Море

Лето. Чудная пора. Самое время ехать к морю, где, разложив во всю длину (на которую только возможно) свое тело, вы предаетесь солнечным ваннам, после оных море кажется еще ближе, еще желаннее, чем раньше.
В поездках обывателей к морю есть какая – то незримая традиция. В любое свободное время эта водная консистенция притягивает к себе всех романтически и скептически настроенных индивидуумов.
Чета Слабовольских решила не нарушать той незримой обывательской традиции. Петр Петрович Слабовольский, человек маленький, в прямом и переностном смысле, служил учителем в N – ской гимназии. Жена его, Агриппина Тихоновна, была напротив, дородная женщина с румяным лицом и вечно хорошим настроением, коему подвержены люди её габаритов.
Приехав в приморский городок к обеду, Слабовольские обосновались в одной из сдаваемых в наём квартир.
Петр Петрович, давно утомленный семейной жизнью, решил ускользнуть от супруги и первому, по – мальчишески, задорно, вбежать в теплую морскую воду.
- Гриппочка, а Гриппочка?
- Чего тебе, мой Петушок?
- Я, пожалуй, пойду, что ли прогуляюсь. Знаешь, свежий воздух, море… На мои легкие это чрезвычайно…
- Подожди, Петушок. Вот пообедаем и пойдем вместе. Я одену ту чудную шляпку с кружевами, помнишь, и еще возьму зонтик. Сейчас, говорят, солнце жарит немилосердно.
- Гриппочка, ты готовь пока обед, а я буквально туда и…
- Петушок, у нас на обед будет твой любимий борщ.
Петр Петрович тихо сатанел от мысли, что он не сможет избавиться от своей половины в такой “опасной” близости от моря. И тут его прорвало:
- Могу я побыть хоть полчаса в одиночестве?
- Петушок, что с тобою? – искренне удивилась Агриппина Тихоновна.
- Ничего! И есть я не хочу. Особенно борщ.
- Но ведь так давно не было борща. И я решила его приготовить.Ты разве, Петушок, помнишь тот день когда он был?
- Я не помню такого дня, когда его не было! – бушевал Петр Петрович, потрясая кулачками над головой.
Оскорбленная в лучших чувствах, Агрипина Тихоновна говорит фразу, которую с нетерпением ожидал Слабовольский:
- Уходи. Я тебя проклинаю! Убирайся! Уйди, низкий плебей!
- Значит, я могу идти? – поинтересовался Петр Петрович с некоторым торжеством в голосе.
- Убирайся, изверг! Креста на тебе нет! Скройся с глаз моих!
Подхватив полотенце, Петр Петрович не пошел, а побежал к морю. И оно оправдало его ожидания. Он с разбега врезался в первую волну его отпуска и, захлебнувшись в воде, едва не пошел ко дну. Но эта неудача нисколько не погасила энтузиазма Слабовольского, а наоборот, придала ему некий азарт. Он кувыркался с волны на волну, то появляясь на поверхности, то исчезая. Море казалось ему чем – то особенным и напоминало холостяцкую жизнь, когда можно было вот так же, с головой уходить в празднование той или иной ничего не значащей даты.
- Ух я какой! А?! Не люблю борщ, раз! Могу я побыть в одиночестве, раз?! Скройся с глаз моих, бац! – окрыленный своей храбростью, Слабовольский врезался в новую волну, которая накрыла маленького учителя и перевернула его.
- Ну и характер у меня! Сталь! Вот как сказал! Не люблю я твой борщ, бац! И дело в шляпе! Не то что некоторые. Кто – то мямлит и, вообще, у жены под каблуком. А я не – е – е – т ! Дистанция должна быть. А то, понимаешь, распоясалась! Кто, в конце концов, в доме хозяин?!
Новая волна приняла “мужественного Геракла” в свои объятья.
- Да! Я – “мужественный” Геракл! Му – жест – вен – ный! Да! Вот такой я! Кремень! Я такой муж! Как сказал, так и будет! Характер выработанный годами. Пусть только заведёт разговор о борще… Пу – у – у – сть… А эта новая шляпка. Позор! Мещанка! Как я женился?! Одному Богу только известно, что я вынес за эти годы… Шляпки, канарейки, борщи, зонтики, чаи с разговорами…Но нынче – всё! Chaque сверчок, connait свой шесток!
Следующая волна была как ушат холодной воды на голову пышущего благородным, как он сам считал, гневом Слабовольского. С берега неслись ласковые, но тревожные мольбы о возвращении.
- Петенька, милый, вернись! Ну где ты, голубок?! Что я тебе сделала, солнце моё! Вернись ко мне, где ты?! – по берегу металась белая, как полотно Агриппина Тихоновна.
Предательская волна выложила, как на блюдечке, Петра Петровича законной супруге.
- Ах, вот ты где! Петушок, пойдём домой. Борщ уже готов и пироги поспевают. А чай будем пить с малиновым вареньем, как ты любишь. Ну же…
- Я – мужественный Геракл, - прошептал учитель себе под нос и уже жене сказал в полный голос, - Женщина…
- Да какая я тебе женщина, Петенька, - перебила “Геракла” Агриппина Тихоновна, - я же жена твоя, аль не признаёшь?
- Признаю… Отчего ж, - скучно промямлил Слабовольский.
- Борщ я сварила, пироги у меня там, а? Петюша? Пойдём?
“Пироги там, вот ведь, а?” – думал Петр Петрович.
- С мясом? – брезгливо поинтересовался он.
- Нет, с капустой. Как ты любишь, - ответила жена с легким нажимом на слове “ты”.
“Ишь ты, с капустой” – терзался “неприступный Геракл”.
- А чаёк мы попьём с малиновым вареньем и медом. Хозяйка наша просто чудо. Такая словоохотливая. Она тебе понравится.
“Какая она змея! Гидра просто! Решила купить меня малиновым вареньем. Ничего! Я такую стратегию применю: сейчас пойду, а вечером опять разбушуюсь. Она еще узнает, кто такой Геракл” – так размышлял Слабовольский. “Геракл” дал себя укутать в полотенце и увести с пляжа.
“Боже, словоохотливая хозяйка! Какой кошмар! Вечер будет испорчен! Но я убегу! Улечу! Испарюсь! Был и нет Геракла!”- Слабовольский захихикал.
Агриппина Тихоновна вновь порозовела, почувствовав, что муж снова стал тем Петром Петровичем, которого она любила всем сердцем.
- Славный мой! Петушок! Счастье моё.
“Воркуй, воркуй” – злорадствовал учитель. - “Вечером… убегу! Ха – ха! Другую песню запоёшь”. Он резко повернулся и выкрикнул:
- До встречи, море! – и добавил про себя: - До вечера.
В этот момент две сильные руки повернули его и подтолкнули вперед. Он шел как нашкодивший школьник. Но с высоко поднятой головой. С видом победителя.
Море еще долго следило за двумя фигурками, поднимающимися по склону горы. До него доносилось: “Петушок, а правда, та шляпка мне к лицу. Ой, Петенька, я забыла дома приправу. Надо будет здесь купить. А завтра я испеку блины. Блины со сметаной…”
Больше море ничего не услышало. Оно ласково улыбнулось пеной на гребне волны и погрузилось в дремоту, принимая в своё лоно других петров петровичей, видя во сне русалок и морских чертей.