Медодуб

...Каким беспомощным и лёгким бывает сон. Даже ветры когда
спят...Когда спят - умирают. Они и их красавицы. Они ничего.
Ничего не помнят. Они возрождаются. Они превращаются
в свои...В свои желания. И...Мир застывает. Затихает. Уходит
в глубь. В недра. В песок. В дыхание. В прошлое. Восемь - это
вэ. Восемь - это два. Два обруча. Трапеция. Два - сливающиеся
в перламутровое солнце. У ручья. И сердца. Сон лиц в этом...
В этом огненном колесе рождает. Рождает свет. То. То сияющий
повтор темноты. И...Вечная ночь про. Прорывается симфонией.
Ей. Желаний. И огонь разбегается в стороны. В стороны от
стороны разжигается. И голые рождаются мысли. И сон их жизни.
Их сон. Каким беспомощным и лёгким бывает...И...
...Иван Лаптев не был неженкой и великим стратегом. Он был
обыкновенным. Обыкновенным отрядным. И самым необыкновенным
чудом творения. Наполненный всякими изумительными мыслями.
Весёлыми снами с прехорошенькими непристойностями. Белыми
лицами в памяти. Сумасшедшим огнём в сердце. Любовью
в небесных глазах. Сейчас он спит. Синь взгляда прикрыта от
других. Вокруг все. Все спят. Его товарищи, наследники небесных
глаз, ушли в призраки ярких миров. Они дышат ровно, поднимаясь
над тёплой землёй. Бесконечная река их заснеженных тел тихо
течёт в лежащую даль. В серебро мерцающей глубины. В водопады
бурлящей где-то в вышине жизни.
...Иван Лаптев, сын Матвеев, ты спишь. Твоя тулупная
телогрейка подпоясана мудрым ремешком. Ты лежишь на голой
земле и не чувствуешь своих лет, которые нажили тебе верные
песни и незабываемые имена друзей.
...Иван Матвеевич, внук Лаптевых, он проснулся. Странно, быстро
и больно. Проснулся он не от предсмертного крика и не от
шума рукопашной возни, а от толчка чувствительной ногой в
беспомощную спину. Он тихо...Он тихо открыл глаза и увидел,
всем вылетевшим из них небом, залитый светом склон. Спавшие
серые кочки, белые люди и алые жизни - все. Все были побиты.
А между застывших тел гуляют люди из оравы Гришки Щелкача
и татарские огульники.
...Иван не стал подниматься. Голову он прижал к чёрной
матушке-земле. Он понял, что то, что сейчас с ним произойдёт -
это неминуемо, это вечно, это судьба. Судьба вжала его голову
в шею, она приготовила подопечного к погребению. Однако. Но,
но. Ну, что же это? Что случилось? Какое-то неожиданное
тщеславие проявила его судьба.
- Дай, батько, то чё дали татарвы. То щё огнём пулят.
- Да, на, это гнилко. Сколько тебе, сыну?
- Да побольше, батько.
- Да быры сколко надо.
...Лаптев услышал. Огненный гром дыхнул на Матвеевича всем
своим перегаром. Какие-то маленькие металлические шарики с
воем и огнём выскочили из необычного посоха и ударили его
прямо в затылок. Иван вздрогнул. Тело сжалось. Мускулы
окаменели. И в голове. В голове помутнело. Закровавило.
- А вот, тебе, друже, ещё для интересу.
Раздался ещё выстрел. Шарики. Окаянные шарики ударили сбоку
и пробили шею. Пробили шею и затылок.
- Забавная игрушка. О, диду, смотри.
...Потом ещё. Потом ещё стреляли раза три. К своему
удивлению. К своему удивлению Иван чувствовал. Он был жив и
туманное сознание отчаянно маячило в голове обрывками
мыслей. Знакомые образы стали беспорядочно изменяться.
Мерещились ужасы, огненные врата. И странная битва между
ангелами и демонами.
...Что-то тёмное и зловонное полилось Ивану прямо на раны.
Смешалось с его кровью и по-змеиному зашипело. От змеиного
укуса у Лаптева непроизвольно дёрнулись согнутые в дугу
плечи. Под его простреленную голову мочились.
- О, диду, как живой тягается от этой татарской штуки.
- Да хрен с ним.
...Уби...Убивавшие Лаптева люди куда-то ушли. Иван вновь
открыл глаза и из них вырвалась многоголосая пустота, жадно
искавшая солнечное небо. Неприятели бесцельно бродили по
усеянному мертвецами склону и Ивану показалось, что это
утраченные тела ищут свои бессмертные души.
...Иван тихо поднялся. Надел волчью шапку прямо на поток
кровавых ран. Подобрал свой верный лук с расшитым бисером
колчаном. Взял валявшийся татарский посох и зашатался.
Он зашатался вверх по склону. Он шёл бесцельно. Самоуверенные
призраки врагов не обращали на идущего мертвеца ни
малейшего внимания. Иван не понимал зачем. Зачем его убили.
Зачем изувечили его солнечный мир. Зачем он поднялся и, вот,
как жёлтый лист, качаясь пароходиком по осенней реке, куда-то
движется в сторону. В сторону от своей неожиданной смерти
к своему безрассудному возрождению. Мысли. Мысли пробежали
по телу. Иван очнулся. Он стоял в березняке и опорожнял
мочевой пузырь. Он был жив. Он вдыхал холодный воздух
рассвета и тени берёз прячась от солнца укрывались друг за
другом. Ивану было очень холодно. Его охватило желание идти,
идти, идти куда-нибудь бесцельно, куда-нибудь. Всё равно куда.
Бежать, бежать...Не останавливаться. Не задумываться. Не дать
внутренней боли убить себя. Бежать. Беж...Оправить одёжу. И...
Беж...
...К Ивану подошёл человек Гришки Щелкача. Встал рядом.
- Че-ле-век.- протяжно выдохнул Иван.
- Как мы их сегодня?! Порубали, как дрова. А ешо какей-то
особенный отряд. Тьфу!
...И тут Иван понял, что он может почти так же, как и раньше
управлять своими желаниями. Желание снять с плеча лук он
пересилил. Ура! Пересилил он и желание использовать татарский
посох. Ещё два раза: Ура! Ура! Не стал он отнимать у молодца и
его огромный топор. Увы! Но, всё-таки, Ура!
...Лаптев ласково обхватил ледяной ствол берёзы...
- Да ты весь в крови! - заканчивал боец свои дела. -Пойдём,
повязку тебе намотаю. Ты из какой сотни?
- Че-ле-век...Эх! - потянул Лаптев дерево и вытащил его из
земли вместе с корнями.
...Этим, ещё живым деревом, он и огрел всей силой своего
негодования вопрошателя.
...Тот упал было, прополз в сторону от Ивана несколько
метров, вскочил, судорожно заорал и побёг к своим.
- Мёдодуб жив! Мёдодуб живой!
- Хде? - заторопились на голос.
- Там! Дубиной мне череп раскроил до мозгов. -захлёбывался
в крови человек.
- Я его вижу! - набегал первый боец.
...Упрямая стрела, пущенная на восток угодила ему в горло.
Со второго ещё одна стрела сбила его серую шапку. Третий
упал и напоролся на кричащую в серой шапке белую стрелу.
- Медодубы! Они змеи - живучии.
- А где он?!
- А, вон, побёг.
- Атаман, что делать будем?
- Ловить гадину.
...И за Иваном побежали. Как ужаленные пятьюдесятью пчёлами,
палящими осами, гигантскими муравьями, танцующими
тарантулами, точно бесславно видя цветные круги в глазах
вместо счастья. Точно слыша первобытный шум хрустящих веток
под ногами, вместо слов любви. Точно участвуя в северной
дьявольской облаве, вместо восстановления третьего элемента.
Это же не слов ради хруст счастья под вытаптывающими жизнь
ногами. Бежали. Бежали через лес. Задыхались. Холодный воздух
проникал в лёгкие и прогрызал в них дырочки. Бежали.
Не думая, не воспринимая, не чувствуя, а только желая. Желая
успеха малыми усилиями. Малыми усилиями души, бездействием
духа, а только физическим ощущением собственной силы.
Собственной всесильности. Всемогущества. Азарта
всепоглощения. Уникального события. Одного из событий
превосходства Уникального сохранения себя во Вселенной при
помощи желания.
...И Иван, сын Матвеев, оказался...Он оказался в центре
блестящих желанием...Глаза желали добраться до убегающего
тела. Но живое тело нелепой полумедвежьей походкой
исчезало...Исчезало всё дальше и дальше. И дальше, чем
деревья. И дальше, чем глухая всесильность объединившейся
сотни. Желание удесятерялось. Желание приобретало новые
черты. Его силуэт превращался в синтетический образ.
И аморфный образ начинал обрастать жизнью. Самостоятельной.
Безрассудной. Бесконечной...
...Лес неожиданно закончился. Он закончился тем, что троя...
Трое бойцов получили в лицо крепкие крылатые затрещины.
Неожиданно молодые деревья выпрямились и прекратили
уникальность сохранения себя во Вселенной при помощи
желания. Неожиданность мешает исполнению желания. Но так ли
быстра бывает неожиданность, чтобы не заметить собственного
падения?
...Сотня. Сотня выбежала в чистое поле. Холмы. Они выглядели
строгими и вечными. Как будто тёмные тучи всей своей
тяжестью навалились на чистоту необъятной земли, сделав её
взгляд суровым. Подножие одной из вечностей высвечивалось
присутствием.
...Иван вскарабкивался вверх. Вверх по печали, ведущей вверх.
Вслед ему летели стрелы и татарские шарики. Они упрощали его
движение вверх. Они украшали его путь. И хотя это были не
лепестки цветов и не признания в любви, всё это делалось для
него. А он отвечал только тяжёлым дыханием и редкими
оборотами взгляда. Ну, хватит. Иван решил передохнуть. Он
уселся на склоне вечности и не обращая внимания на
поспевающую ватагу снял тяжёлую шапку.
...Молодость сильно что-то...Громко горланила. Бойцы
по-старше помалкивали. Однако, и те, и другие набегали.
...Иван накинул алую шапку. Встал. Тяжело вздохнул и стал
двигаться к вершине. На которой его ждали уже человек
десять преследователей. Иван не удивился. Но увидев
встречающих он побежал по склону. Не к вершине, а решив
обежать холм поперёк. Боком. Кольцом. Обручем. Венцом. Событием.
По огромному холму дорога выдалась трудной. Кое-кто упал
лицом в грязь, пытаясь отдышаться. За хитросплетениями
поворотов, за смелостью виражей Медодуба еле-еле поспевали.
Охотники рассыпались по всему холму. Их горстки бежали по
вершине, испускали душу внизу, большая участь хромала
рассыпанной по тревожному, распущенной по ветру рвущейся
паутинкой по тревожному склону. Они ощущали неудобство
наклоненной земли. Они прихрамывали. Их ноги заплетались.
Их разум мутнел и оживлялся. Забежавшие вперёд попались
Ивану. Под самые ноги, под самые корни. Под тёплые завитки
движения. И Иван не тратил, сын Матвеев берёг силы. От одного
он уклонился. Обежал и, тот слетел к подножию, так и не успев
зацепиться за отклонившиеся корни и коряги.
...Под второго Иван упал. Подкошенный охотник покатился
вниз, набираясь опыта падения и переходного состояния.
Третьего Иван оттолкнул татарским посохом. Четвёртого
напугал неожиданным криком. А пятый поймал. Ивана в объятия
каменных. Рук.
- Братцы, поймал. Поймал! А-а! - заорал счастливчик.
Медодуб укусил его за безбородую щёку. И тот бросился прочь,
не уступая никому дороги.
...Неожиданно перед Иваном возник молодой парень. Его
открытые всему свету глаза были наполнены решимостью и
удивлением. Он увидел надвигающуюся глыбу и охнул. Его
осторожный топор выскользнул из предметов необходимых для
дыхания. Парень бросил его в сторону и тот, падая всковырнул
тёмную кожу холма. Как играющийся дельфин, выбирающий путь
кораблю, долго бежал перед Иваном отрок, пока не отпрыгнул в
сторону и не прижался к холодному холму, всковырнув тёмную
кожу земли. Охнули набежавшие ветра. Пронзительные скрипки
природы и направление движения бесконечно менялись. Иван,
внук Лаптевых, чётко следил за этим. То все усердно бежали
прямо по холму, то всей сотней поднимались вверх, то слетали
вниз. Вниз. Вниз.
...Утомившись от бега, один из самых рьяных преследователей
остановился и стал рыгать всей своей переполненной
сущностью в лицо пробегающим, пока кто-то из бегущих не
стукнул его идеальной дубинкой в мучительный живот. Журчание
ручья ушло в землю.
...Бегущие добрались до поля. С разумного холма жизнь
посыпалась в просторы. В поле. В чудеса. А пашенка распахана.
И бежать - не бежать. И идти - не идти. Трудно. Сложно.
Сомнительно. Однако кричат ещё. Значит, живы. Бегут. Значит,
дышат. Желают. Значит, горят взгляды и увлечены. Правда, уже не
сотня. Живёт, дышит, желает. Пятой части не хватает в творении.
Отстали. Да, не беда.
...Иван Матвеевич, как коза. Скачет по полю. И получается у
него, как у счастливой птицы, отводящей беду от родного
гнезда. И преследователи могут. Думают, что могут быть такими
же счастливыми в быстрых перелётах. Но ноги. Ноги ретивые.
Хрустят. Ломаются. Не слушаются. Взвизгивают от боли. Стой,
ветер. Погоди, метеор. Упади, звезда. Не уйдёшь весна в
рассветы. Не спрячешься красота за уродливым. Бегут. Охото
ведь догнать старика. И растерзать.

...Под вечер заночевали. Иван на сказочной вершине. На шапке
ледяного холма. И сотня. Человек сорок у гневного подножья.
Разверзлись небеса и предстала панорама любви и покоя.
Загнанные звёзды мерцали бессмертием. И от их дальних
поцелуев становилось так холодно, что замерзали сердца. Они
превращались в пар, от клубков которого тускнели медленные
светила. Они уверенно исчезали, растворяясь в сомнительных
воздушных перемещениях. Они прятались от нарисованных в
дебрях иллюзорных реальностей, многоликих теней, оживающих
от источаемого ими света. Они смазывали их белой тряпочкой,
стирая безобразные формы и не желая более считать их
существующей необходимостью всеодаривающей действительности.
Бедные добрые мотивы. Славные тёплые потоки
несформировавшихся мыслей. Тихие колокольчики незамечаемых
уколов, треск сонных костров. Бег уничтожаемых идей.
...За ночь. Иван три раза атаковал. Три раза Матвеевич делал
набеги на сонное стойбище. Как призрак он обрушивался на
караульных, бил их чёрными крыльями. Нападал на спящих.И
белым вороном быстро взлетал вверх по склону, исчезая в
темноте. В ночном кошмаре. Ночная погоня не удавалась.
Слишком удачно были расставлены ловушки. Кто на лихую яму
наступит, кто на ледяную корку, а кто и под стрелу попадёт.
Так всю ночь и пробегали. Падая и ломаясь. Засыпая и падая.
К утру численность здоровых бойцов уменьшилась чуть ли не
на треть. А выспавшихся и вовсе не оказалось.
- Ничаво, ничаво.- говорили сторожилы. - У него там под
ногами Кума-вода. Река ему путь перегорожат.
...И был на рассвете великий приступ. Быстрый и
стремительный. С потерями. С криками наступавших и
сорвавшихся.С численным превосходством. И с брошенной к
ногам завоевателей кровавой шапкой.
- А где сам-то?
- Убёг?
...Вспотевшие. Удивлённые. Невыспавшиеся. И брошенные.
Штурмовики стояли в самом центре своей неудачи. Злые и
голодные. Обманутые. Где?!
- А, вон, он! Почти до того берега добежавши.
- С чём это?
- Никак ведро.
...Холода. Холода. Река покрылась корочкой. Льда.
- Тонка скатёрка.
- Да я себе чаво? Враже?
...Смельчаков едва ли перевалило за две полные дюжины. Они
рассыпались. Чтобы лёд не обеспокоить. Чтобы друг другу не
стать бедой и приятелями зелёноволосам купальщицам.
...Когда послышался треск и вспыхнули крики о последней
помощи, кое-кто повернул назад. Кого-то вытащили. А кому-то
повезло меньше. И этого невезения хватило для того, чтобы
навсегда раствориться в тёмном молчании бездонного
пространства.
...Вскоре до другого берега добралась раздосадованная
дюжина. И попадали люди с ног. Мокрые. Вспотевшие. Продрогшие.
Кто с тягостным оружием. Кто без. Отдуваются. Забывают быстрее
времени. Иван не даёт им быть. Не забыть им о происходящем.
Свистнула упругая стрела и вонзилась в голень воина.
Попадавшие приникли к земле. Прижались. Обхватили её. Слились
с её теплом. С пробивающимся сквозь сон теплом.
- Где он? Где этот гад?
- А, вон, где дорога.
- Сидит.
- Мужики, никак, эта паскуда, нас поджидает.- процедил
раненый.
...Свистнуло самодельное копьё. И вонзилось в другую ногу
воина.
- А-а! Собака!- заорал вторично раненный.
- Ну, мы идём, или не идём?
- Не знаем, как вы, а мы едём.- Подъехали ухари на коняках.
- Гришка?
- Ты, атаман?
- Я.Погорельцы.
- Как же ты через реку-то?
- Чу. По мостику. Тут версты три отсюдава, аж целых два
мостика случились. Стоят и шапками вам бестолковым поклоны
бьют.
- Ай, да - атаман!
- Это, чё? Вон, та, воронья падаль, вас так изводит?
- Он.
- Щас мы его конями причешим, пня трухлявого.
- Смотри, атаман, он заговорённый. Мёдодуб.
- Не боись, дурни. Смотрите, как ятаман, дела уделывает. За
хлопцами приспосабливайтесь. Не набегались ешо за
мертвяком-то. Ротозеи...Мо-лод-цы! За мною. Дивись атаманом,
люд часной!
...И новая. Новая сотня бросила себя за Ивановой поимкой.
Бросилась за Иваном, сыном Матвеевым. Кони дышали. Кони дышали
ему в кровавый затылок. Иван безрассудно бежал, не жалея
взмыленных коней. Но, силы...Нажитые силы. Уходили. Испарялись.
Они упрямо отставали от действительности и исчезали в
нереальном. Не спасала уже и лёгкость расставания вещей.
Стрелы у Ивана закончились. Лук он выбросил. В покрывшихся
деревянной корой руках остался только татарский посох. Его
почти догнали. Его почти уби...
- Смотри, мужики, как это делается! - чуть было не хлестанул
Ивана по окровавленной голове раскрасневшийся от задора
Гришка. Но не дотянулся.
- Эй, лапотник, смотри хозяйство своё не потеряй!
- Было бы що терять!
- Ха-ха-ха!
...Иван Лаптев подпрыгнул. Быстрая умная неожиданность
выпустила когти. Передовые кони-лошади стали падать, подминая
седоков. А натянутая тетива порвалась.
- Коня! - потребовал встающий Гришка. - Моего любимого. Из
резерва. Я сейчас эту...половинить буду.
...Гришке подвели коня. Атаман лихо взметнулся. Приосанился.
Сплюнул выбитый зуб и позеленел. Позеленевший и легендарный
Гришка полетел. Его норовистый конь летел на стоящего
посреди дороги тихого Медодуба.
...Иван вскинул татарский посох и выстрелил Гришке в лицо.
Конь под Гришкой упал замертво. Сам атаман лишился носа.
Полёт прекратился. Опешившие и перепуганные бойцы
набросились на атамана.
- Прочь! Дороху! - задавленный и беспомощный Щелкач
растолкал усердствующих сотоварищей.
- Хде?!
- Там!
- Жа мной! - придерживая остаток носа рвался вперёд атаман.
...Лесная тропинка растянулась в пыхтящий поезд
преследования. Побросав коней и их тяжёлые взгляды бойцы
превратились в волчью стаю, следующую за своим раненым
вожаком. И каждый из них жаждал вцепиться в беглеца.
Настигнуть и растерзать. Свалить и прервать биение света в
жилах, вырвать дыхание из заколдованного старика. Убийством
доказать себе участие в жизни. Помрачение ума, не есть
признак ума, а есть признак помрачения.
...Старый воин обогнав обезображенного атамана жадно
ухватился за лукавый тулуп. Иван остановился и поддал ему
татарским посохом по взвизгнувшей коленке. Боец отступился.
И исчез в набежавшей волне быстро мелькающих теней. Где он?
Где покойничек? Иван юркнул куда-то вниз по тропинке.
Скатился. И исчез. Ахающий Гришка приостановился в
полуприседе, видя как ему под ноги летит струя воды, а затем
и самодельное ведро. А под ногами-то, Боже ты мой! Глина.
Глиняный склон в ногах. Атамана подтолкнули. Надавили. И
слепой народ покатился по скользкой глине, падая на ждущие
внизу старые камни.
...Иван бежал по продолжающейся в хвойных ветвях
ускользающей тропинке, а за его спиной падали и разбивались
преследователи. Один добрый. Добрый и живучий молодец нагнал
Ивана. Почти нагнал Матвеевича. Лаптев развернулся и
отмахнулся татарским посохом. Добрый молодец упал.
- Ой, снимите меня с этих камней.- просил товарищей Гришка
Щелкач.
...Атамана подняли и понесли к коням.
- Гриша, а что с этим делать?
- Ой, да, ну, его на хрен!
...Когда Иван остановился. Когда Иван остановился и
обернулся, удивлённый тем, что его более не преследуют, то
увидел. Иван увидел, что бойцы уходят вверх по тропе, унося
своего атамана. И ещё он заметил. Заметил улыбающегося
молодого парня, одного из тех, кто переходил реку под
канонады трещавшего льда. Парень по-дружески помахал Ивану
рукой. Иван Матвеевич помахал ему в ответ.