Обрывки воспоминаний. Пункт 3

Примечание-данный герой миниатюр под названием "обрывки воспоминаний" выдуман больным мозгов автора.Будьте осторожны!!!!


Итак, новый день начинался, и уже встав с постели, я все-таки могу узнать какой сегодня день, и чем он опасен для меня, жалкого пилигрима, бороздящего действительность. Посидев на своем любимом унитазе, вдоволь вкусив всю зловонную радость от этого, я решился пойти на кухню, которая, к слову сказать, мало, чем отличалась от самого туалета. Черный чайник с какой-то обидой посматривал из угла старой, покрытой налипшим слоем всякой гадости плиты и угрюмо старался спрятаться от меня. «Ага, вот то чем мы вначале займемся» - воскликнул в радостях я. Схватившись за его давно оторванную ручку, я попытался налить в него воды и как обычно, конечно же, разлил все мимо. Но операция по наливанию и дальнейшему кипячению воды была все-таки благополучно окончена и я сел ждать за столом, когда же я смогу сделать свой первый глоток ржавого пойла под названием чай. Взглянув на календарь, висевший на обшарпанной стене, я постарался восстановить в прогнившей памяти несложную цепочку событий предыдущих дней и попытаться понять все же какой сегодня день. Что он такой же ужасный и мало обнадеживающий, как и другие дни моей никчемной жизни было понятно сразу, но меня волновал больше вопрос, что именно за день - пятница, суббота аль еще какой. Проведя небольшой соцопрос отдельных воспоминаний и эпизодов из своей памяти, я пришел к удивительному выводу – «бля, сегодня понедельник». А это значит лишь одно – надо поднимать свою жопу и нести её или хотя бы постараться, на работу. Конечно же, я не ярый патриот – трудоголик, но эта самая работа помогает мне уйти, убежать от мира, от гнилой действительности, помогает коротать свои дни, прожигать жизнь, быстрее подводя её к логическому концу. Столь желанному для меня.
 Тем временем чайник уже закипел и я, сняв его с обиженной за что-то Богом плиты, закурил. Курил я много всегда и, причем самые обычные сигареты, а точнее папиросы. Не знаю, откуда пошла у меня такая не очень приятная окружающим людям, привычка, но она есть и с ней надо лишь смириться, тем более что вести борьбу сам с собой у меня просто не было сил, да и желания. Итак, закурив, я сел и стал разглядывать муху, ползающую по окну моего балкона. Это была необычайно жирная муха, таких я встречал редко, если не сказать, что никогда. Обычно такие здоровые, откормленные на барских хлебах, мухи являлись любителями донимать людей своей неполноценностью и полной бесполезностью. Они ярые любители ползать по вам, нудно и долго щекотать, изводить вас и причем, как только вы заносите свой карающий перст, чтоб поймать наглую муху или раздавить её, они незамедлительно улетают, но и, как правило, не надолго. И сейчас же я имел уникальную возможность наблюдать такой вот экземпляр «мухи мерзкой, обычной» на моем стекле. Мне сразу же вспомнились слова Шопенгауэра - «Когда вы раздавите муху, то муха, «предмет как таковой», не умерла - разрушился лишь феномен мухи». И вправду был прав старик Шопенгауэр – высохнув, раздавленная муха продолжает оставаться «предметом, как таковым». Не сказать, что я был мастер в ловле мух, но сейчас испытывал острую необходимость поймать и обезвредить противную букашку. Этим богомерзким занятием я и занялся. Сбив её дырявым кухонным полотенцем, что удалось мне на славу, я принялся её рассматривать. Не скажу, что она выдавалась, чем-либо таким примечательным от других мух, кроме как размером я все-таки решил приговорить её к смерти. Двумя пальцами я медленно и наслаждением я раздавил её и принялся осторожно вытирать её бедные останки о свои не менее бедные портки. Мда, буддистом мне явно не стать. Потушив жалкий окурок в банке из под кофе, что служила мне как пепельница, я глотнул чай. Этот никчемный глоток камнем упал в мой пустой желудок и отозвался громким эхом на пол кухни. К слову сказать, я явно не очень воспитанный юноша, раз позволяю себе рыгать даже пусть и у себя на кухне.
 На улице становилось светло. И значит надо делать первые шаги на пути к рабочему месту. Быстро допив чай, я вышел с кухни и направился в комнатку, чтобы отыскать в куче грязной и не очень одежды что-то, чтобы смогло помочь мне скрыть обнищавшее тело за вуалью материи. Ударяясь об углы строгой геометрии квартиры, спотыкаясь от бессилия и жуткого желания сна и небытия, я добредаю до комнаты и шкафа. Я нахожу джинсы и кофту, хотя и изрядно уже растянутой, но все равно, я могу смело все это одеть на свое бренное тело и не кромсать сомнениями и кусочками стыда свою сентиментальную душу. Ага, теперь надо бы отыскать кулек, который нормальные люди называют многообещающим словом – «кошелек». Найти бы его надо по одной простой причине - кушать хочется, и я все еще надеюсь, что в нем остались какие либо средства к влачению моего жалкого существования. Я вообще не очень то уж и придаю значения всяким этим шмоткам, аксессуарам (слово то, блять, какое умное) да и прочей дряни, что вешают на себя люди. По одежке встречают, да-да, жаль, что не по чему-то другому. Все это хайпинг, мишура да жупел, а жупел по-ленинскому определению это то, «что все еще стоит, но уже не дрочит». По мне, так надо людям в попу вделать блютус, просто и удобно. Подошел, считал всю информацию - понравился человек, значит, можешь смело знакомиться, а нет, так дальше пошел. Мы же сами себе все накручиваем. Стараемся сделать нашу игру под газетным названием «Жизнь» более интересней, вводим новые правила и дурацкие порядки, хотя да, я забыл - мы же люди, самые загадочные и самые умные существа, нам закон не писан, ровно, как и дуракам, поэтому мои детские размышления и суждения простая глупость, не стоит меня даже слушать.
 
 Я давлюсь от себя, я стараюсь впихнуть в себя остатки чувства под названием «надежда», я сгораю изнутри, прикрывая мой огонь маской цинизма и мерзости. Я стараюсь придать своим суждениям нотку насмешки и радости, окрашиваю пламя в светлые тона. Из меня дерьмовый актер. Ровно, как и театр в котором я имею несчастье играть.
 
 Найдя «кошелек» я даже не стал в него заглядывать, чтобы он меня не разочаровывал раньше времени. Я вышел в прихожую и стал медленно натягивать ботинки на свои корявые ноги, уже одетые в дырявые носки. Закрывая дверь я приметил, что какая то алкоголичная гнида уже успела спереть мой коврик перед этой самой моей дверью. «Вот суки, я только недавно его постелил»- прошептал про себя я и с ноткой разочарования двинулся к лифту.
 Лифт встречал меня тоже не без очаровательных сюрпризов. И здесь, какой таинственный товарищ успел оставить след о себе. Он просто скромно и со вкусом пописал в уголок, при этом заложив свои испражнения куском старой газеты. При чем так эстетично это сделал, что не позавидовать его ювелирному таланту было просто не культурно. Он осторожно смял листочек, а точнее обрывок газеты, по краешку и примял его в самый угол, но видать бумаги не хватило, чтоб прикрыть его маленький грешок и он аккуратно растер этот самый свой маленький грешок по полу.
 На этом все мое очарование талантом написывающего человека закончилось, ибо лифт меня оповестил о том, что мы прибыли.
 Я вышел на улицу, не забыв не поздороваться с около скамеечными бабушками, уже собравшимися с утра посрамши вокруг замызганных лавочек, и двинулся к остановки трамвая. Я никогда не здороваюсь с этими мерзкими старушками, и сегодня с утра не сделал для них никакого исключения. Мне доставляет исключительное удовольствие от их дьявольских взглядов в мою сторону и нашептываний насчет того, какой я «странный и вообще наркоман и вдобавок гомосек». Самое главное, что меня всегда удивлял логический ход их суждений, ибо как понятно он полностью отсутствовал. Но это было, безусловно, им простительно, мне было их даже жаль порою. Выжившие из ума бабули, никому не нужные, одинокие, брошенные собственными дочерьми, сыновьями и собственным государством были обречены на вечное промерзание у своих домов, ставших еще с советских времен их единственной опорой, их конурою и очагом. Они настолько были привязаны к своим домам и даже больше дворам, что создавалось ощущения существования маленьких «дворовых» государств внутри одного большого государства. Эти вечные посиделки полупьяных мужиков-доминошников, игры маленьких детей в глупые детские игры, разговоры молодых мамок, беседы старух и вечный запах вонючих щей на весь двор наведывало лишь такие рассуждения. И моя веселая, никчемная жизнь занесла меня как раз в один из таких дворов, чему я был, безусловно, несказанно рад.
 Дойдя до остановки, я снова закурил и стал упорно ждать своего трамвая, который унес бы меня на работу. Людей на остановке почти не было, что было вполне не понятно, так как рабочий день уже должен был начинаться. Те, что стояли со мною и так же ждали трамвая, имели ужасный заспанный вид и глаза полные безразличия к происходящему. Хотя, наверное, я тоже был с виду не первый сорт, но все же старался излучать хоть какой заряд надежды. Мужик средних лет, одетый в потрепанный костюм, наверное, какой нибудь средний инженер зачуханного КБ, так же как и я курил, попутно ковыряя асфальт носком таких же зачуханных туфель, как он сам и его место работы. Молодая девица нервно надрачивала свой огромный зонтик, неизвестно зачем ей нужный, ибо на улице стояла середина лета и жалась ближе к дороге. Пару полутрезвых мужчин что-то очень чувственно обсуждали, при этом изрядно жестикулируя. Наверно, кто как из них провел выходные, а точнее кто круче нажрался и чем кого жена успела достать. Я быстро потерял интерес к разглядыванию этих тщедушных персон и тупо уставился в асфальт. Трамвая все не было.
 Прошло уже, где-то около пятнадцати минут, когда противный трамвай соизволил посетить нашу остановку. Все быстро начали заползать в него, как тараканы после травли и рассаживаться по свободным местам. Кто-то пробивал талончики за проезд, нарушая звуком стукающего компостера монотонный гул и шум. Я же считал вполне глупым занятием покупать проездные тем самым, выражая свой немой протест против обогащения казны депо. Ничего, не обнищают, в то время как я, бедный деклассированный элемент, наоборот, нуждаюсь в ласке и опеке, которую к моему несказанному удивлению не чувствую.
 На моей остановке народ почти не вышло и не удивительно - желающих посетить психушку найдется мало.
 «Встречай меня, работа, я снова нашел силы прийти к тебе».