится,
Кол осиновый отложит,
Станет камни загребать,
Рассыпать их по карманам,
Да за пазуху пихать.
Тут упырь-то ураганом
Упадет, как ястреб-птица,
Налетит и насмерть сгложет,
Как того богатыря,
Что уже пропал за зря.

Выл покойник недобитый,
Опечаленный обидой.

ХIII

Если на сердце ненастно,
Если все не по нутру,
Загляни в колодец темный,
Может в бездне неподъёмной,
В глубине, где город Китеж,
Ты звезду свою увидишь,
Ту, которая погасла
Над тобою поутру.

Но ни явно, ни случайно
В души женщин не смотри,
Их душа сплошная тайна,
Не увидишь, что внутри.

Ведь сама она не знает,
Что душа её желает.

***

Вот уж где-то на селе,
Отделив серёдку ночи,
Первым криком крикнул кочет,
А Елене все не спится,
По Луке она томится,
Ах, к нему б на помеле!

Ни для зрелой, ни для юной
Нет покоя ночью лунной.

Муж храпит, а ей неймётся,
Вон душа из тела рвётся,
Ломота и слабость в теле,
В сердце сладкая истома.
И встает она с постели,
И выходит вон из дома.

Вся в волнении и лени
В сено падает ничком,
Перекатываясь в сене,
Губы лижет язычком,
Исступленно груди мнёт,
Изгибается и стонет,
Бёдра чуткие в истоме
То раздвинет, то сожмет,
То раскинет сладострастно,
Ажно, высыпят мурашки.
- Приходи, любовник страстный,
Появись, моя причуда,
Заверни подол рубашки,
Нам, двоим, откроешь чудо.

ХIV

Вот орут на всю деревню
Другим разом каплуны.
Так велит обычай древний,
Прокричать они должны
Троекратно до утра,
Как солдат в строю «ура».

Первый раз петух, крича,
Выражает свою удаль,
Когда ночь пойдет на убыль.
Другореть орёт не следом,
В третий раз – перед рассветом,
В миг до первого луча.

И покуда не помрут,
Петь три раза этим птицам.
Под подол скользит рука,
Ловок на руку Лука,
Он на ушко шепчет в сене
Речи сладкие Елене,
Он к ней ластится гостинцем,
Он принес ей изумруд.

Раскрывает он ладонь,
В ней мерцает не огонь,
Не кристалл зеленорудный,
Драгоценный, изумрудный,
А обычный светлячок,
Самосветный червячок.

И глядит на светляка
В изумлении Лука.
Подкузьмило ловеласа,
Гладить любу перестал.
А она желает ласок,
Ей не надобен кристалл.

ХIV

Хороши у Лены перстни
Золотые на перстах,
Ещё лучше её перси
Словно с мёдом на сосках,
А ещё у Лены персик
В бархотистых волосках.

Кто раскроет её персик,
Тот найдёт колечко-персинг.

Обнаружилось колечко,
И свело Луку с ума.
Да и женщина сама
От его безумства разом
Потеряла всякий разум,
Будто с мужем не жила,
Ах, как сладко она ножки, наслаждаясь, развела.

Много есть цветов прелестных,
Как заморских, так и местных,
Всех не счесть, не уследить.
И в коллекции Линнея
Нет таких, как орхидея.
Столь мила она и люба,
Восхищенный взгляд волнуя,
Лепестки её, как губы,
Вожделеют поцелуя.
Она нежная до дрожи,
Но достойно её может
Только фаллос усладить.

Шевелится шмель в цветочке,
Раздвигает лепесточки,
И цветочек расцветает,
Самый пестик подставляет.
Шмель мохнатый и большой.
Им с цветочком хорошо.

Что за струи-океаны
У голубушки моей?
Это бьют совсем не краны,
Не петровские фонтаны,
Это гейзеры-вулканы
Её бешеных страстей.


Часть IV. Метаморфозы.

ХVI

На плетень, взлетевши мигом,
Кур кричит последним криком,
Тяжкий долг не забывая.
Как Елена не сладка,
Уходить пора, Лука,
Для любовников любая
Ночь бывает коротка.

Только женщина, любя,
От себя не отпускает,
Ею чувственность играет,
Она семени желает
Извержения в себя.

Рад я, братцы, за Луку,
Подфортило ходоку,
Кабы мне такое счастье - ни-ка-ких ку-ка-ре-ку!

Между тем с Лукой что сталось:
Стал расти размером фаллос.
Хоть была прибавка уду
За проход на миллиметр,
Он едва ль ни за минуту
Раздался на дециметр.

Растворил он перед Леной
Бездну всей Любви вселенной,
Сущность женского начала.
Среди звёзд она летала,
И в блаженстве утопала.
А уж как она кричала,
Лишь тетеря не слыхала.

ХVII

Хорошо скотине летом,
Шла козлиха в огород,
Увидала приворот,
Он светился гори-цветом,
И схватила его в рот.

Выбегает муж Елены.
У него рога измены,
У него горят глаза:
-Где тут шастает коза?
У меня до ней охота!
Крепок цветик приворота.

Этим временем Лука
Обратился в ишака.
Только, что он был мужчиной,
И, поди-ка, стал скотиной.

От такой метаморфозы
Потекли у Лены слезы.

А петух-то ходит гордо,
Он в себе уверен твёрдо:
-Дескать, я предупреждал,
Ты чего же, дурень, ждал?

В назидание птенцам
Да горячим молодцам:
-Эх, ты глупый, глупый петел,
Быть тебе за всё в ответе.
Уж не мог ты помолчать,
Хоть минутку не кричать?

Лена быстренько злодею,
Осердясь, свернула шею.
И когда его щипала,
Всё о милом горевала,
А когда хлебала суп,
Что-то хрустнуло о зуб.
Восхитительный и чудный
Самоцветец изумрудный
Она вынула из губ.

ХVIII

Из истории религий
Нам известен бог великий.
Ему люди поклонялись всех народностей и мест.
Он не требовал священной
Крови жертвы умерщвленной,
Был он рад весёлой крови дефлорации невест.

Он известен нам как Фаллос,
Бог фаллической культуры.
От язычества осталось
Множество его скульптуры.

Сельской местностью гуляя
Через долы и поля,
Посередь степных идиллий
Вы возможно находили
Столбушок для кобеля,
Что, невесть к чему, забили
В глинозем навроде сваи.

Это Фаллос возбужденный,
Дикарем обожествленный.

В те года он для людей
Был спасеньем от зверей,
Лишь естественный приплод
Уберег Адамов род.

Впрочем, бытность новой эры
Тоже даст тому примеры.

Всем известно, что индийцы,
Настоящие арийцы,
Как мужчины, так и дамы,
Посещая свои храмы,
До сих пор, не зная сраму,
Поклоняются лингаму.

И ещё один момент:
Есть в Париже монумент –
Фаллос вздыбленный, здоровый,
Чуть ли не пятиметровый.

Словом, страны и народы
Чтут оплот мужской природы.

Правды нечего стыдиться:
Есть мужчинам, чем гордиться!

ХIХ

Что с того, что ведьма Гела
В ремесле своем умела?
Для услады естества
Мало только колдовства.
Для кухарок, для цариц
В наслажденьях нет границ.
Аккурат, на этот случай
Надобен самец могучий,
Даже, если он не принц.

С кем ложились на перины
Наши две Екатерины?

Вот приплёлся к ней Лука
В жалком виде ишака:
-Помоги вернуться, Гела
В человеческое тело,
Отплачу, озолочу!
-Как вернуться научу,
Но сначала я хочу,
Чтоб, ещё не скинув шкуру,
Ты б мне службу сослужил –
Расстарался, ублажил
Мою женскую натуру.

Он противиться не мог,
Как гласит высокий слог:
Если женщина желает, значит, так желает Бог!

За отказ пророчат веды
Нам проклятия и беды.

ХХ

Улегшись на сеновал,
Стала ведьма тискать фалл.
В женских пальчиках волшебных он во всей красе предстал.

Тут берёт она тесёмку,
Обвивает ей мошонку,
Вяжет бантик-узелок,
Чтоб обмякнуть уд не мог.

От настойчивой руки
Каменеет член Луки,
Распаляя ведьму Гелу,
В ней желания дики,
Её чувственные страсти безразмерно глубоки.

Уж она изголодалась,
То-то радость ей досталась.
Никакой предмет другой
Не заменит член живой,
Будь он даже с батарейкой, даже, если он тройной.

Вся в волнении дрожит,
То головку обнажит,
То натянет плоть тугую,
То сожмет, то поцелует,
То, обняв двумя руками,
Гладит пелечки с сосками,
То потрогает яички,
То прижмёт ярилу к пичке,
И, желая насладиться,
На него верхом садится.

Не на всю длину, не сразу,
Но все глубже, раз от разу.
И кричит в восторге диком
Сладострастным воплем-криком.

Значит женщине приятно.
Вот и славно, вот и ладно.

ХХI

Сам Лука и не старался,
Он сначала опасался,
Что она, не зная меры,
Не учтет его размеры,
И в своей езде безумной
Повредится нежной куной.

Но немного погодя,
Стал бояться за себя.
Уперевшись в грудь локтями,
Ведьма рвет его ногтями,
С исступлением сукубы,
До крови, вонзая зубы.
Уж пора б угомониться,
А она сильней ярится.

Скачет ведьма ненасытно,
И конца езде не видно.

Здесь, поняв, что дело худо,
Дал Лука обет от блуда:
-Дескать, ежели меня,
Не загонят, как коня,
И обратно, хоть калека,
Обращусь я в человека,
Никогда уже не буду
Придаваться в жизни блуду.

Тут как тут явилась дева -
Берегиня Параскева,
Вся сурово-ледяная,
Лезет к ним, стыда не зная,
И страдальцу между ног
Распускает узелок.

В тот же миг, скопивший бремя,
Извергает фаллос семя.
Так-то ведьме сладко стало,
Что без сил она отпала.

ХХII

И лежит она нагая
С распростертыми ногами,
Сытая, довольная, сладостно-бесстыжая,
В наслаждении кругами
Гладит грудь, изнемогая,
И скользит приятно пальчик сквозь кудряшки рыжие.

Но себя не поцелуешь,
Язычном не побалуешь.

Хочет Гела откровенных
Жадных взглядов вожделенных.
Чтобы трогал всё, лаская,
Друг сердечный, всю лобзая.
Чтоб нашёптывал на ушко,
Как мила ему подружка.

Ей бы ласкам раствориться,
Ей бы в ласках раствориться.

В пылких ласках перед тем,
В чуткой нежности, затем.
Кроме чувственных грехов
Нужно женщине стихов.

А какого ждать тепла,
От любовника-осла?

Как бы там оно ни было,
Только Гела возомнила,
Что Луку она пленила
Сладострастием натуры.
Вот, что делают Амуры –
От любви и ведьмы - дуры.

Хочет Гела, чтоб Лука
Обратился в мужика,
Только, чтоб остался фаллос,
Как он был у ишака.

Знать, не зная про обет,
Выдает она секрет:
Если желтую кубышку
Съест Лука, уняв отрыжку,
Он заклятье победит
И вернёт свой прежний вид.

И, конечно, тут же Гела
О рассказе пожалела.

Промелькнул один лишь хвост,
На лету, задев ей нос.

ХХIII

В каждой луже и речушке
Летом квакают лягушки.
Голосистые самцы -
Именитые певцы,
Так порой загнут коленце –
От восторга схватит сердце.
Эка, могут, подлецы!

Любит женщина ушами,
Песнь любви приятна даме,
И царевне, и простушке,
А уж барышни-лягушки
Те и вовсе финтифлюшки:
Липнут к бардам и певцам,
Шаловливым хитрецам.

На любовь все твари падки,
Нам её безумства сладки.

Обхватил лягух лягушку,
Гладит лапками по брюшку,
И под листиком кубышки
Мнет её без передышки,
Хочет выдавить икру.
От его настырной хватки
У неё вот-вот уж схватки,
Сладко стонет: - Ай, помру...

Она глазки завела,
Она ножки развела,
А у хахаля молока только, что не потекла.

Но случился в сей момент
Щекотливый инцидент:
На лягушку появился, как бы новый претендент.

Треск и топот в камышах,
Это бегает ишак.
Скачет, чуть ли не вприпрыжку.
Увидав в реке кубышку,
Прыгнул в воду и плывёт,
Не осёл, а водомёт.


ХХIV

Говорят, любовь столь зла,
Что полюбишь и козла.
Видно, правда, и лягушка вдруг влюбляется в осла.

Тут же сбросив кавалера,
Чтоб пропал совсем, холера,
Она просит ишака:
-Поцелуй меня, Лука,
Я не жаба, я царевна, я рожу тебе сынка.

Но ишак стрежёт не в ухо:
-Чушь собачья, лжёт лягуха.
И тотчас в один присест
Он цветок кубышки ест.

Только, что был жеребец,
Вот он вышел молодец.
Да такой, что хоть с царевной, хоть в постель, хоть под венец!
А лягушка так и лезет: - Поцелуй меня, Мин Херц.

Что ж на радости такой
Говорит он: -Шут с тобой!
Что не сделаешь в натуре,
Повинуясь женской дури?

Как последний сумасброд,
Он лягушку чмокнул в рот,
Хоть, понятно, верил мало.
Но пред ним и впрямь предстала
Настоящая царевна,
Говорит она душевно:
-Поимей меня, Лука,
Я рожу тебе сынка.

ХХV

Омут - женщина нагая,
Чудо - грудь её какая,
У ней ягодка в пупке,
Нежный бархат на лобке,
И волшебная ложбинка между губок в уголке.
А ещё такая попка... есть, чего ласкать руке!

В ней всё дерево познанья,
В ней и тайна и желанья,
В ней и грех и воскресенье,
В ней и гибель и рожденье.

Все готов наш брат отдать:
Хоть саму Отчизну-Мать,
Лишь бы только причаститься, лишь бы только обладать.

Против Евы и Лилит
У мужчины нет защит.

И не выдержал Лука,
Воспарил под облака,
И целует её страстно,
Языком до языка.
А она - сродни матрасу,
Как лягушка – никака.

Что он только с ней ни делал, как её он ни ласкал,
И какие только точки у неё он не искал,
Никакая лесбиянка
С ним сравниться не смогла б.
А царевична - поганка,
Вот уж точно, что из жаб.

И тогда наш молодец
Проникает в тот ларец,
Где сливаются безумства двух возлюбленных сердец.
Говорит ему царевна: -Ты куда полез, наглец?
Ты давал надысь обет
Воздержанья, или нет?
Так, почто ж ты первой встречной даришь энтот свой предмет?

Ты не вынес испытанья,
Не взыщи за наказанье:
Либо, стать тебе монахом,
Либо, срам отрежу махом!
Трепещи! - Я Параскева,
Изыди, нахал, оттева.

Да оно не тут-то было,
Разошлась мужская сила.
Плещут волны по реке,
Нету удержу Луке,
Уж и любит он богиню, что есть жару в кутаке!

Двух минут не миновало,
Параскева застонала.
А потом с ума сходила,
Извивалась и вопила,
Да Луку ещё нудила.

Кто же женщину осудит?
Фалл и мертвую разбудит.

***

Но у всякого из дел
Есть когда-нибудь предел.
Пал Лука изнемождённый,
Все, отдавши, что имел.

Тут она и оклемалась,
Лезет прямо к нему в пах,
Норовя, схватить за фаллос,
У ней ножницы в руках.


Часть V. Чем сердце успокоится.

ХХVI

Он бежал, как из острога,
От неё, не чуя ног,
И несла Луку дорога
Мимо церкови в шинок.

-Эй, шинкарка, дорогая,
Принимай, да привечай.
Наливай-ка мне до края,
Да, не кофий, да не чай.

Тут подходит к нему дама,
Подаёт ему она,
Нацежённого со жбана,
Чарку зелена вина.

И целует его в щечку,
Как прощаясь с молодцом,
Но за кружевом платочка
Она прячется лицом.

Опрокинул только чарку,
А её простыл и след,
Лишь на дне сияет ярко
Изумрудный самоцвет.

-Ой, родная, повтори,
У меня горит внутри!

Тут подносит молодая
Подавальщица другая
В пузырящемся бокале
Золотистого винца.
И у ней из-под вуали
Не видать совсем лица.

И она Луку, целуя,
Тоже в щечку, но в другую,
Ускользает, словно мышка,
Из его нахальных рук,
Как-то желтую кубышку,
Вдев ему в ширинку брюк.

А Лука по третьей просит,
И теперь ему приносят
В примитивной сельской крынке
Густо-алого вина.
А, поднесшая, как в дымке,
И видна и не видна.

Она шепчет: -Алиллуйя,
Не открыв ему лица,
И печально в лоб целуя,
Словно в церкви мертвеца,
Скрылась, как и остальные,
Мановением одним.
Только ножницы стальные
Остаются перед ним.

Он заплакал и потрогал
Разведённые концы.
Выбирай, казак, дорогу:
В монастырь или в скопцы.

***

Есть в кунс-камере-палате,
В славном городе Петра,
Видный уд в денатурате,
В склянке ёмкости ведра.

На диковинку дивится
И бабуся и девица,
А красавицы в соку
Стонут, аж, по мужику.

Для одной моей любезной
Сей предмет не интересный.