Монолог марионетки... поэма

ПРОЛОГ.

Ни сесть, ни встать – валяться
после
неуловимого движенья
трофейной бритвы Уилкинсона,
что, словно в воду павший камень
свободно трогающий днище,
обрезала – не понимая
традиций уличного театра –
пять нитей фонового цвета.

Итак, ни сесть, ни встать –
валяться,
безвольным содрогаясь телом
от неумения помножить
шаги на годы расставаний.
И, все же, ощущенье плоти
не оснащенной паутиной
гораздо слаще, чем чужая
поддерживающая сила.

Однако, как начать служенье
немым чертам головоломки,
которой сфинксы дали имя –
Свобода Спящего Пространства?

Начну с того, над чем закончил
последний Баловник смеяться,
ваяя сущности нагие
не признающие
порядка…


1

О, как должно быть интересно
смотреть на детские желанья,
когда любое чувство честно
в отсутствии чужого знанья.

Когда любовь – и суть, и сила,
превыше гордости лукавой.
Когда все то, что раньше было,
сегодня стало лишь оправой

для вдохновения, чье зренье
спешит проникнуть сквозь банальность
туда, где гибелью горенье
грозит зашедшим за тональность

от века данную – на веки.
Но, любопытствуя, мы просим
продать грядущее за чеки,
которые в карманах носим

подобно царственному грузу,
собой сгибающему плечи.

… Места заполнены,
но ТЮЗу
показывать спектакли нечем…

2

Я знаю – может быть жестоко
Творца всевидящее око.
И вниз сорвавшись не по сроку,
разбив мечту об сцену, жду.
Расправы ли?
Метаморфозы?
Сошедшие с ума березы
лакают льющиеся слезы,
но слезы катят, как по льду,
по слою сломленной мастики,
не оставляющей улики
и отразившей полукрики,
как рой вечерней мошкары.
– Суфлер, заткнись, я занедужил,
мне текст прокуренный не нужен.
Зрачок адреналином сужен,
в нём запредельные миры

Да, я боюсь опять родиться
в плену, где лица красят птицам,
где ни надеяться, ни злиться
ни на кого уже нельзя.
Но, видя край, опять играю
на страх и риск. Мне мало рая
лишиться, кровью истекая
и в неизбежное скользя.

3

Смешно осознавать, как просто
мои просчитаны движенья.
Грядет минута искаженья
за эхом творческого роста.

Услада жаждущего мозга
проникла в глубину объекта,
и телом завладела секта,
и слогом овладела розга.

Но – бичеванию подвергнут, –
прикрывши срам одной рукою,
я ничего уже не скрою.

Сойдя с ума, софиты меркнут…

Ах, сцена – давняя заноза.
Саднят свезенные ладони.
И дикие взлетают кони
во избежанье передоза

снотворных капель Мельпомены.
Я, тень еёузрев однажды,
открыл ту дверь, что помнил каждый
освободившийся из плена.

4

Я не брошен, не вымышлен даже.
Сам себе я судья арбитража,
что решает – остаться ли в мире
или выйти, в канун распродажи,
за предел, где все видится шире.

Сталь, играя с несмелым потоком,
подавила сплетенье волокон,
но паденье – всего лишь рубеж.
Шевелится испуганный кокон
изменяя привычный падеж.

5

Ну почему так хочется
проникнуть в роль?
Сколь бренно одиночество
и хрупко сколь?

И через напряжение
взопревших жил
я чувствую – движением
сустав ожил.

Надеяться! Надеяться –
душой кривить.
Сомнения рассеются,
коль не язвить

по поводу и случаю,
а швы вскрывать
и прятаться за тучею,
и случай звать

по имени (не отчеству),
по тени штор.
Но в седине пророчества
я – вечный вор,

крадущий откровения
немых гробниц
и суетность мгновения,
и взмах ресниц…

6

Уже встаю, слегка шатаясь,
и на стекле дрожащий след.
Чем я с утра опохмеляюсь,
смывая нездоровый бред?

Да, видимо, и сам не знаю.
День наступивший, будто вол,
в ярмо влезает, пеленая
мой взор. А вытоптанный пол,

что отдаляется послушно,
приобретает за гроши
права на лирику.
Ей душно
из-за возможности грешить.

7

Спрятанный в облаке сизом,
Ты удивленьем исполнен.
Действие стало сюрпризом
волн разбивающих волны.

Ты, по привычке старинной,
нервом, как нитью, шевелишь,
следствия ждешь от причины,
небо октавами делишь.

А приглядеться – и стражу
без выходного взашеи.
–Что же ты, Маг такелажа,
с корнем срываешь аллеи

для молодой хохотуньи,
схваченной без позволенья.
Ночью я жду полнолунья,
чтобы прервать представленье

Гения пальцев, маэстро
древней науки пластичной.
Ноты, сбежав от оркестра,
стали совсем нетипичны

и утеряли мелодий
необъяснимые чары.
Но, среди тысяч пародий,
есть еще – есть! – янычары,

что уходили за грани
и размыкали тенета,
дани не требуя, длани
вытянув в сторону лета.

Всех их я помню по шрамам
от перерезанных нитей.
Цель поклонения храмам –
смело купаться в наитье

и подавлять: расстоянья,
горы, мосты, перекрестки,
реки, высотные зданья –
в общем, простые подмостки,

чтоб в неземном измеренье,
где-то за час до восхода,
жестом отвергнуть сомненья
и обмануть Кукловода.


ПРОЛОГ

… что люди с серьезным видом всё ещё
дергают за ниточки, которые уже оторвались
от марионеток…

Антуан де Сент-Экзюпери
« Военный летчик »

19 – 22.09.2002г.